Евгений Дубровин - Племянник гипнотизера

Когда все разошлись, Петр Музей подошел к Скифу и пожал ему руку.

– Я тебе, Саша, это никогда не забуду… По сути дела, ты мне спас всю жизнь… Ты просто гений!

– Ну, допустим, не гений, – сказал племянник гипнотизера скромно. – Но ход был придуман, конечно, сильный. А теперь собирай чемодан и дуй в свою комнату. Ты опять отличник, а отличники вместе с такими, как я, не живут.

IV

Скиф валялся на кровати и решал важную проблему: как на пятьдесят восемь копеек прожить оставшиеся до стипендии два дня? Было несколько вариантов, но они все неизменно состояли из хамсы, хлеба и чая. Мотиков в этом вопросе был плохим советчиком.

– Пошли срубим по три порции гречневой каши, – предлагал он, – а там будь что будет.

– Если взять кило хамсы – пятьдесят копеек, – бормотал Скиф, уставясь в потолок, – полбуханки хлеба – семь копеек, то остается еще копейка НЗ… Если полкило хамсы… Тогда можно взять две буханки хлеба… и пять копеек НЗ…

– Попросим полить побольше подливой, – гнул свое Мотиков. – Получится почти суп. Знаешь, как вкусно. Когда я был на сборах в Минске…

– Суп… врезать бы тебе по толстой шее. Зачем ты вчера сожрал три шашлыка?

– Они шипели и луком пахли, – оправдывался чемпион – Съел и даже не наелся.

– «Шипели», «луком пахли!» – Скиф вскочил с кровати и заметался по комнате. – Надо думать головой, а не животом! Почему ты еще не сожрал эскалоп? А? Почему ты не сожрал эскалоп?

– Не говори про эскалоп, – попросил Мотиков.

– Пахнет чем-то, – вдруг остановился Скиф, принюхиваясь в сторону окна. – Какой-то гад жарит сало. Откуда оно взялось? Вчера сам прочистил все тумбочки. Это где-то наверху… Сейчас он у меня расколется. Готовь желудок, Мотя.

– Он у меня… всегда готов…

Скиф открыл дверь и столкнулся с Петром Музеем. От Петра Музея пахло жареным салом.

– Здорово, ребята, – сказал отличник весело. – Пошли ко мне. Мать приехала. Закусим чем колхоз послал.

– Вообще-то мы только что пообедали. Взял отбивную, а там одно сало. Пришлось заменить на эскалоп. – Скиф погладил впалый живот. – Но за компанию…

– Трепач… всегда трепач… – Мотиков, бормоча, уже натягивал брюки. – Шагу без трепа не может…

– Что ты сказал, Мотя?

– Я говорю, что надо уважить человека.

– Ты прав, Мотя. Ты прав, как всегда…

Через минуту все трое уже сидели за столом в комнате Музея. Стол был уставлен банками, баночками, свертками, сверточками, бутылками с маслом, медом, самогоном. На электрической плитке в углу корчилось и отчаянно шипело сало. Возле сковородки хлопотала полная, модно одетая мать Петра Музея.

– А грибочков не хотите? – говорила она. – Собственного изготовления. Маслята. Не смотрите, что они такие зеленые. Я туда смородинового листу положила. Лесом так и пахнут. Отведайте. Вы картошку какую любите? Жареную или цельную, вареную, обжаренную в сале?

– В сале… – прохрипел Мотиков.

– А холодца не желаете? Свеженький, только вчера сготовила.

– Желаем…

– Петр, что же ты сидишь? Налей ребятам пока по стаканчику. Первачок-то из меду.

Вскоре Скиф и Мотиков опустошали стол вокруг себя, вполуха слушая, что говорила мать Петра Музея.

– Мне про вас сынок рассказывал, как вы его от этого изверга спасли. Прямо и не знаю, как вас, товарищ Скифин, и благодарить… Столько вы из-за моего перенатерпелись… Это надо же – неделю в шалаше прожить… Я вам нейлоновую рубашку подарю! У вас есть нейлоновая рубашка? Ну как же… Скоро выпускной вечер…

Мать Петра побежала к вместительному саквояжу, порылась и принесла Скифу белую нейлоновую рубашку.

– Наденьте.

– Что вы… Не знаю, как вас…

– Марья Николаевна.

– Мне неловко… такая дорогая вещь…

– Здоровье, мой милый, дороже всех вещей! Вы своим здоровьем рисковали, когда в шалаше сидели!

Племянник гипнотизера вытер руки о штаны и надел нейлоновую рубашку.

– Вам идет при вашем светлом волосе.

– Слишком тонкая. Все видно, – завистливо сказал Мотиков.

– Я бы и вам подарила, но такого размера нет.

– Можно из двух одну сшить, – намекнул чемпион.

– Мам, да садись ты! – крикнул Петр. – Все хлопочешь да хлопочешь. Давай лучше выпьем за защиту! Инженеры теперь…

– Инженеры… – проворчала Марья Николаевна, присаживаясь на стул и берясь за стаканчик с самогоном. – Всю жизнь навоз из-под коров вычищать. Мать чистила, отец чистил, и теперь вот сын будет чистить. Для того я тебя учила, что ли? Лучше всех в классе был. Задачки, как орехи, щелкал. Учителя не нахвалятся. Каждый день мне говорили: умный, талантливый.

– Мама!

– А то неправда, что ли? Знакомый у нас есть – с отцом вместе воевал. Хоть сейчас, говорит, в научный институт его устрою. Скажите, Саша, вот вы умный человек, неужели никак нельзя от этого колхоза отвертеться?

Мать Петра Музея бросила вилку и заплакала:

– Ничего для своего сыночка не пожалею… Последнее отдам.

– Мама!

– Вы бы придумали что, Саша… Вы такой ловкий, быстрый… Хватка у вас… Вот сейчас, смотрю, сидите, а глаза так и вертятся, руки так и ходят… А мой такой, прости меня грешную, такой телок!

– Мама! Если вы не перестанете, я сейчас уйду!

– Что, неправду я говорю?! Тебе кто хошь на голову сядет! Помнишь, Игнатка книгу в школе спер, а на тебя свалил? Если бы не я…

Музей вышел, хлопнув дверью. Марья Николаевна вытерла слезы платочком.

– Я вам, Саша, скажу: живем мы, слава богу, в достатке. Огород и сад у нас хороший, у самой речки, да и хозяйство держим. Так что…

– Тут никто не поможет, – сказал Скиф, уплетая печеночный паштет. – Без открепления нашего брата, схишника, нигде не принимают.

– А где его можно достать, открепление это?

– В колхозе, куда направили. Это такая справка: мол, в хозяйстве таком-то инженер такой-то не требуется. Только кто же ее даст – эту справку?

– А вы бы, Саша, могли достать?

– Мне она не нужна.

– Он все может, – сказал Мотиков с набитым холодцом ртом. – Один раз он девкой оделся. Точка в точку.

Сашка Скиф наелся, откинулся на спинку стула и принялся философствовать:

– Сделать все можно, надо только голову иметь. Вот хотя бы с этим откреплением. Все, кто хочет его иметь, рассуждают как? Дескать, чем ближе к городу колхоз, тем больше там специалистов, а значит, и легче получить открепление.

– Он ее хвать, а там листья! – вдруг заржал чемпион. – Милашка-утопленник!

– Да… Помолчи, Мотя… А того не понимают, что аппетит приходит во время еды. Есть у него один инженер, так давай ему еще второго – в бригаду. Представляете? Он за откреплением, бедняга, приехал, а его – в бригаду! Ха-ха-ха!

– Га-га-га! – поддержал чемпион. – Он ее чмок – а там глина.

– А как бы вы, Сашенька, сделали? Что же вы ничего не едите? Леща хотя бы подрали. Смотрите, какой жирный. Домашний. – Марья Николаевна пододвинула племяннику гипнотизера толстого леща. Сашка посмотрел его на свет.

– Жирный, гад.

– Ага, весь светится.

– Если не возражаете, я возьму его с собой.

– Пожалуйста, пожалуйста!

– Как бы я сделал? Я бы, наоборот, забрался в самую глухомань, где они инженера-то и в глаза не видели. Чтобы они на цыпочках передо мной. Чтобы с перепугу за ревизора приняли. Только пыжиковая шапка нужна и портфель… Прошелся бы по усадьбе, пересчитал сеялки – и с места в карьер: «Ты почему, такой-сякой, разэдакий, их не смазал и на колодки не поставил? Почему их пятнадцать, а было с осени двадцать три? Куда дел? Пропил? Под суд пойдешь!». И таким макаром про плуги, про тракторы. На председателе лица нет, а ему тут акты всякие на подпись, среди них и открепление. Буквы у него в глазах прыгают, рука дрожит. Чирк, чирк, шлеп, шлеп – и готово! Еще и самогончиком на дорожку угостит… Есть и другие способы. Например, припадочным прикинуться. Вы любите припадочных?

– Боже упаси!

– Их никто не любит. В этом-то все и дело.

– Ох, Сашенька! – запричитала мать Петра. – Моему бы такой характер! А то сапун-сапуном. Упустит такое место! Помогли бы вы нам, Сашенька. Христом-богом прошу! Поезжайте с ним! Я и дорогу оплачу и шапку… эту самую… куплю.

– И портфель нужен, – напомнил Мотиков.

– Портфель, господи! Я последнее отдам, лишь бы сына по-человечески устроить! А когда Петя в институте обживется, он вас к себе возьмет.

– Нам это не нужно, – захмелевший Сашка Скиф небрежно раскачивался на стуле. – Мы люди простые. Мы хоть где работать можем, не пропадем. Разве правда с Петром съездить, а, Мотя? Как ты считаешь?

– Ага! И я с вами! Мне тоже открепление нужно. Я в цирке хочу работать!

– Можно прокатиться для интересу. А то в самом деле пропадет великий ученый. Давай подъемные и командировочные, Марья Николаевна.

– Господи! – засуетилась мать Петра Музея. Кастрюля с картошкой выпала из ее рук. – Сыночек ты мой дорогой! Да как же мне отблагодарить тебя? Хочешь, мы телку тебе подарим? Хорошая телка, сентиментальная.