Евгений Дубровин - Курортное приключение
Холин пытался было что-то сказать, начал мямлить, но главреж оказалась женщиной энергичной. Она быстро собрала свои вещи, помогла Холину. Толкач проснулся и с любопытством наблюдал за сборами. Как человек воспитанный, он, конечно, ничего не оказал, но на его физиономии было написано: «Лихо, брат, лихо. Шустер. Пока я дрых, ты все уже успел обделать. И до Симферополя не дотерпел. Ну ты-то ладно, так оно нам, мужикам, и положено. А она, она… Ну и ну… Заарканила мужичка. Рыцарь на ночь. Ха-ха».
Они выбрали момент, когда проводница была в своем купе, сошли на остановке и почти побежали по перрону. У дверей маленького вокзальчика Холин оглянулся: в дверях вагона стоял лысый толкач и смотрел в их сторону.
Холина била дрожь, в горле пересохло. В помещении вокзала было душно и тепло. На скамейках спали люди. В буфете стояла небольшая очередь. Полная продавщица в чистом кружевном чепце качала из бочки пиво.
– Я хочу пива, – сказал Холин.
– Нам нельзя здесь задерживаться. Они могут сообщить по радио… Если найдут…
– Сейчас не найдут…
– Ну ладно. Пейте уж…
Холин встал в очередь, главреж присела на лавочку у чемоданов. Спина мужчины впереди пахла свежевыструганной сосной, наверно, это был плотник.
– Если вы спешите… – оказал он Холину.
– Нет, нет…
– Вы с симферопольского?
– Да… хотя нет, – Холин вспомнил, что надо соблюдать конспирацию. – Просто встречал…
Он зарылся губами в пену, не дождавшись, пока она опадет. Пиво оказалось приятно-горьким, таким, какое он любил.
После пива стало легче. Холин даже немного приободрился. Может быть, и в самом деле все обойдется?
Она встретила его едва заметной улыбкой.
– Легче?
– Собственно говоря, я даже не знаю, как вас зовут. Меня… Николай… Николай Егорович Холин.
– Мария Петровна…
– Хотите, я буду вас звать Мальвиной? У вас есть такая кукла?
– Есть. Но это очень красивая кукла.
– Вы ничуть не хуже.
Холин сказал это искренне. Сейчас, в черной дорогой шубке, в модной шляпке, раскрасневшаяся с мороза, главреж казалась ему почти красивой. Холин подхватил чемоданы – свой, легкий, и ее – большой, тяжелый…
– Все гадаю, что у вас в чемодане.
– Ни за что не угадаете.
– Золото?
– Наряды. Я ведь очень модная.
– Вы едете на курорт?
– На гастроли. Вернее, договориться о гастролях.
– У кукольного театра тоже бывают гастроли?
– Обязательно. И все зависит от главрежа.
– Что вы имеете в виду?
– Ну что… Главреж должна нравиться на местах. Тогда будут приглашения.
Небольшая площадь по ту сторону вокзала выглядела совершенно пустынной. На столбе с буквой «А» то затухал, то разгорался фонарь дневного света. Метель огибала столб с двух сторон, как огибает вода препятствие.
– Как же мы будем добираться? – спросил Холин. – Автобусы, наверно, уже не ходят.
– Пешком. Здесь недалеко.
Они перешли площадь и углубились в неширокую улицу.
– Вас провожали… – сказал Холин. – Это был ваш муж?
Она секунду поколебалась. Видно, ей не хотелось признаваться, что это был ее муж.
– Да.
– Хотите, я расскажу вам о вашем муже?
– Расскажите.
– Он работает у вас в столярной мастерской. Плотником… или кем там. У вас есть столярная мастерская?
– Да.
– Там вы делаете куклы?
– Да.
– Он делает куклы. Всякие. Но любит злодеев.
– Допустим.
– Когда он напивается, он уничтожает куклы.
– Почему вы так думаете?
– Он ненавидит куклы. Когда он напивается, он уничтожает их. Он хватает топор и раскалывает им головы, поджигает сигаретой волосы, избивает их ремнем. Он кукольный садист.
Мальвина рассмеялась.
– Ну, допустим… не кукольный садист, но кукол он действительно не любит, но и не уничтожает. Он тихо им мстит. То бросит в кадушку, то нечаянно опустит папу Карло в борщ. Но дело тут, конечно, не в куклах. Просто он ревнует их ко мне Особенно, когда я изобретаю красивые. Например, современные куклы. Приходится выстругивать широкоплечих строителей с орлиным профилем. Очень симпатичные куклы. Видные мужчины. Он думает, что я нарочно выстругиваю таких. А этого просто требует жизнь.
– Я бы тоже, пожалуй, ревновал к таким куклам.
Домик, где жила мать Мальвины, стоял в саду. На улицу выходил сад с калиткой, от которой к дому вела дорожка, петляя между деревьями. Холин любил такие домики. Здесь всегда стоит тишина; весной, пробираясь по цветущему саду, чувствуешь себя словно заблудившимся в тумане, а летом в комнатах пахнет травой и горячим вишневым клеем.
И потом все, что было, Холину тоже нравилось. И мать Мальвины, сгорбленная седая старушка с большими морщинистыми руками. И чистая горница с нехитрой, но уютной обстановкой: кровать, сундук, этажерка со старыми книжками и журналами; допотопный приемник с маленьким квадратным окошечком для настройки; тяжелый черный стол; тяжелые черные табуретки… И еда, которую подала старушка, простая крестьянская еда, от которой Холин отвык, которую так давно не отведывал: горячий борщ со слоем расплавленного сала, картошка в мундирах с подсолнечным маслом, квашеной капустой, яйца, кислое молоко, красные шары соленых помидоров с прилипшими листьями смородины.
Холин достал бутылку коньяка, припасенного на дорогу, и они выпили ее втроем, и больше всех пила старушка, впервые отведавшая этого напитка; она пила смакуя, причмокивая, и это тоже нравилось Холину. Врач не рекомендовал употреблять спиртное, но все же он выпил два маленьких граненых стаканчика, и его сразу развезло, все поплыло у него перед глазами, все сместилось, закачалось, а тут еще Мальвина включила приемник, и неожиданно сильная чистая мелодия вальса вошла в комнату, взяла Холина за сердце и понесла в юность, туда, в старый парк, переходящий в кладбище, в щелканье соловья, в лунные, словно затопленные молоком, аллеи, в быстрое мелькание белого платья среди деревьев, треск сучьев, все ближе, ближе слышащееся дыхание, шепот «Ах, люди увидят…»
И Холин неожиданно потянулся к старушке, поцеловал ее черную шершавую руку и сказал:
– Я, мама, убил человека…
И старушка не закричала, не всплеснула руками, а лишь грустно посмотрела на него.
– Несчастье-то какое, сынок…
И Холин впервые заплакал. Заплакал навзрыд, прижавшись мокрой щекой к старушечьей ладони, плакал, ничего ее говоря, и ему становилось все легче и легче.
Мать и дочь помогли ему раздеться и уложили в огромную, необъятную, набитую пуховыми перинами и подушками кровать, потушили свет и ушли, а Холин лежал и думал: «Господи, почему же все это в конце?»
Он долго не мог заснуть, лежал, думал, смотрел в маленькое замерзшее оконце, голубоватое от снега в саду.
В правом верхнем углу оконца виднелось круглое отверстие, словно кто надышал его. По мере того как Холин смотрел на него, отверстие все больше и больше увеличивалось. Холин недоумевал, что бы это значило. Недоумение перешло в страх. Отверстие стало совсем большим, в него явно дышали, потом там что-то зашевелилось, что-то замельтешилось, и вдруг Николай Егорович увидел в отверстие человеческий глаз. «Нет, – сказал Холин, – нет…».
Оконце хрустнуло, осколки выпали на пол, и в комнату по пояс всунулся человек. Это был лысый толкач.
– Ты здесь, кат?
Из рук толкача длинной светлой струей истекал нож.
– А-а-а-а! – закричал Николай Егорович, но поперхнулся. Голос отказал ему. Он напрягал голос, но из горла вырывалось лишь клекотание.
Толкач продолжал втискиваться. Ему мешало пальто. На его спине дымилась метель. «Выследил, – подумал Холин. – Вот, значит, как пришлось умереть». Толкач дергался, вылезая из окна все больше и больше.
Вдруг хлопнула дверь. В комнату вбежала Мальвина. Она была в длинной ночной рубашке, босая. Ее распущенные волосы казались светлой шалью.
– Уйди, не дам! – закричала она, закрывая собой Холина.
Николай Егорович понимал, что ему надо встать, взять какое-то оружие, вдвоем они смогли бы одолеть толкача, но не мог. Его тело словно прилипло от страха к кровати. Он уткнулся лицом в теплую спину Мальвины и закрыл глаза. Что-то упало с глухим стуком. Это спрыгнул в комнату толкач. Мальвина схватила Николая Егоровича за плечо и стала трясти его.
– Не спите! Нельзя спать! Проснитесь! Слышите! Проснитесь! Пора вставать!
3
– Проснитесь! Пора вставать!
Холин открыл глаза. Рядом стояла улыбающаяся Мальвина и теребила его за руку.
– Пора вставать.
Холин судорожно поднялся на локте и, ничего не понимая, оглядел купе. Нижняя полка была уже прибрана. Там сидел чистый, вымытый, выбритый толкач и пил чай с печеньем. Он приветливо поздоровался с вытаращившим на него глаза Холиным.
– Доброе утро Ну и спите вы. Скоро Симферополь.
– Симферополь?
Холин откинулся на подушку. Мальвина улыбнулась ему.
– Вам снилось что-то неприятное? Вы так стонали…
