Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя
— Давай для сугреву, — он откидывает кивком головы со лба волосы, и мы чокаемся кружками. Свою отставляю в сторону. — Это как же, не употребляешь? Правильно, дед, не пей, ну ее к лешему. Зло. А я вчера шатуна на дуэль вызвал! А результат — вот он. — Седой встает, выходит на улицу. Приносит кусок медвежатины, строгает.
— Хорошенькое дело, теперь ты им закусываешь, а ведь могло бы быть наоборот?
— Могло. У нас с медведями, как у анархистов: не ты меня съел, так я тобой закушу, — смеется Седой. — Строганина ничего, с перчиком. Покруче только присаливай. А теперь смотри.
Седой достает из рюкзака небольшой рулон грязной материи и, освободив угол стола, раскатывает его.
— Я знаю, как напрямую добраться до вашей бригады. Если через главный стан — километров четыреста, напрямую пять часов хода.
На материи химическим карандашом нарисованы лес, горы, кресты.
— Карта, правда, хотя и самодельная, но выполнена толково. Это наследство передал мой напарник, когда я еще работал в поисковой разведке. Вот здесь, — ткнул пальцем Седой в карту, — золотоносный ключ с промышленным содержанием.
— Не открываешь ли ты остров сокровищ? Не вижу никакого ключа. Не разберу, иероглифы какие-то.
— Сам ты иероглиф, — улыбается Седой и срисовывает карту в блокнот.
— Теперь вижу, — говорю, — только не золотой ключ, а ЛЭП.
— Правильно, а вот здесь бригада, примерно полста километров отсюда.
— А ты, что, Седой, собираешься отрабатывать золотой ключ?
— Собираюсь. Возьму пробу, если подтвердится прогноз, передам государству. Сейчас я человек свободный, в отпуске. Для души…
Каждый по-своему с ума сходит.
Забегая вперед, скажу — Седой все-таки нашел золото. Ключ оказался с промышленным содержанием ценного металла.
— Ну, а тебя какая нелегкая сюда занесла? — спрашивает Седой.
— Да вот хотели напрямик в бригаду попасть, залезли в распадок в не знаем как выбраться.
— Воспользуйтесь моей картой — вот и выход. Не возвращаться же.
Мы прощаемся. Я возвращаюсь к Славке, он придирчиво изучает творение Седого:
— Филькина грамота.
— Да ладно тебе. Славка, хоть что-то есть, и за это спасибо. Котелок взял? Завалим зверя, в чем мясо готовить будем?
Славка смотрит на меня, улыбается.
Я-то знаю, чем его расшевелить. Сверяем карту с блокнотом.
— Все правильно, — говорит Славка, — и впрямь скала на бычью голову похожа. И отворот в косогор показан. Точно. И визирка проглядывает, если приглядеться понастырнее.
Одолели усыпанный камнями северный склон, поднялись на перевал к югу. Недавняя метель обдула почти отвесные скалы, и видно, как колышется внизу лес, а сверху по голубому небу несутся белые облака. И если с противоположного гольца посмотреть на нас, наверно, покажемся маленькой точечкой в этой огромной каменной стране. Пока вроде едем точно по указанному маршруту.
— Здесь должно быть озеро, — говорит Славка.
— Странно, на самой горе.
— Может, в этом озере и рыба есть?
— Жаль, что соли не взяли, наловишь — испортится.
— А что ты смеешься, может, и поймаем. — Славка останавливает вездеход и выпрыгивает из кабины. И тут же не может удержаться от восторга: — Вот оно озеро! Точно, похоже на блюдце! Давай попробуем продолбить лед? Бывает, рыба задыхается. Вот она и полезет на воздух.
Славка лопатой расчищает со льда снег. Я достаю ломики и долблю лед. Воткнешь лом — вокруг пробоины образуется белый круг, он постепенно переходит в синий — будто в озере вода подсиненная. Долбим попеременке, один ломом, другой лопатой. Проткнули лед, а из озера, как из отхожего места, — газ. Чиркнули спичкой — горит. Выходит, рыбы нет…
Садимся в свой вездеход, торопимся засветло добраться, а то стемнеет — заплутаем. Уже в сумерках показались впереди огоньки палатки. Обрадовались. Вот тебе и «филькина грамота»…
— Молодец, Седой! — похвалил Славка. — Считай, трассу пробили.
В гостях у Нельсона
Медленно спускаюсь с каменной гряды, иду на рудник за трансформатором. Падает редкий, ленивый снег. Щекочет нос, мягко поскрипывает под ногами. Иду долго. С гольца, казалось, рукой подать.
Поселок стоит в ущелье и весь забит снегом. Только крыши да печные трубы выглядывают. Что-то в этом уютное, успокаивающее.
Останавливаюсь у ларька. Ноги гудят от усталости. Сажусь на ящик из-под папирос.
— Не из здешних будешь?
Поднимаю глаза — надо мной старичок аккуратненький такой, седенькая бородушка. Поверх полушубка кушачок красный, на ногах валенки.
— Не здешний.
— Так я и уразумел. Тут всяк свеж человек в оглядье. Говорят, сетки от гнуса выбросят, — показал он на ларек. — Нонче по всем приметам должно быть страсть как много его. Вишь, трава в зиму зеленой осталась на корне. И заборы замело под самые крыши.
— Сугробы вижу, а траву нет.
— Летом было не достать сеток, а мазь пользовать, глаза поедом ест.
— Садись, дед! — уступаю место на ящике. Любопытный старичок.
— Благодарствую, премного благодарствую. Ревматизма, если и сясть, то приподняться сладу нет. Может, возьмем четвертинку? — вдруг предложил старик. — Зайдем ко мне, в-вона, на выезде. Если по случаю и навернется машина, с угорья увидим, враз и перехватим.
Поблагодарив за приглашение, я рассказал старику, какая нужда привела меня на рудник.
— Это-то, как же не понять, мил человек. Я так думаю: никуда не денется твой трансформатор, окромя нашей конторы некуда ему деться! Дело оно, конечно, вышло непутевое, а с другого боку — вроде и наш-то не для себя, для государства же… Видать, напрасны были труды наши. Ты вот подумай, мил человек, просто ли: сперва всем миром встаскивали эту механищу на гору, вдруг — распоряжение: срочно спущать. Миром и сволокли. Всем рудником, почитай, шарашились до вечеру. А директор вкруг нас семенит — не шибко, говорит, не то сухо масло расплещете. А како-тако сухо масло в ем, непонятно мне? Да и сам-то трансформатор ваш — железка, банка на манер солдатского котелка, только большая дюже, — старик привычно накручивает на палец сивенькую бороденку. — Я еще тогдысь усомнился: масло — и сухое? Почему так? Выходит, мудра штука. Конечно, возвернуть надо, чтоб по честности.
Подошли к двухэтажному с нахлобученной снежной шапкой дому.
— Я тута на крылечке побуду, — сказал дед, — а ты ступай, если сумление выйдет — крикнешь.
С управляющим рудника разговор был коротким — поняли друг друга с полуслова. Он даже вызвался помочь в монтаже.
Старик терпеливо подпирал пузатую деревянную колонну под балконом.
— Дак как, мил человек, зайдем? — показал батожком на свою избу. — Ась?
Пошли.
— Человека угостить за честь почту. Сами спроворим и грибками угостим, что надо. Род Зубковых древний и весь хлебосол.
Действительно, грибы оказались на славу, один к одному, как пятаки. Хозяин угощал с почтением, сдержанно, как и полагается сибиряку.
Мы сидели в небольшой комнате за большим столом на лавках. В переднем углу (красном) — Георгий Победоносец чеканной работы по меди. Пониже на катушках из-под ниток висят фотографии в рамке. На одной — солдат при полной амуниции, с шашкой, при крестах.
— Это Артемий будет, значит, я. Этот, с двумя звездами, Иван Артемьевич — мой сын, Зубков. А это младший — Николай Артемьевич Зубков, тоже мой сын. На этом пока род приостановился, — сообщает дед и наливает «московскую» в рюмку. — Род наш идет от времен, когда еще мой дед и отец — тоже Зубковы — в столицу слюду поставляли государю поштучно — листами.
— А Коля Зубок не ваш сын?
Дед допивает рюмочку, тыльной стороной ладони прихорашивает усы и берет на вилку похожий на пельмень груздь.
— Как же не мой? Он и есть Николай Артемьевич.
Дед немного захмелел.
— Погостевай, — уговаривал он, — гляди, и Колька забежит переночевать.
О Коле Зубкове я уже наслышан.
Прощаюсь с дедом, на всякий случай договариваюсь: если не уеду, зайду переночевать.
— Не сумлевайся, места хватит. Найдем, что подстелить и укрыться. Возвращайся, самовар приставлю.
Иду между домами и по битой бульдозером дороге. Высоко над головой терриконы, похожие на крепостные бойницы. Тремя ярусами пасти штолен, отвалы. Перед каждой пастью отсыпки: черные с синим оттенком камни, издали похожие на зернистую икру. Вокруг отвала веером лежит грязно-серый снег. От подножия до вершины горы к терриконам тянется лестница — длинная, как разлука. Спроси, и тебе скажут — до первого яруса штолен две тысячи восемьдесят две ступеньки, от первого до второго. — тысяча одиннадцать, а дальше посчитай сам.
