Борис Бондаренко - Залив Терпения (Повести)
Однажды в Кандыбе он зашел в книжный магазин и накупил учебников для восьмого класса. Руслан удивленно спросил:
— Ты что, Макар, решил на старости лет в науку вдариться?
— Пошел ты… — огрызнулся Василий.
Из всех учебников он не одолел и по десятку страниц — школьная премудрость забылась начисто. Попросил Володю объяснить кое-что, и тот, повозившись с ним полчаса, с сожалением сказал:
— Тебе, Вася, не с восьмого класса надо начинать, а с пятого.
Василий мрачно чертыхнулся и засунул учебники под раскладушку.
Тане он все-таки написал, не выдержал, — очень уж хотелось узнать хоть что-нибудь об Олежке. Она ответила тут же, — письмо было спокойное, дружеское, — и прислала фотографии Олега. С них на Василия с веселым удивлением смотрел красивый, еще больше, чем раньше, похожий на него мальчишка, и Василию с трудом верилось, что ему всего полтора года — таким осмысленным был его взгляд.
Таня писала в основном об Олежке, в конце письма спрашивала, что у него нового, и просила, чтобы он не пропадал надолго и хоть изредка сообщал о себе. Василий вздохнул — и вот уже третью неделю никак не мог собраться и ответить ей. Что у него может быть нового? Разве что пить бросил — да не бог весть какое достижение…
Фотографии он бережно завернул в целлофан и каждый вечер украдкой разглядывал их. Однажды Володя застал его за этим занятием и спросил:
— Племянник?
— Сын, — не подумав, ответил Василий.
Володя удивился.
— Ты же говорил, что не был женат.
— Мало ли что говорил, — буркнул Василий, пряча фотографии.
9
В субботу отправились в Восточный, повезли Демьянычу дрова. Дорку и большой пятитонный кунгас нагрузили до отказа, плыли весело, — и погода стояла почти что крымская. Демьяныч отправился искать машины. Потом весело нагрузили два огромных трехосных грузовика, отвезли, разгрузили и к вечеру уселись в огороде, за щедро уставленным закусками столом. Быстро опьянели, Витька Косых тут же, на лавочке, свалился и захрапел, а капитан, механик и двое других пошли на промысел — попытать счастья у здешних бабенок. Звали с собой Василия, но он отказался, не хотелось ему никуда идти. Пьян он не был, невесело смотрел перед собой в стол, вполуха слушал болтовню Демьяныча. А когда они остались вдвоем, Демьяныч, помолчав немного, поднялся на нетвердых ногах, тронул Василия за плечо:
— Пойдем-ка, Васыль, в дом, разговор есть.
Василий молча пошел за ним, недоумевая, что за разговор может быть по пьянке. Но Демьяныч был не так уж и пьян, смотрел серьезно. Усадив его за стол, он ушел куда-то и скоро вернулся с тремя пухлыми общими тетрадями, положил перед собой, бережно разгладил загнувшиеся уголки обложек.
— Что это? — равнодушно спросил Василий, глядя на тетради.
— Сейчас все скажу, — значительно сказал Демьяныч. — И не думай, что это только по пьянке, я не пьяный.
— Да ладно, говори, — вяло сказал Василий, раздумывая, не лечь ли ему спать.
— Да ты слухай внимательно, — с досадой сказал Демьяныч, — я тебе дело говорю, а ты как дохлая рыба глядишь.
— Говори, я слушаю.
— Знаешь, что в этих тетрадях? — торжественно начал Демьяныч. — Я тут двадцать три года все записывал — когда рыба начинала идти, когда кончала, какие течения, ветры, погода, — в общем, все, что лова касается. Этим записям цены нет, сколько уже человек выпрашивали их у меня. Я же на всем побережье ловил — и горбушу, и кету, и навагу, и селедку…
— Интересно, — безразлично проронил Василий.
— Погоди, дай до конца сказать. Кому попадут в руки эти тетради — гарантию даю, и в самый плохой год без рыбы не останется. Ты не смотри, что в этот раз так вышло. Не идти бы мне на пенсию — я давно бы уже из Кандыбы на другое место перебрался, без рыбы не остались бы…
— Другие тоже впустую сидят.
— Другие сидят, а я не сидел бы, верно тебе говорю. Да стар я уже стал, силы не те…
Демьяныч помолчал, глядя на него, и словно ждал от Василия какого-то ответа.
— А мне-то зачем ты все это говоришь? — безразлично спросил Василий.
— А затем и говорю, что идти мне на пенсию, а вместо себя надо кого-то в бригадиры ставить. Вот я и думаю тебя.
— Меня? — опешил Василий.
— Ну да, тебя. Парень ты с головой, рыбацкое дело знаешь, характером тоже бог не обидел, — справишься…
— Это ты загнул, Демьяныч, — Василий покачал головой, еще не зная, как отнестись к неожиданному предложению.
— Чего это я загнул? — Демьяныч даже обиделся. — Мне надо все хозяйство в надежные руки передать, тут не до шуток. А чем тебе это плохо? Сам себе хозяин будешь, никто тебе не указ, наоборот — сам приказывать будешь. Ну что, согласен?
— Да все равно правление не утвердит, — уходил от прямого ответа Василий. — Я же для них «бич», голь перекатная.
— Ну, это не твоя забота, — решительно отмел его возражение Демьяныч. — Утвердят, раз я рекомендую, со мной там пока еще считаются… Говори прямо — согласен?
— Погоди, Демьяныч, не горит ведь, — сказал Василий, решив про себя, что не пойдет на это, не стоит привязываться к такому месту. — Подумать надо.
— Ну, думай, — согласился Демьяныч. — Время пока терпит. А только дурак дураком будешь, если откажешься. Я десять лет на Азове простым рыбаком вкалывал, пока в бригадиры вышел. А тебе такая возможность выпала…
— А почему ты именно меня выбрал?
— А кого? — поднял на него светлые глаза Демьяныч. — Народ шебутной пошел, на месте не сидит, вечно несется куда-то.
— А у меня ведь тоже ни кола ни двора.
— Живи зиму здесь, если хочешь, только рад буду. Такой домина — а сам знаешь, вдвоем со старухой живем. А там колхоз даст тебе что-нибудь в самом Старорусском, к лету вроде дом намечают сдавать.
— Ладно, успеем еще поговорить, — оборвал разговор Василий и встал. — Давай-ка я спать лягу.
— Ложись, ложись, — засуетился Демьяныч, тоже вставая. — Сейчас скажу Матрене, постелит.
Утро для всех было — словно нож острый. Демьяныч за бок держался, морщился — вчерашняя выпивка явно не в прок пошла. И капитана, Вальки Кузнецова, тоже не было. Подождали немного и решили отправиться без него.
До ковша идти было неблизко. Демьяныч сразу отстал, весь посерел лицом, и Василий, подождав его, сказал:
— Оставайся-ка здесь, Демьяныч, отлежись, потом поездом приедешь. Делать там все равно нечего.
Демьяныч с трудом выдохнул, тяжело привалился к штакетнику. И, подумав, согласился:
— Ладно, Васыль, что-то и в самом деле плохо мне.
— Печень, что ли?
— Она, проклятая. Только ты уж проследи там…
— Да ладно, иди, ложись.
И Демьяныч медленно побрел обратно.
Капитан храпел в дорке, крючком согнувшись вокруг мотора. Витька Косых, — маленький, быстрый, резкий в движениях, — открыл дверь рубки и дурным голосом заорал:
— Кэп, мать твою, подъем, в Японию уносит!
Капитан и ухом не повел, выдал такую руладу, что Витька с завистью сплюнул:
— Вот гад, хитрый, лишних два часа урвал. Скойлался, как цуцик, и хоть трава ему не расти… Кэп, дорка от твоего храпа уже течь дала!
Наконец и капитан очухался… Только к обеду снова вышли в море.
Бодро поплыли по ярким синим волнам, под горячим, необычным для Сахалина солнцем. Василий лежал на носу кунгаса, надвинув на лоб капюшон робы, думал о предложении Демьяныча. Идти в бригадиры было и заманчиво, и страшновато. Весь опыт прошлой его жизни, прожитой налегке, без всякой ответственности за кого-то и за что-то, подсказывал ему — не соглашайся, не связывай себя, не вешай ярма на шею, — как бы ко дну не утянуло. Придется отвечать за людей, за бригадное имущество, за ошибки и неудачи. Не прав Демьяныч — какое уж тут сам себе хозяин, когда хозяев над ним будет куча и спросят они за любую провинность по всей строгости. А зачем тебе это? На жизнь себе всегда заработаешь, как вольная птица — езжай куда хочешь… И тут же о другом думалось — а куда ехать? Будет везде все то же, что было в семнадцать лет этой вольной жизни. От такой воли иногда уже волком выть хочется… Да и надоело окрики и приказания слушать, неплохо бы и самому покомандовать, посмотреть, на что ты годен, Василий Макаренков… Можно и попробовать, не получится — недолго и уйти, а не то и самого уйдут…
Но так ничего и не надумал он, привычно отложил решение на потом, — авось как-нибудь само собой все утрясется, время есть…
К концу пути дорка стала выписывать такие кренделя, что Василий подумал — надо бы взять у капитана руль. И, по буксирному тросу подтянув кунгас к дорке, он перепрыгнул на корму и сказал Вальке:
— Дай-ка я постою.
Но Валька мотнул головой, заорал ему в ухо:
