Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1
Или взять, к примеру, гравийную дорогу, стрелой убегающую от Рощенской до Белой Мечети. Давным-давно перекинулась она через всю степь; сколько по ней прошумело машин и прогремело подвод, и никто, бывало, не останавливался на бугре. Теперь же вдоль дороги протянулась линия электрических проводов: по одну и по другую сторону стояли высоченные столбы, как буквы «П», — вид степи и сама дорога казались такими новыми, что каждый невольно восклицал: «Так вот какая картина!»
Самые значительные перемены произошли вблизи Усть-Невинской. В низине, под кручей, пламенем горела цинковая крыша хорошо всем знакомого кирпичного здания с серой водонапорной трубой, с белыми и желтыми гроздьями изоляторов. От этого здания во все стороны разбежались столбы, горя на солнце проводами, — как нити к узелку, тянулись они к этой пламенно-яркой крыше, а сама Усть-Невинская теперь казалась не станицей, а городом.
Как-то в эти дни Тимофей Ильич Тутаринов, взойдя на гору (он ходил в соседний хутор к своему куму), присел на камень и долго не сводил глаз со станицы.
— Вся в проводах, — задумчиво проговорил он. — И кто мог подумать, что такое чудо может совершиться с Усть-Невинской? Непривычно, а все ж таки красиво! А что будет, когда засветятся огни? — Старик задумался. — Только что-то они долго не светятся.
Да, беспокойство Тимофея Ильича было не напрасным. Прошел и май, а пуск станции все откладывался и откладывался. Только в середине июня работы наконец были завершены. И в тот день, когда строители уже мыли руки и собирались ехать в станицы, а Сергей в хорошем настроении спешил в Рощенскую, чтобы посоветоваться с Кондратьевым и установить точную дату пуска гидростанции, с утра на востоке поднялась лилово-белая туча, похожая на раскинутый по ветру башлык. Концы этого гигантского башлыка свисали почти к горизонту, а капюшон поднялся над солнцем и уже накрыл его. На какой-то час солнце успело подняться выше, паля землю с небывалой силой, но туча-башлык, то синея, то чернея, расползлась по небу и стала походить на огромную, с острыми плечами бурку.
Подул ветер, закурились дороги, тревожно и глухо прокатился над степью гром; небо потемнело, и как бы в награду людям за их труд полил дождь. Казалось, что сама природа понимала, как важно было после окончания работы смыть следы колес, лопат, полить водой глубоко зарытые столбы, умыть и по-праздничному разукрасить степь.
Гонимая ветром темно-серая туча с шумом двигалась навстречу Сергею, и вскоре «газик» нырнул в ливень, как ныряет утка в воду. Ванюша припал к рулю, белая его голова сразу потемнела, от воротника по спине побежали холодные струйки. Только сейчас Ванюша вспомнил, что брезент тента оставил дома, и не зная как бы оправдаться перед Сергеем, боялся даже поднять голову. Дождь хлестал ему в лицо, было трудно сквозь залитое водой стекло увидеть дорогу.
— Сергей Тимофеевич, — сказал он, не поворачиваясь, — а здорово мы промокнем. Брезент-то я позабыл дома.
— Ничего, Ванюша, не из глины сделаны! — Сергей обеими руками приглаживал мокрый чуб. — Давай вперед! На Усть-Невинскую!
Сергею нужно было отыскать Ирину и увезти ее с собой. Он знал, что она работала на участке Семена, и поэтому велел Ванюше свернуть на поля Усть-Невинской. Навстречу им по вязкой и хлюпкой дороге ехали строители: они сидели на бричках скученно — кто прикрылся рядном, кто подлез под бурку, кто натянул на голову брезент. Одни возчики не прятались от дождя — со свистом и криком торопили лошадей, поднявшись во весь рост и подставляя грудь косой струе воды.
На одной из подвод кучером был Иван Атаманов. Увидев Сергея, он остановил лошадей и крикнул:
— Сережа! Дело сделали и вот купаемся!
— Хороша баня! — сказал Сергей, выходя из машины.
— Сережа! Сережа! Иди сюда!
В задке брички, под буркой, как в балагане, сидели Семен и Анфиса. Сергей подошел к ним, а дождь шумел и поливал с такой силой, что нельзя было приоткрыть угол бурки.
— Эй, радист-пулеметчик! — крикнул Сергей, заглянув под бурку. — Как там твоя любушка?
— Братушка, полезай к нам, — отозвалась Анфиса, блестя в темноте глазами. — Прячься!
— Не знаешь, как мне отыскать Ирину?
— Следом за нами на быках едут девушки — там и она.
Быками никто не управлял — они и сами хорошо знали дорогу в станицу. А под брезентом, накинутым над бричкой в виде цыганского шатра, набились, как в нору, девушки и пели песню. Сильные струи воды стучали о мокрый парус, как в бубен, заглушая девичьи голоса.
«Поют, им и дождь нипочем», — подумал Сергей.
Он сошел с машины, остановил быков, но девушки не переставали петь. Из-под брезента высунулась головка с распущенными косами — это была Соня.
— Ой, девушки! — крикнула она. — Это Сережа быков остановил!
Из шатра выпрыгнула Ирина и, не видя ни дождя, ни луж под ногами, пошла к Сергею.
Девушки ей что-то кричали, звали к себе, но Ирина их не слушала. А когда Сергей прикрыл ее лежавшим в машине лоскутком брезента и усадил рядом с собой, а Ванюша, сделав круг, выезжал на дорогу, Ирина, вся уже мокрая, сказала:
— Пусть поливает! Большая вырасту!
Ирина радовалась тому, что в такую непогоду может прижаться своим мокрым телом к такому же мокрому и теплому телу Сергея. Ее платье, пропитанное водой, липло к плечам, к груди, и вся она, облитая дождем, возбужденно-радостная, была для Сергея еще более милой и близкой Смуглянкой, чем в тот вечер, когда он, спасаясь от ливня, забежал на птичник и увидел ее на пороге.
Через два дня, когда просохли дороги и необычайно красочно расцвела степь, со всех станиц и хуторов стали приезжать в Усть-Невинскую гости. По этому случаю у въезда в Усть-Невинскую была поставлена арка, обвитая венками из травы и полевых цветов, с портретом Ленина в середине, с огромными белыми букетами на кумачовом холсте: «Добро пожаловать!» Между витками цветов прятались электрические лампочки, образуя изогнутую дугой полоску.
Еще на восходе солнца сюда прибыл Савва Остроухов в галифе и белой сорочке, в кубанке, чудом державшейся у него на затылке. Савву сопровождали Стефан Петрович Рагулин, Тимофей Ильич Тутаринов и Прохор Афанасьевич Ненашев. Стефан Петрович был одет в темно-синий костюм, купленный в Москве; на груди как-то уж очень высоко красовалась Золотая Звезда и орден Ленина.
— Не люблю я гостей встречать, — чистосердечно признался Стефан Петрович. — Хлопотно с ними.
— Хлопотно, но зато гостям приятно, — возразил Тимофей Ильич. — Да и то сказать — людям нужен почет. А как же! Тут дело государственное.
— Встречали бы без меня, — сказал Стефан Петрович.
— Без вас, Стефан Петрович, нельзя, — проговорил Савва. — Вы у нас — человек видный, и ежели вы гостей встречаете, то это же очень важно!
— Гостеприимство — вещь дюже нужная, — вмешался в разговор Прохор. — Ты, Стефан Петрович, небось читал в газете, как наше правительство завсегда встречает чужеземных гостей. Прилетит на самолете какой-нибудь король или президент, а ему почет, духовой оркестр и там разная церемония, — пусть знает, в какое государство приехал.
— То дело другое, — буркнул Стефан Петрович, — то дипломатия.
— А ежели мы дипломатов так радушно встречаем, то своих людей тем более нужно принимать с лаской да с почетом.
— Да я не против почета, но мне не хочется их принимать, — доказывал Стефан Петрович. — По характеру я не подхожу к этому делу.
— Нет, Стефан Петрович, — рассудительно заговорил Тимофей Ильич, — ты неправильно мыслишь, характер тут не в счет. Мы люди культурные, и гостей нам надобно встречать по-человечески, чтобы во всем вежливость была.
— Тебе, Тимофей Ильич, хорошо быть вежливым, — возражал Стефан Петрович, — а для меня эти гости несут один убыток. Обед возле гидростанции затеяли, пять котлов баранины жарится. А чьи овцы? Давай, Рагулин, и баранов, и меду, и белой муки.
Савва, боясь рассмеяться, отошел в сторонку.
— Гостям только подавай, я их знаю, — продолжал Стефан Петрович. — Вина бочку кто привез? Рагулин. А гости — народ не гордый. Они и без вежливости сядут за стол и все поедят и попьют. А кому перед колхозным собранием краснеть? Рагулину. Вот она какая встреча.
— Не печалься, Стефан Петрович, не один твой колхоз готовит обед, — сказал Тимофей Ильич. — Там дело идет в складчину. И ежели ты хочешь знать, то тот, кто богатеет, обедом не обеднеет. А мы, слава богу, богатеем. Погляди на станицу, сколько там проволоки, столбов и разного богатства. Так что не скупись, не скупись, Стефан Петрович, ради такого важного случая.
— А ревизионная комиссия что скажет? — спросил Рагулин, хитро сощурив глаза. — Что она в акте запишет? Ты сам же будешь ревизовать свой колхоз и станешь чертом коситься на Никиту Мальцева.
