Ухожу, не прощаюсь... - Михаил Андреевич Чванов
Вид сейнера разочаровал Бориса. Он и раньше знал; что это небольшое суденышко с экипажем в семь человек: капитан, старший помощник, два сменных механика и три матроса, — но все же не ожидал, что сейнер окажется таким невзрачным и обшарпанным, с помятыми ржавыми бортами, к тому же экипаж — и капитан, и старпом, и оба сменных механика (один из них, молодой, некто Плоткин при встрече усмехнулся: «На сезон? Значит, деньги грести лопатой захотели? Ну, давайте, давайте. Чего же лопаты-то с собой не взяли?»), как ему показалось, мало походили на моряков: обыкновенные хмурые мужики, даже в одежде, кроме тельняшек, не было ничего морского. К тому же даже неискушенному Борису было видно, что капитан чувствовал себя неуверенно среди своего случайно набранного экипажа, а может, потому и ломал браваду: неестественно весело и громко отдавал команды, бодрил экипаж прибаутками вроде: «Ничего, ребята, и мы не лыком шиты», на что «ребята» саркастически сплевывали за борт, а когда пришло сообщение, что сейнер лучшего капитана рыбокомбината Ивана Семеновича Черепанова уже выполнил половину плана, хитро заговорщицки подмигивал: «И мы знаем места, с нами тоже не пропадешь». И бравада эта никак не вязалась с его внешним обликом, а потому была еще более неестественной и вызывала неловкую жалость; был он весь какой-то помятый, в давно вышедшем из моды цивильном черном плаще, в каких еще лет десять назад щеголяла почти вся Россия (а теперь их можно было встретить лишь в глухих деревнях, и то на стариках) с виноватыми, не выдерживающими взгляда глазами, резко выделяющимися на загорелом, в частых морщинах лице. Правда, у него была новая фуражка с крабом, но и та сидела на голове как-то несерьезно, по-мальчишески — на затылке, хотя капитану было уже далеко за сорок.
Но Борис все равно был счастлив. И тут же написал Лине письмо, что на днях уходит в море — на сейнере, правда, умолчал, что это всего-навсего маленькое прибрежное суденышко, у которого и имени-то нет — лишь номер, что экипажи многих таких мэрэесок состоят из отчаянных мужичков, которых до окончания лова и на берег-то боятся выпускать, потому что, получив наличность, они моментально разбредались по разным злачным и полузлачным местам и потом, пока не спустят эти шальные деньги до последней копейки, их неделями невозможно собрать и выйти в море, а горячее время путины уходит. Конечно, большинство сейнеров было укомплектовано крепкими постоянными местными экипажами, но рыбаков не хватало, несколько мэрэесок и так болталось пустыми у причала, и, махнув рукой, шли на комплектование сборных экипажей, не гнушались даже бичами. Начальник отдела кадров рыбокомбината, бывший мастер спорта по боксу, замотанный до предела, с засученными рукавами разъезжал в такие дни с милиционером по поселку и его окрестностям, вытаскивал «теплых» и «полутеплых» мужичков из всевозможных щелей, как кули, грузил в машину, зачастую даже чужих, развозил по нетерпеливо ожидающим у причала сейнерам, капитаны торопливо отводили их в море, мужички рано или поздно просыпались, шумели, грозили пойти к прокурору — подать в суд за самоуправство, но делать было нечего — прокуроры были далеко на берегу, и приходилось работать: чем скорее наполнятся трюмы рыбой, тем скорее попадешь на берег.
— Счастливый номер у нашего суперлайнера, ребята: двадцать один — очко, — успокоил при знакомстве третий, кроме Калугина и Тимонина, матрос — Леонид Кучеренко, но фамилию его и имя помнили, наверное, только паспорт да родная мать, да теперь еще Борис, они вместе оформлялись в отделе кадров, потому что все остальные по дальневосточному побережью Тихого океана от бухты Провидения до Владивостока знали его прежде всего по прозвищу — Аполлон Бельведерский, или сокращенно просто Аполлон.
Кому он обязан этим громким именем, история в своей памяти не сохранила, одни говорили — богатой американке, когда он недолго, соблазнившись красивой жизнью, плавал матросом на туристском теплоходе. Легенда утверждала, что она была вся в мехах, бриллиантах и в том пиковом возрасте, когда баба — независимо от национальных и классовых убеждений — ягодка опять. Однажды, выйдя рано утром полюбоваться морскими просторами и увидев его, моющего палубу — голого по пояс и бронзового от загара, она вся задрожала, протянула к нему руки и что-то порывисто говорила по-английски», и одно только можно было понять в ее восхищенных возгласах без всякого перевода: «Аполлон!.. Аполлон!..» И весь рейс, якобы, на потеху ребят она умудрялась разыскать его в самых отдаленных уголках огромного теплохода, пытаясь соблазнить, в глазах ее горело восхищение, а губы шептали: «Аполлон!.. Аполлон!..»
Другие утверждали, что это треп, а на самом деле лет пять назад во Владивостоке в ресторане «Золотой Рог» он под газом поспорил из-за ящика шампанского, что встанет в позе и одеянии Аполлона Бельведерского на временно пустующем постаменте в ближайшем сквере. Ящик шампанского он, разумеется, выиграл, но, кроме пятнадцати суток за хулиганство, получил столь громкое имя. Теперь уж, видимо, не узнать, кто прав, но на бога Аполлона, с образом которого древние греки отождествляли идеал мужской красоты, он был похож: стройный, широкий в плечах и тонкий в талии, весь в мускулах, словно в перевитых жестких канатах, вьющиеся кудри.
— Счастливый номер, ребята, — весело говорил Аполлон Бельведерский. — Двадцать один — очко. На нем не потонем. Заработать— скорее всего ни хрена не заработаем, капитан у нас, правда, лихой, но… — он покрутил у виска пальцем. — Но потонуть не потонем.
И точно, хоть их капитан отчаяннее других носил фуражку с крабом, в лове им не везло. Другие сейнеры уже сдали по пятьсот-шестьсот центнеров рыбы, а у них все еще было пятьдесят. Старпом и механики постоянно ругались по этому поводу с капитаном, даже несведущему в рыбацких делах Борису Калугину было ясно, что невод забрасывается на слишком малую глубину, капитан каждый раз соглашался с этим, но в следующий раз невод все равно шел на прежнюю глубину.
— Хреновый капитан нам достался, — вздыхал по вечерам Аполлон, в свои тридцать с немногим лет успевший обойти в разных ролях почти все полярное и дальневосточное побережье. — В нашем рыбацком деле все зависит от капитана. А капитан у нас немного того, трусоватый, разве на такой глубине ловят. Да и места ни хрена не знает… Не везет мне на капитанов, — и бережно разливал по кружкам водку, которой еще имел запас.
Тимонин пить решительно отказывался:
— Не, мне нельзя, мне хоть разбейся — на дом надо заработать.
— Да угощаю я тебя, — укоризненно качал головой Аполлон. — Вот дура. Нужны мне твои
