Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
— Вот так ловко! А чего я там оставил? — резко возразил старик, и, прикусив густые пожелтевшие, закрывающие рот усы, встал с беседки и ухватился за пиджак.
— Да я лучше весь этот хлам в реку швырну!..
— Сядь, старик, и не смей этого делать. Река не так глубока: самому же придётся доставать все эти железяги. Давай, лучше по добру расскажи. Почему ты так поспешно ободрал крест христов? Что это? Ценность? — Чеботарёв привстал и слегка задел носком сапога свёрнутые в трубочки металлические листы.
— Видно от божьей воли не спрячешься, — нечего грех таить, — тяжело вздохнул старик и, готовый поведать всё, начал рассказывать. — Скажу правду. Сам я иконный живописец когда-то был и даже с богатых людей портреты писал… Ну, когда, ещё при Александре Втором, на паперти у Спаса я делал росписи, в ту пору золотари подновляли этот крест на колокольне. Купцы пожертвовали тогда пуд серебра на облицовку да на золочение дали три фунта золота…
— Вот это другой разговор! — воскликнул Терентий и, достав из бумажника служебное удостоверение, спросил:
— Грамотный, дед?
— А как же, милый?
— Познакомься с моим документом.
Старик отмахнулся:
— Не надо, и так видно сокола по полёту. В прокуратуру, так и в прокуратуру, в мои годы, дитятко, страшиться нечего.
— Совершенно верно. Потолкуем, запишем и часа через два будешь у своей старухи.
— Ничего себе, утешил! — невесело усмехнулся старик. — Я ещё жить хочу. Моя старуха на том свете, вот уже пятнадцатый год, как чертям бельё стирает, — сказал он как бы в шутку и замолк.
Разговорился только в следственной части.
— Ваше имя, отчество, фамилия? — переходя на официальный тон, спросил Чеботарёв доставленного им старца.
— Немиров я, Василий Фёдорович, когда-то известного богомаза Немирова Фёдора сын. Про моего отца годов сорок назад знаменитый художник Верещагин целую статью составил. Я с отцом-стариком по иконописному делу старался. Большие подряды снимали. Денежку зашибали немалую. Проживали-пропивали, богато не жили… Записывать будешь или так обойдёшься? без волокиты?
— Записывать необязательно, а послушать могу с удовольствием, — отозвался Терентий. — Вы вот расскажите, что вас, Василий Фёдорович, заставило воровать государственные ценности? Пуд серебра, три фунта позолоты — шуточка!..
— Да, не шуточка, — согласился старик Немиров. — Потому я и решился на такое дело, что не шуточка. Всю жизнь норовил богато пожить и не выгорало. Не выгорело и сейчас. А всё зависть, дитятко, проклятущая, и не судьба мне видно, на чужом хребте в рай ехать… И с чего мне это в башку взбрело? Видно, некому было отговорить… Да и опять же заработка нынче нет подходящего. Раньше, бывало, мы с покойным отцом помалевали, ох, многонько!.. В Вологде, поди-ка, ни одного храма нет, где бы по стенам наша кисть не гуляла. Ну, тут тебе почёт и уважение, и на винцо деньги никогда не выводились. И на хорошем счёту, надо сказать, мы были. Умели красочки подбирать! Тут тебе и киноварь, и лазурь, и аглицкая жёлчь, и венецейская ярь, и что угодно могли выкусывать в своём деле. Из жжёных костей порошок толкли и делали краску для рисования прозрачных одежд на жёнах-блудницах и мироносицах… В Питере бывало с отцом-то украшали Самсоньевскую церковь, так там с двумя художественными академиками в знакомстве состояли, и они нас хвалили и у нас же учились кое-какие красочки изобретать. Да, молодой человек, кончилось наше занятие и видимо никогда не начнётся, раз самолучшую церковь под кинематограф… И дёрнул же меня чорт, на старости лет, сегодня совесть потерять?! Как ведь нескладно получилось. Хоть бы в газету не попасть. Старики-то меня по всему городу знают. Скажут — «вот богомаз Васюха Немиров с ума спятил»…
— Бывает, дедушка, бывает, — спокойно заметил Чеботарёв.
— Бывает и медведь летает, но только в яму! Такое со мной и случилось. Сверзился на глупом деле. Не засудят? А?
— Я думаю, нет, — порадовал старика Чеботарёв, — принимая во внимание возраст и то, что пережитки капитализма ещё живучи в сознании, особенно старых людей, мы на вас «дела» заводить не будем. А серебришко это сдайте по весу под расписку, как вещественное доказательство вашего несознательного, но, учитывая то-то и то-то, простительного поступка. Можете идти.
— А куда это сдать?
— Коменданту. Крайняя дверь налево при выходе…
Получив квитанцию в приёме позолоченного серебра, старик Немиров вернулся в комнату Чеботарёва и, сняв картуз, поклонился:
— Благодарю за науку, не случится со мной больше подобный грех никогда! И ещё могу совет дать вам, молодой человек, ежели понадобится позолоту от серебряных листов отделить и слить в один кусок, есть тому делу специалист, живёт он на Власьевской улице, каргопольский уроженец Иван по прозвищу Крестолей. Прежде он кресты медные отливал, да на фальшивых деньгах запинку сделал и десяток годков на каторге до самой революции оправданье себе находил, знатный умелец по золоту…
— Ступай, ступай, — показывая на дверь, строго сказал Терентий. И, когда Немиров вышел, он поглядел ему вслед, покачал головой, подумал: «Гораздо скорей можно все церкви и тюрьмы сровнять с землёй, как поётся в одной песне, но куда трудней и длительней придётся вытравлять «родимые пятна» прошлого из сознания людей. Главное, надо достичь такого положения, чтобы у каждого советского гражданина интересы государственные были превыше интересов личных, имущественных…».
Терентий в раздумье прошёл из угла в угол, сел за стол, снял трубку с телефонного аппарата и позвонил Разумовичу:
— Товарищ старший следователь! Пуд серебра и три фунта золота сдано коменданту. Старика я решил отпустить…
Чеботарёв вышел на балкон, откуда была видна река Вологда до самого фрязиновского поворота. Старик Немиров сидел без фуражки в лодке, лениво пошевеливал вёслами и каждый раз, поравнявшись с прибрежными церквями, истово крестился.
— Ханжа! Старый лицемер! — сорвалось с языка Чеботарёва. — Был бы ты помоложе годков на двадцать-тридцать, проучил бы я тебя по всей строгости закона…
Весёлое летнее солнце высоко поднялось над бывшей семинарией, что за рекой против губернской прокуратуры.
На душе у Чеботарёва было легко и радостно. Молодые годы, свежие силы, заманчивое, широкое поле деятельности. Мысленно устремлённый в будущее, он невольно подумал и проговорил:
— Поживём и поработаем, как следует, чорт побери!..
…А через месяц после того, как над Вологдой пролетал из Берлина, в Токио немецкий цеппелин, Терентий, по обыкновению заглядывая в свободное вечернее время в читальный зал губернской библиотеки, однажды просматривал иностранные иллюстрированные журналы.
В одном из них, на двух страницах в разворот, был помещён фотоснимок Вологды, сделанный с птичьего полёта. Фотография была чёткой, явственной. И Терентий с интересом стал рассматривать: вот она, от
