Александр Виноградов - В конце аллеи...
Затишье, придавившее хутор тревожной неизвестностью, потихоньку утверждало Родиона в правильности выбора: вон как все запутанно, и поди разберись, куда поворачивают события? Вроде кончилась война, а перемены не приходят. Притаился хутор в ожидании серьезных потрясений, приглядывался и Родион к новой житейской раскладке. Не торопясь подступалась к нему Эрна, обжигая взглядами парня, тоже горемычного и одинокого, как и она, в этой растерзанной, потрясенной суровой войной, малопонятной пока жизни.
Он еще уходил от ее зазывных ласк, но в незаметной уступчивости подвигался все ближе и ближе к хозяйской спальне. Эрна оказалась терпеливой, она интуитивно угадывала, что уже повернул на ее дорожку русский парень. И потому не торопилась, оставляя для Родиона видимость самостоятельного выбора.
Когда в дом приехали американские офицеры, Родион неуверенно подступился к ним с вопросами: когда и где он может встретиться с советскими офицерами, чтобы решить вопрос с репатриацией? Выхватив из ломаного немецкого языка суть просьбы, американец с фривольной развязностью засмеялся:
— Или плохо греет пухленькая фрейлейн? В Сибирь захотелось?
— Я не сибиряк, — непонимающе протянул Родион.
— Не имеет значения. Всех в один дом — в Сибирь! — И, довольный остротой, подмигнул настороженной Эрне. — Верно, фрейлейн?
— Я в свою деревню поеду, — упрямо протянул Родион.
— Не выйдет, — отрезал американец. — У вас нет правых и виноватых. Раз был в плену — получи свое!
— Почему Сибирь? — не унялся Родион. — Я не по своей воле здесь. Раненым в плен был взят, вины своей не вижу.
— Нет, ты послушай, Дик, — отмахнулся от Родиона американец. — Он, видишь ли, не хочет остаться с такой хорошенькой фрейлейн.
Американец сбивал разговор на шутливый тон. Родион подобрался для решающего броска:
— Я требую связать меня с нашим командованием!
Американец перестал смеяться. Он критически оглядел Родиона.
— Раз требуешь, то я как союзник обязан помочь. Правда, твои далеко, они там, за Эльбой, — и неопределенно махнул рукой на восток. — Только подумай, парень: здесь бизнес будешь делать. Хозяйство крепкое, фрейлейн симпатичная. Чего тебе еще надо в этой жизни?
Американские офицеры укатили довольные, нагруженные жирными подношениями Эрны, растроганные ее гостеприимством и услужливой покорностью.
Эрна, стряхнув понятный испуг, засыпала словами Родиона, заклиная прислушаться к мудрым предостережениям; как-никак ваши союзники сочинять небылицы не станут, не торопись испытывать судьбу. Она не только пригрела его в этой вселенской сумятице, но и полюбила. Разве не ее долг предостеречь дорогого человека от скоропалительных и опрометчивых поступков?
То не слышал Родион взволнованную мольбу Эрны и решительно отбрасывал все сомнения, то не на шутку страшился нелегкого вопроса: а вдруг правду говорил американец? В голове все перемешалось, страх парализовал волю, обрек на удобное бездействие.
С вечера он порывался поехать в город и разузнать там про все, но за ночь Эрна сумела разубедить его и заставила отказаться от рискованной поездки. Мало ли чем грозит теперь город, где, говорят, сейчас одни «черные рынки», грязные притоны да продажные женщины. Самое лучшее в лихое время — не высовывать носа из их тихой обители. Зачем на свою голову накликать беду?
Родион неуверенно возражал, и Эрна тут же соглашалась: а может, американцы и врут? Но кто торопит тебя с решением: утрясется, прояснится обстановка — тогда и поступай как знаешь. И заливалась неутешными слезами…
Потом американцы долго не заявлялись на хутор, не разыскивали Родиона и советские представители. Да и хозяйство не оставляло времени — спозаранку хутор заставлял их приниматься за дела.
На хуторе задержались неприкаянные люди из разных стран, а только что воцарившийся мир не успел вернуть их в отчие края. Перемогались они на хуторе, батраки не батраки, но и не почетные гости. Получив здесь кров и сносную пищу, измотанные люди старательно отрабатывали свой хлеб, и кому, как не Родиону, надлежало приглядывать за ними?
В какой-то вечер Эрна провела основательный подсчет и радостно шепнула Родиону, что не такими уж разорительными для их хозяйства обернулись последние месяцы вселенского безумия. Им стоит хорошо поработать в это разворошенное войной и пока не устроенное время, чтобы крепко встать на ноги. Ну и что — денацификация? К Эрне она касательства не имеет, потрошат магнатов вроде Круппов и Тиссенов. Бауэры издавна сидят на своей земле, они никого не убивали, к преступлениям наци трудолюбивые крестьяне отношения не имеют…
Июльским воскресеньем американский «джип» привез на хутор тщедушного незнакомого гостя. Заношенный плащ, вытертая велюровая шляпа с засаленным и некогда модным переломом, разносившиеся тупоносые ботинки кричали о давнишней и унизительной бедности. Да и его лицо со впавшими щеками, притомленными глазами говорило о крайней голодной нужде. Страдальческий вид незнакомца не так уж поразил Родиона — подкосила наповал, до щемящей боли пронзила родная речь:
— Прослышал, что земляк рядом обретается, как и я, бесприютный. Закипело, заныло внутри: ну как не повидаться с родным человеком? Спасибо американцам, откликнулись, автомобиль выделили, дорогу объяснили. Зовут, величают как, из каких краев, сердечный ты мой брат?
Торопливый поток родных русских слов убаюкивал, и Родион плохо соображал, откуда прикатило такое нежданное счастье, и в нахлынувшей радости, теплой волной обдавшей все его существо, задавал сбивчивые вопросы и слышал приветливый говорок, успокаивающий, неторопливо разъясняющий. Иван Лукич, так звали земляка, прибился в городе — новости у него были самые свежие, сидя за столом, произносил он слова честь по чести, как и положено в серьезных делах:
— Заглавную рюмку, значит, за великую победу, которую дождались!
Увидев дрогнувшую руку Эрны, она растерялась при деликатном тосте — пить или не пить, — отечески и примиряюще разъяснил:
— Победа, она для всех пришла. А вам что, под фюрером сладко жилось? Вон сколько крови и разрушений навлек на страну. Ты не рвалась к Москве и в русских не стреляла. Выходит, с полным правом празднуй победу. Теперь на землю пожаловал мир, и одарит он спокойствием каждого.
Какая-то неуловимая хитрость чуялась в рассуждениях Ивана Лукича, и Родион нетерпеливыми вопросами пытался спрямить разговор:
— Когда на Родину отправлять начнут, Лукич?
— У самого изныло сердце, ждать невмоготу. В городке нас человек сорок застряло, прошениями засыпали комендатуру. Да вот ты прибавился теперь, сообща хлопотать будем. Только что я скажу тебе, Родион. Забот у американцев по горло, отмахиваются они пока от нас. Но непременно отправят, чуть поразвяжутся руки. В слове они народ твердый. Пока кормят, поят — и на том спасибо… А Родина? Ночи не сплю, все Волга грезится. Ух и места у нас под Нижним, на всем белом свете таких не сыщешь! Что грибы, что ягоды — косой коси, не соберешь. А уж рыба пойдет, неводы рвутся, как нитки. — Без видимого перехода вернулся к деловитому тону: — Скучаешь на хуторе? — Не дождавшись ответа Родиона, предложил: — Заест тоска-кручина, подъезжай к нам, вместе веселее. Газетки наши раздобываем, радио слушаем, свои песни поем.
Ласковая речь Ивана Лукича обволакивала Родиона, укутывала родными звуками, и он все не мог уловить в ее напевах прерывную паузу, чтобы подробнее расспросить гостя о земляках, осевших в городке, об их планах скорейшего возвращения домой. И от этого тихое раздражение царапалось в душу.
Но Эрна, очарованная приветливым, спокойным русским, который на немецком языке сыпал и сыпал ей учтивые комплименты, уловила перемену в настроении Родиона. Уму непостижимо, откуда она извлекла довоенный натуральный кофе, духовито и дразняще обновивший кухонные запахи.
Иван Лукич, видимо почуяв нежелательный для себя перелом в чувствах хозяина, опять заговорил о пережитых страданиях, об ужасах плена, о скорой поездке домой. И Родион улыбнулся гостю — может быть, этот изможденный человек ошалел от подаренной свободы и не в силах решительно действовать?..
…Родион едва успел затормозить у платного моста — так далеко увела его память. Полицейский дружелюбно свистнул, жезлом приказал остановить разогнавшуюся машину. Подозрительно оглядел Родиона, но, не уловив запаха алкоголя, повелительным жестом разрешил двигаться дальше. Родион зябко встряхнулся, невесело подумал: «Так и в аварию угодить недолго, если по забытым дорожкам петлять…»
Усилием воля он выбрался из мучительного прошлого и опять погнал мысли в деловую сиюминутную круговерть: с какой фирмы начинать визиты, где надежнее шансы, сколько сумеет он выручить от новой партии первостатейной свинины?
