Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй
— Вы бредите, мичман, — мягко ответил Теске. — Вы хотите погубить и себя и других…
Губернатор, резко вскинул голову, недовольно поджал губы.
— Этот помешанный становится слишком назойливым. Позже постарайтесь успокоить его, Теске… Передайте пленным, что их стремление возвратиться любой ценой на родину я не считаю преступным. Они не принесли Японии ни малейшего вреда, никого не обидели в дороге, даже не взяли самовольно горсти риса. Поэтому я по-прежнему буду заботиться о них.
— Бог мой, да что это происходит?! — в отчаянии прохрипел Мур. — Японцы мне уже не верят… Они не верят честным признаниям, идиоты! Тут все решили меня погубить!..
Теске приблизился к нему и проговорил по-прежнему мягко:
— Мой долг передать эти оскорбительные слова буниосу…
Мур схватил его руку и прижался к ней губами.
— О нет!.. Не нужно… Вы — мой спаситель… Вы — друг…
Моряки двух голландских кораблей, прибывших в Нагасаки из европейских портов, рассказывали японским правительственным чиновникам об огромных переменах в Европе. Только теперь в Японии стало известно о вступлении наполеоновских войск в Москву, о грозном пожаре, уничтожившем древнюю русскую столицу, и о полном разгроме русскими войсками «непобедимого» Бонапарта.
При японском дворе сразу же заговорили о дальнейших отношениях с Россией.
День ото дня эти тревожные голоса становились все громче. Великая и могучая соседняя держава, разбившая наголову победителя всех европейских армий, имела все основания оскорбиться за издевательства, которым японцы подвергли русских моряков.
Новый губернатор, прибывший в Мацмай, отлично понимал, какую огромную силу являла теперь собой Россия. Он счел необходимым немедленно мирно уладить неприятную историю с пленением русских моряков и написал в столицу письмо, предлагая связаться с пограничным русским начальством.
На этот раз японское правительство ответило без промедлений: оно не возражало против мирного урегулирования досадного случая, но считало необходимым, чтобы русские пограничные власти объяснили свое отношение к действиям Хвостова и доставили это объяснение в открытый для некоторых европейских держав порт Нагасаки.
Губернатор Аррас Тадзимано Ками не особенно считался с установленной исстари подобострастной формой правительственной переписки. Он был зятем генерал-губернатора столицы, человека наиболее приближенного к японскому императору, и знал, что резкость ему будет прощена. Он написал второе письмо, объясняя, что русские неизбежно заподозрят японские власти в коварстве потому, что дело могло быть улажено на Мацмае или даже в одной из курильских гаваней, и не имело никакого смысла ожидать прихода русских кораблей в далекий южный порт Нагасаки.
Это письмо вызвало в столице жаркие споры. Губернатор Мацмая предлагал, чтобы правительство само нарушило давно утвержденный закон. Нет, ни одной европейской державе не было еще разрешено посылать свои корабли в какой-либо японский порт, кроме Нагасаки.
Аррас Тадзимано Ками теперь окончательно обозлился. Он написал: «…Солнце, луна и звезды, творение рук божьих, в течении своем непостоянны и подвержены переменам, а японцы хотят, чтобы их законы, составленные слабыми смертными, были вечны и непременны: такое желание есть желание смешное, безрассудное».
Через несколько дней Ками получил новое решение правительства: переговоры с русскими поручались мацмайскому губернатору и могли вестись в Хакодате. Сам Ками получил отставку с губернаторского поста. Как видно, он оказался слишком уж резким. Но, впрочем, сановный тесть не оставил своего зятя в обиде: Ками назначался на еще более важную должность — теперь он именовался главным начальником над казенными строениями по всему государству.
Теске смеялся:
— Вот что значит иметь такого тестя!..
Пленные не могли не заметить, что отношение японского начальства к ним и поведение караульных солдат с каждым днем становилось все лучше. С них сняли веревки, выдали хорошие постели, потом перевели из тюрьмы в прежний дом, где уже были убраны решетки. В этом доме снова появились важные гости с обычными своими просьбами написать что-нибудь на память. Среди гостей оказался купец, прибывший из Нагасаки. Он беседовал с голландскими моряками и теперь очень удивился, что русские здесь, в Японии, не знали о взятии Наполеоном Москвы…
— Этого не может быть, — убежденно сказал Головнин. — Я думаю, голландцы вас обманули.
— Но они показывали английские и французские газеты! Я сам немного читаю по-английски… Москва сожжена и больше не возродится. Только подумать, такая огромная держава уже перестала существовать.
— Вы не знаете, что такое Москва! — горячо воскликнул Хлебников. — Я могу поверить, что она сожжена, но никогда не поверю, чтобы враг торжествовал в ней победу. А вы говорите не только о Москве — обо всей России! Уж мы-то свою родину знаем: нет на свете такой силы, чтобы смогла народ наш покорить.
Купец переглянулся с другими сановными гостями.
— Странные вы люди, русские! Вы не желаете верить фактам?
Мур выступил вперед; он выбросил вперед руки, откинул голову и произнес трагично:
— Я верю… Наполеон — это гений войны.
Головнин засмеялся.
— Ну, точно как где-нибудь в провинции на сцене… А только станет ваш гений побитой собачонкой. И еще неизвестно, удастся ли ему благополучно убраться из России!..
Михайло Шкаев словно забыл, что перед ним не француз — японец; тряхнул перед самым носом купца тяжелым кулаком.
— Ты нашего, русского, только обидь, только задень его за живое, а там уже берегись — никакая картечь, ни реки, ни горы, ни леса Ивана да Степана не остановят!.. Догонят они обидчика, догонят и зададут.
Японец сложит у груди ладони, изобразил и взглядом, и улыбкой насмешливую покорность.
— Вы слишком самоуверенны, слишком! Японская пословица говорит: веером туман не разгонишь…
Молчаливый Макаров выговорил громко и раздраженно:
— А может, ты нарочно напускаешь туман?
Купец не обиделся; продолжая улыбаться, погрозил Макарову мизинцем.
— Вы знаете, конечно, что произошло в Европе! Я понимаю: мои новости запоздали. Но удивительно, какими путями они проникают, это новости, к вам в тюрьму?
— Мы знаем лишь то, что вы нам сообщили, — сказал Головнин.
Купец покачал головой и торопливо стал прощаться; сколько не упрашивали его капитан, матросы рассказать подробней о событиях в Европе, он только усмехался и повторял:
— Вы все уже знаете… О, вы хитрецы!..
Когда он ушел, капитан схватил свою большую трубку, высыпал в нее горсть табака и долго, молча шагал по комнате из угла в угол, окутанный синим облаком дыма. Поминутно он спотыкался о предметы и натыкался на стены, так как никого и ничего не видел в это время перед собой. Матросы наблюдали за ним с опаской; Андрей Хлебников подошел и легонько взял Головнина за локоть:
— Что это с вами, Василий Михайлович?.. Расстроил вас купчина, незваный гость? Еще одну беду принес…
Головнин вытер вспотевший лоб.
— Расстроил? Нет, нисколько… Купчина этот проговорился, но все до конца не договорил. Я, понимаете, воедино факты пытаюсь соединить. Наш плен — это не просто случай. Такие случаи ведут даже к международным осложнениям. Почему в первые месяцы японцы относились к нам с жестокостью? Что, если бы еще тогда мы попытались бежать? Пожалуй, они бы нас казнили. Но вот мы бежали, и пойманы, и возвращены… Казалось бы, их отношение должно было бы стать еще более суровым, чем прежде? Но посмотрите: веревки и решетки сняты, питание хорошее, их начальники почти заискивают перед нами. Чем же все это объяснить? Тут, брат, великая истина передо мной, как ранняя заря забрезжила: Наполеон разбит. Россия стала еще могущественней. Эту весть и привезли в Японию голландцы. А раньше они привозили другие вести. Раньше японцы считали Россию побежденной… Теперь-то они, как видно, поняли: с Россией, дяденька, не шути — рассердится, много костей наломает! Не потому ли, даже несмотря на наше бегство, так ласковы сделались с нами японцы?
— Светлая голова у вас, Михалыч! — тихо и радостно проговорил Хлебников, но капитан остановил его движением руки:
— Не торопись хвалить… Не надо. И радоваться еще преждевременно. Я лишь высказываю догадку. Я знаю, что просто, без причин, без важных причин, в нашем положении ничто не могло бы измениться. Но поживем — увидим, и, может быть, вы убедитесь, что на этот раз я прав…
Не только купцу, что приезжал из Нагасаки, — всему японскому начальству на Мацмае было уже известно о славных победах русских над армиями Наполеона. Однако рассказывать об этом пленным новый мацмайский губернатор настрого запретил. Если вопрос о возвращении русских моряков на родину будет в конце концов решен, там, в России, ни в коем случае не должны знать, что японское правительство испугано. Пусть лучше русские думают, будто японцы проявили добрую волю… Как видно, мацмайский губернатор считал себя тонким дипломатом. Но уже в письме, которое Рикорд доставил в порт Хакодате, начальник Охотской области Маницкий сделал этому дипломату энергичный намек. Маницкий писал:
