Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
Яков Гаврилович прошелся своей несколько грузной походкой по кабинету и остановился перед ней. Лицо его оставалось спокойным, серьезным, руки засунуты в карманы.
— Попробуйте, мой друг, — добавил он, — я помогу вам.
Елена Петровна хоть и была послушной ученицей, на этот раз изменила себе. Она не стала утруждать себя поисками того, что можно было добыть без излишних усилий, и обратилась к мужу. Она сгорала от любопытства, где уж в таком состоянии выжидать. Андрей Ильич должен был заметить перемену и знать, что произошло.
Он выслушал жену, терпеливо отнесся к ее пространному вступлению и твердо заверил ее, что со Студенцовым ничего не случилось. Перемена не могла бы пройти для него незамеченной. То, что она рассказала ему, весьма поучительно. Верны и превосходны рассуждения Якова Гавриловича об Анне Ивановне, также правильно его мнение о необходимости держать оперированных и неоперированных в общих палатах. Здорово он отделал заведующего отделением, давно пора бы… Якову Гавриловичу положительно незачем переделываться, твердил Андрей Ильич, он и так достаточно хорош…
Выслушав своего мужа, Елена Петровна убедилась, что он действительно ничего не заметил, и решила ему доказать, что событие, как ни странно, прошло мимо него. Хорош секретарь партийной организации: вокруг него творятся удивительные дела, а он ничего не видит. Уверив себя, что не просто любопытство, а более высокие мотивы вынуждают ее этим заняться, она настойчиво стала доискиваться причин.
С тех пор дня не проходило, чтобы в разговоре с мужем Елена Петровна не обескураживала его странным вопросом.
— Как ты думаешь, Андрюша, — неожиданно спрашивала она, — почему Яков Гаврилович вдруг вздумал вчера тебе ассистировать? Он шутя говорил, что с тех пор, как однажды тебе помог, ему все время хотелось повторить этот опыт.
Андрей Ильич поражался, до чего нескладная женская логика. Чему тут удивляться? Почему не повторить то, что однажды показалось приятным? Вот и вчера у них так удачно прошла операция, что Яков Гаврилович не сдержался и сказал: «Придется еще раз вам ассистировать, я, кажется, вхожу во вкус».
Доверчивость мужа раздражала Елену Петровну, человек этот ничего в жизни не смыслит, ровным счетом ничего. Он поверит всему, что ему скажут.
В другой раз, не дожидаясь, когда ей возразят, она очередную новость начала с возражения:
— Ты будешь утверждать, что Яков Гаврилович и анестезией занялся из любви к памяти Александра Васильевича? Ведь дня не проходит, чтобы он не присутствовал на операции какого–нибудь ученика Крыжановского. Давно ли он утверждал, что не видит вреда в наркозе?
Вопросы эти утомляли Андрея Ильича, он выходил из себя и все еще отделывался молчанием. Настойчивость, с какой жена приписывала Студенцову сомнительные намерения, туманные намеки на какие–то расчеты, причиняли Сорокину огорчения. Ему начинало казаться, что она ищет случая их рассорить, и, встревоженный, спрашивал ее:
— Почему ты не скажешь мне правды, что у вас произошло? Он обидел тебя или ты решила уйти из института?
Могла ли она признаться, что делает это все ради него? Разве не так поступил бы всякий на ее месте? Тайна Студенцова может остаться при нем, ее она больше не интересует, но Андрей Ильич должен знать, что творится вокруг него, не сказать ему об этом, значит солгать, больше того — его обмануть.
Елена Петровна скоро убедилась, что труд ее напрасен, Андрей Ильич не видит того, чего видеть не хочет, и еще она поняла, что не должна ему мешать заблуждаться, так будет лучше для него. Пусть пребывает в счастливом неведении, себе она этого позволить не может. Она не ослабит усилий и начатое доведет до конца.
Пока Яков Гаврилович оставался таким, каким Елена Петровна его себе представляла, ничто не могло поколебать ее веры в него. Его дурные поступки уравновешивались хорошими, несправедливость — справедливостью, а в тех случаях, когда дурное явно брало верх, на выручку приходило убеждение, что с таланта много спрашивается, и много зато дозволено ему. Сейчас, когда в поведении Якова Гавриловича все смешалось н стало спорным, Елена Петровна заколебалась и начала чуждаться его.
Она быстро утешилась своей потерей, у нее появился другой руководитель, такой же умный и талантливый, преуспевающий в науках и неповторимый за операционным столом. Она поверила в него, как некогда в своего учителя — Студенцова, восхищалась его искусством и снисходила к ошибкам, которые исправно замечала. Этому увлечению Елены Петровны невольно содействовал Студенцов. Он слишком щедро восторгался Андреем Ильичом в присутствии жены и уверенно предсказывал ему блестящее будущее. Печальная история с экстрактом селезенки, изучение которого стоило Елене Петровне немалых трудов, — не была забыта, запомнилось, что препарат был превознесен Студенцовым и развенчан Андреем Ильичом.
Она не могла не заметить, с каким знанием дела и тактом Сорокин перестраивал научную жизнь института, как росло к нему уважение старых ученых, не говоря уже о молодежи, искренне полюбившей его. Еще одно обстоятельство возвысило Сорокина в ее глазах, и этому также способствовал Студенцов.
Случилось это вскоре после выздоровления Елены Петровны. Яков Гаврилович от имени своей жены пригласил супругов на обед. Хозяйка и гостья познакомились, быстро сдружились и заговорили о своих делах. Агния Борисовна, как всегда, была сдержанна и почти не говорила о себе, Елена Петровна мало расспрашивала, но об очень многом догадывалась. Занавешенные окна, полумрак, ковры, приглушающие звуки шагов, и простая темная одежда хозяйки — оказались красноречивей слов.
Агния Борисовна с интересом отнеслась к Андрею Ильичу, призналась, что муж так часто и хорошо о нем говорит, что она решила с ним познакомиться. Сорокин стал серьезно ее заверять, что сам он положительно ничем не интересен. Нет у него ни смелости, ни бесстрашия Якова Гавриловича, нет его прямоты и уверенности. Достоинства эти, увы, не приобретаются, с ними надо родиться.
При этих словах Агния Борисовна насторожилась. Она испытующе взглянула на собеседника и перевела глаза на его жену, ожидая ее вмешательства. Елена Петровна чуть покраснела, и редкие веснушки зарделись, отчего лицо ее стало еще милей. Хозяйка заговорила о чем–то другом, и беседа продолжалась. Речь зашла о новых идеях в науке, и снова Андрей Ильич вспомнил о Студенцове. Он говорил о его обширных познаниях, о растущих успехах в хирургии и онкологии. Хозяйка многозначительно усмехнулась и снисходительно взглянула на наивного гостя. Елена Петровна взглядом подтвердила, что она с ней согласна, и, чтобы не оставить сомнений в том, что правильно ее поняла, нежно и вместе с тем покровительственно взглянула на мужа. «Это старая история, — говорил ее взгляд, — нам есть чему у них, а им у нас поучиться».
Словно этим была разрушена некая преграда, мешавшая им понимать друг друга до конца, они при следующей встрече говорили уже более непринужденно. Каждой хотелось рассказать о себе, а главное о том, как тонко она понимает своего мужа, видит его слабости, которых он, к сожалению, не замечает. Эта тема обещала много интересного, но таила и немало риска. Чрезмерная откровенность могла произвести дурное впечатление, а чрезмерная сдержанность — заронить подозрение в желании выведать чужое, не поступившись своим. Нужна была нейтральная почва, объект, над которым можно потешаться, приписывать ему свое, выдавая это свое за чужое. Такой «козел отпущения» был найден. Делая вид, что посмеиваются над мужчинами вообще, они охотно приписывали им все прегрешения своих супругов. Полагая, что таким образом они обманули друг друга, каждая все рассказала о себе.
Елена Петровна посоветовала Агнии Борисовне навестить сына в сельской больнице. Та вначале обрадовалась, поблагодарила за участие, но, вспомнив, что слишком больна для путешествия, отказалась. Елена Петровна уговорила ее показаться врачам и сама же проводила в клинику. Ей предложили укрепить движением и работой сердечную мышцу, а в остальном признали здоровой. Тогда лишь она решила поехать к сыну и с тех пор зачастила к нему. Обстановка больницы, некогда столь близкая ее сердцу, Сергей — в белом халате — нежный и вдумчивый врач, — всколыхнули в ней давно подавленные чувства. Однажды, занятый другим делом, Сергей предложил ей заменить его на амбулаторном приеме. Агния Борисовна согласилась. Все прошло так, как если бы она никогда не расставалась с медицинской работой. Когда, приятно усталая, Агния Борисовна выпроводила последнего больного, ей было уже ясно, что пришел ее час — время вернуться к лечебной практике. Такова уж сила врачебного мастерства: с ним нетрудно расстаться, но, вновь прикоснувшись к нему, нельзя не почувствовать глубоко затаенной тоски.
