Аркадий Первенцев - Остров Надежды
Вслед за мягким прикосновением колес погасло щемящее чувство неопределенности. В хвост быстро прошел бортмеханик. Пахнуло снежным воздухом. В овале двери возникла черная фигура Максимова. Заблестевшая от направленного света верхняя площадка трапа, казалось, выводила куда-то в другой, запретный и потому загадочный мир военного Заполярья.
Максимова встречали радушно. Командующий флотом мог и не приезжать, если бы он придерживался статута встреч. И Максимов бы на него не обиделся. Достаточно было члена Военного совета — вице-адмирала, с которым Максимов работал в Москве, подружился семьями, что вынуждало их обоих к повышенной требовательности друг к другу и каждого — к себе.
Командующий флотом в белой от инея шинели сердечно поздоровался с Максимовым. У командующего было худощавое, с резко выраженными линиями, усталое лицо, отчетливый голос. Ушаков был рад познакомиться с человеком, о котором так хорошо отзывались его флотские товарищи. Командующий мельком взглянул на Ушакова, и только вторичное представление Максимовым заставило его как бы извиниться за невнимание.
— Вы его еще не знаете, Дмитрий Ильич, — сказал командующий авиацией генерал Муравьев, знакомый Ушакову еще с войны, — честнейший и доступный человек наш комфлота. Знакомьтесь с моими орлами!
Муравьев, огромный, курносый русак с рассеченной осколком щекой, авиационные генералы — будто на подбор, гвардейского роста, знаменитые летчики.
— Рады вам, Дмитрий Ильич! — Муравьев незаметно от начальства потискал Ушакова в своих лапищах, упрекнул: — Изменили авиации. Слышал, тянет вас под воду.
— Что поделаешь. Критики советуют забираться в глубину, — отшутился Ушаков.
Автомобили подвинулись ближе, на бетонку. Дмитрий Ильич вглядывался в ту сторону, где стояли ракетоносцы, распластав свои темные крылья.
Муравьев, подняв голову, наблюдал за посадкой одного из таких гигантов. Рев его отдавался в ушах.
— Дальняя бомбардировочная?
— Ядерная, ракетоносная, — добавил Муравьев. — Год назад, помните, мы были куда беднее. А сейчас душа радуется. Так раздвинули диапазон, Дмитрий Ильич…
Максимов подозвал Савву, стоявшего вместе со своим экипажем у левого крыла, представил его всем как именинника.
— Сегодня у Михал Михалыча день рождения, — объявил он, — оставляем его на попечение авиации. Прошу любить и жаловать, товарищ генерал-лейтенант, и соответственно событию отметить.
— Отметим, товарищ адмирал. — Муравьев обласкал дружеским взглядом смущенного именинника. — Мы с Мишей давно на «ты». Еще с Ейского училища.
— Послужные дела мы ваши знаем, а вот как сумеете…
— Во всяком случае, под стол не свалимся, товарищ адмирал. — Муравьев приосанился.
Максимов обратился к Савве:
— Будьте готовы, подполковник! Задержимся здесь… — срок не назвал.
Машины миновали ворота, часовых, вышли на шоссе. Еще недавно мерцали одинокие огоньки среди каменных сопок. С трудом пробивались в снегах транспортные колонны. Наспех сколоченное жилье было пределом мечты. Никто и тогда не роптал: надо так надо! Чтобы создать современные базы, города, проложить дороги, требовались не только энергия и ресурсы, а прежде всего колоссальная воля. Человек дрался с природой. Еще не все сделано, как и везде, вехи движения выносятся вперед, дальше и дальше.
Городок назвали именем летчика-героя. Слава пришла к нему в самое тяжелое для Родины время. Безумная игра со смертью ежедневно, ежечасно могла закончиться только одним.
Будто на виражах кружился, падал и снова стремился вперед город героя. От тундрового стойбища ничего не осталось. Даже старые каюры, мчась на оленьих упряжках, пели новое имя.
С замирающим стоном заходил тяжелый воздушный корабль. Его прожекторы прожгли и раздвинули мрак. Огненно-дымные струи, будто ракетные следы, пронеслись и погасли.
Старшина за рулем улыбнулся, незаметно скосив глаз на кометный след. Пожалуй, и ему, не раз видевшему и не такие виды, было приятно.
Сопки сменяли одна другую. Их вершины, обдутые ветром, походили на отлитые из стали бронеколпаки. Воображение рисовало скрытые повсюду форты. Пейзаж был необычен: суровый, без всяких украшений, словно в первые дни мирозданья. Восторги здесь неуместны, страх — тоже.
За городом крутило погуще. Луч фары упирался будто в стенку. Еще мгновение — порыв ветра тряхнул машину на скользком взгорке. Косой заряд плотного снега ударил от тундры.
— Ничего, — успокоил шофер Ушакова, — заряд налетает и уходит, как смерч.
— Не опасно?
— Мы тут с завязанными глазами можем.
Шофер сбавил ход, наклонился к стеклу. Из-под очистителей с повизгиваниями разлетались льдистые крупинки. Запрыгали колеса. Адмиралы по-прежнему тихо беседовали, не обращая внимания на привычный им разгул полярной стихии. Расшвыривая сухой снег, навстречу полз бульдозер. Дальше дорога улучшилась. Заряд иссяк. Сугробины поднимались валами брустверов по обе стороны магистрали.
— Ракеты впереди, — сказал шофер, — проскочим их, потом на венец, там снега меньше.
— Где?
— На прицепах. Ишь, холодно им, укутали…
Мощные вездеходы, ворочая гусеничными лентами, тащили ракеты. Одну, другую, третью… Здесь «быть начеку» не просто лозунг на праздничном плакате.
Водитель будто подслушал мысль Ушакова:
— Сталевары заняты сталью, шахтеры — углем, а наш брат — обороной.
— Тяжело?
— Нужно. Привыкли.
— Привыкают не сразу.
— Само собой разумеется. Неспроста новобранец писал отсюда: «Мама, тут нема земли — одни камни, нема воды — одно море, нема людей — одни солдаты».
Поднявшись между скал, будто оплавленных атомным взрывом, машины покатили быстрее по расчищенному гребню, обгоняя грузовики и тягачи. Вскоре с высот открылся город. Бухта была похожа на кратер вулкана.
— Дмитрий Ильич, вначале нам предлагают пообедать, — сказал Максимов. — Переночуем на крейсере. Не возражаете?
Во всех случаях Ушаков предпочитал гостиницу — свободней и проще. Однако следовало считаться с Максимовым.
— В тех местах, где возят по дорогам «мамашки», мое дело — выполнять волю начальства.
— Может быть, в гостиницу? — спросил член Военного совета.
— Еще одно детище адмирала Туркая, — добавил командующий. — Туркай был начальником тыла.
Максимов оставался непреклонен:
— С детищем познакомимся в порядке экскурсии. Мы люди постоянные, кораблям не изменяем…
Освещенный электрическими огнями, город все же принадлежал полярной ночи. Повсюду, куда не проникал свет, держался свинцовый мрак. Опрокинутая огромная чаша, наполненная искристым светом, опускалась в бухту. Лицом к лицу человек стоял перед Ледовитым океаном. Вольно или невольно поединок начался. Возникли и твердо укрепились новые Седовы, Лаптевы, Дежневы.
Сюда доходило теплое дыхание Гольфстрима. Иней вырастал на каждой шерстинке меха, на ворсинке сукна, на бровях и ресницах. Адмиралы и подъехавшие следом сопровождающие офицеры любовались зданием штаба. Его «привязывали» к местности и задачам. Кто из классических зодчих согласился бы повернуть эркерную часть не к морю, а к глухой, высокой скале? Архитектор вынужден был разрушать эстетические каноны. Так и конструктор современного корабля расставался с некогда живописными орудийными башнями, вычерчивая взамен их пусковые установки ракет.
Каменный корпус у гранитной горы не убежище для канцеляристов и не здравница у южного моря. Отсюда управлялось хозяйство большого военного флота, рассредоточенного на сотни миль вдоль побережья высоких широт.
Холодные моря, суровый, закованный льдом океан, огромные острова со своей ни на минуту не утихающей жизнью, таинственные фиорды, их называют губами, айсберги и торосы. Здесь погибали микробы. Сюда налетали птицы, снабженные дополнительной шубой из легчайшего пуха. Только моржи и тюлени не боялись купаться в воде, запретной для человека. Солнце надолго оставляло купол планеты. С непривычки здесь можно завыть. А Дмитрию Ильичу дышалось легко. Сердце билось нормально. Он быстро поднимался по лестницам штаба, обычно именуемым трапами. Одежда согрелась и парно пахла расплавленным в тепле здания инеем. Обувь оставляла следы.
Командующий был немногословен, приветлив, с достоинством. На лице — застенчивая улыбка.
— Я попрошу вас к столу, товарищи, — сказал он и пропустил вперед Максимова и Ушакова.
За обедом, как положено, служебных разговоров не вели. Интересовались Москвой, погодой, театральными новинками, здоровьем и успехами тех или иных друзей с Большой земли.
Из четырех человек только Дмитрий Ильич был посторонним. Цель его приезда командующему была известна. С Ушаковым он не встречался, а был наслышан от Максимова. Командующий не особенно обольщался пишущей публикой. Флот был серьезный, малодоступный. Поверхностные корреспонденции иногда появлялись в печати. Командующий не придавал им особого значения: могли быть, могли и не быть. Сравнительно недавно, приняв командование от своего знаменитого предшественника, назначенного в центр, адмирал повел свое дело уверенно, без скачков, как говорится, впрягся. Продолжение освоения Арктики проходило по строгому и неуклонному плану. Подледное плавание стало обычным делом. Наступило время более смелых походов. Свежие силы, новые лодки, крупные задачи. Глобальная стратегия обеспечивалась сложной, молекулярной сетью оперативных задач.
