Сергей Сартаков - Каменный фундамент
Подзываю Катюшу.
«Катя, говорю, крючок у меня на воротнике расстегнулся, застегни, видишь, руки заняты».
Она к кошеве подошла, склонилась, я ее за плечи — уронил на дно, а сам коня хлестнул и пошел во весь дух. Думаю: только бы на раскате где не выпасть. Слышу: палит по мне из винтовки Федор, да все высит — пули над головой свистят. А место открытое, чистое — река. Ну, думаю, чего доброго, подстрелит сдуру.
Так с полверсты под страхом скакали, а потом перестал старик — видит, далеко, все равно не попадешь.
Так мы и поженились…
— Да, это целая история! А как же твой тесть? Помирились?
— Помирились. На второй год сам приехал с мировой. Еще и похвалил: «За дерзость твою, говорит, только и прощаю».
— А в город не переехал?
— Нет. Пока еще так и сидит в своем зимовье, вдвоем с Устиньей Григорьевной. Но прошлой зимой заезжал — подался. «Годика два поживу еще в тайге, — сказал, — а потом к тебе перееду, Алеха. Пересиливаете вы меня, старика, черти»… Ну, вот мы и пришли.
На берегу реки высился тесовый навес на столбах. Он вплотную примыкал к лесозаводской ограде и со стороны города был зашит горбылями до самого верха.
— Это я нарочно щели заколотил, чтобы посторонние люди зря глаза не таращили,0— разъяснил Алексей. — Не люблю, когда собираются, стоят, глядят да под руку шепчут. Эх ты, досада какая: на замке! — сказал он с огорчением, ткнув плечом низенькую калитку. — Придется нам с тобой в главные ворота обходить.
И пока мы шли, Алексей говорил:
— Насчет катера у меня мысли бродили давно. Нагляделся я, как с плотами на заводе мучаются. Ты сам посуди: считается наша река несудоходной, вся в камнях да перекатах. Самое длинное плесо — два километра, вот тебе и все плавание. Ну, а зато возле самого завода, у причалов, катерншко бы позарез нужен. Место такое, что подчаливать плоты к берегу — чистая беда. Рано начнут сплавщики подбиваться — впереди коса, на косу сядут; опоздают немного — либо на остров натащит водой, либо совсем мимо, главным руслом пронесет. А на катере — милое дело: вышел к перекату, встретил плот, зацепил его буксиром, и как тебе желательно, к любому месту можно подтянуть. Но вопрос тут в чем? При нашем мелководье никакой катер не пойдет, ежели обыкновенный катер с завода выписать, — у нас и плоты-то только однорядные всегда вяжут, без глубокой осадки, и то умеючи их надо сгонять. Значит, тут, по сути дела, нужен не катер, а вовсе легкая посудинка, только бы мало-мальская тяга на крюке у нее была.
И вот как влепилась мне мысль эта, спокоя не дает. Прихожу один раз на завод и прямо к директору: «А чего рам стоит, Василий Степанович, давайте попробуем — катер не катер, а штуковину вроде него построим. Мотор от трактора приспособим. Механики у нас на заводе есть. Железо, где какое надо, в своей кузнице скуем, а что из дерева и вообще собрать катер — я берусь. Лодки я делывал, а тут мало чем потруднее».
А директор у нас такой — сразу: «Мысль я твою понимаю. Хорошая мысль. Нужна нам такая вещь. Берешься сделать?»
«Берусь. Только двух помощников, говорю, дайте: одного, чтобы машину потом приспособил, опытного механика, а другого — просто где чего подержать, по дереву , же я сам все сделаю».
«Так, может, тебе инженера в помощь выделить?»
Заело меня. Понимаешь, такое чувство: будет инженер — выходит, я уже ни при чем. Как это так: он мне в помощники! Ясно, буду я у него в помощниках, либо спорить начнем с ним по каждому пустяку. А мне свою мысль отдавать жалко. Понимаю — и неверно это, а сразу справиться с собой не могу. Аж на сердце саднит. Задумал сам — сам до конца и довести должен.
«Дело ваше, Василий Степанович, — говорю, а голос у меня так и дрожит от обиды, — поручайте инженерам, ежели на Алеху Худоногова ни в чем не надеетесь. А я вообще-то свои силы знаю, что я могу и чего не могу. Я и денег с завода не взял бы и сделал бы по вечерам, в нерабочее время».
Посмотрел на меня директор, хитро так улыбнулся.
«Я ведь насквозь вижу тебя, Худоногов. Не хочу руки тебе связывать. И не в деньгах дело. Найдем и деньги, и временем рабочим я тебя стеснять не стану. Ищу способ, как тебе помочь. Может, тогда тебе чертежи откуда-нибудь выписать?»
«По чертежам заводским, Василий Степанович, делать нельзя. Заводские катера все глубокой осадки, а нам надо, чтобы он, как пузырь, поверху плыл. Называй потом его хоть и не катером, хоть бревном назови — лишь бы работал. А такой я без всяких чертежей сделаю».
«Ты уверен?»
«Уверен, — говорю. — Насчет красоты не ручаюсь, а ходить и тянуть за собой плоты будет».
«Ну, смотри, Худоногов, — говорит директор, — не подкачай тогда. За интересное дело берешься. Доверяю я тебе — давай строй. Ну, а не справишься, приходи, честно скажи — общими силами вытащим».
Взялся я, надо сказать, без всякой робости, Чего ж, казалось, не сделать? Фасон неказистый получится — таr это ерунда, не главное. Начали мастерить. И что ты скажешь? На деле-то и заколодило! Прямо с первого шагу/ Не выходит. И понимаешь, в чем заколодило? В размерах. Ничего заранее заготовить нельзя, хоть ты каждую дощечку по очереди делай. И то — вдвоем примерим, причертим, пристрогаем… Начнем прибивать, а она как-то винтом вывернется, на стыках ощерится, хоть кулак в щели суй. Не то кокоры так начнет сжимать, аж трещат, того и гляди лопнут. Тут только меня проняло, что значит чертеж. Вздумал сам начертить — ничего не получается. К инженерам сразу же пойти с повинной — самолюбие не позволяет. Прихожу к пареньку одному, на заводе у нас техником-строителем по капитальному ремонту работает.
«Федя! Я тебе весь вид его и все устройство словами опишу, а ты мне начерти на бумаге, так чтобы для каждой дощечки наперед размеры знать».
А он, близорукий, трет пальцами стекла в очках. «Не разбираюсь я в судостроении. Это специальное проектирование. А я только по жилищному строительству…»
«Ах ты, техник, техник! — говорю. — По жилищному. Да какое тут судостроение!.. Подумаешь, крейсер! Я-то еще меньше твоего в этих делах понимаю, а не то что чертеж — посудину сделать взялся. Давай рисуй! Ну… Корма прямая, нос немного с выкатом… во! Пошла!»
Начертил он мне. На бумаге все хорошо получилось, а на деле опять не то. Вот я и затосковал. Сказал, — значит, надо слово сдержать. А у меня не выходит: не поймешь — ящик не ящик, и вообще ни на чего не похож. Сижу, и злость меня разбирает.
«Ладно, — думаю, — все равно отсюда не уйду, пока в воду тебя не спихну».
Тут приходит Василий Степанович.
«Ну, мастер, как дела идут?»
«А что? — говорю. — Дела идут. У Алехи все идет всегда как следует. А как по-вашему?»
«Не знаю, надо посмотреть. Тут у тебя, кажется, неладно».
И берется за упругу. А ее у меня кованым гвоздем всю разорвало. Так меня и передернуло.
«Все ладно, Василий Степанович, — говорю ему. — Зачем вы на это смотрите? Ведь вся эта штука разбираться будет. Делано так только, для пробы, а тут, поди, уже разнесли: «Катер не выходит, катер не выходит!» Как это не выходит, когда выходит? Свистуны, языками треплют…»
«Значит, помогать тебе ни в чем не надо?»
«Пока нет…»
Ушел Василий Степанович. Так веришь — нет, сел я и заплакал. Не приди в это время Катюша, ие знаю, что над собой сделал бы. Целую ночь с ней проговорили, а наутро разломал я все и начал сызнова. И домой вовсе не стал ходить, затянул он меня, проклятый. После этого еще больше трех недель промучились, а ведь все-таки одолели. Да. Вчера покрасили. И мотор проверили. Работает как часики. Как-никак вещь получилась удачная. Вот, смотри.
А катер, вернее большая моторная лодка, оказался по внешности очень уродливый: пузатый, тупоносый, с высокой кормой. Он стоял на подмостках из бревен, носом к реке, готовый ринуться в воду.
Алексей ходил, щупал пальцем непросохшую краску на бортах и лукаво подмигивал:
— Ну как, здорово сделано?
— Для первого раза очень даже здорово, — сказал я. — Только, по-моему, очень уж он широкий.
— Некрасиво?
— Да… некрасиво.
— Не в этом сила, на воде сидел бы хорошо.
— На воде-то усидит.
— А я только этого и добиваюсь. И чтобы по всякому молководью прошел. Ну, а как, по-твоему, на волне не опрокинется?
— Ну! Силой не перевернешь.
— А, ясное море! — радостно сказал Алексей, потирая руки. — Ты, я думаю, зря не скажешь.
— Вот разве на скорости хода это отразится.
Но Алексей был расположен слушать только приятное.
— Не в догоняшки на нем играть, — сразу перебил он. — Ну, а как на крюке тащить — сила у него будет?
И не дождался ответа, сказал:
— Ладно. Вот краска подсохнет, спускать на воду будем.
— Что ж, в добрый час. Только назвать бы его надо.
— Вот те на! — всплеснул руками Алексей. — Уже назвал.
— А как? — спросил я. — Не вижу надписи…
