Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки
А почти рядом долина, где, наоборот, никогда не бывает ветра и снег опускается редкими крупными хлопьями, лежит всю зиму гагачьим пуховым одеялом, по которому на обычных лыжах и не пройдешь, нужны вэльвыегыт, чукотские лыжи-плетенки, снегоступы. Зверю тоже нечего делать, утонет, как в болоте. Зато перед длительной непогодой собираются там огромные стаи куропаток и спокойно пережидают ненастье в густых ольховниках по берегам засыпанного снегом ручья.
А вокруг нашей перевалбазы раскинулся целый район с долинами и сопками, где практически никогда не бывает гололеда. Нисходящие потоки воздуха не пускают сюда зимой несущие ужас всему животному миру Чукотки дождевые тучи с Тихого океана. Так объяснили залетавшие однажды к нам агрометеорологи. И несколько раз мы в меру сил помогали спасать здесь и наши стада, и стада соседнего совхоза «Пионер» от гололеда.
Вспоминая это, мы все больше верили, что в бесконечной пока цепочке таинственных уголков Анадырского хребта есть место и для страны, о которой слышал и поведал нам зоотехник Назарыч.
Приказ на действие
Когда упорно и методично занимаешься каким-то, на первый взгляд даже призрачным делом, в один прекрасный день вдруг замечаешь, что полоса невезений тает. Начинает действовать знаменитый закон о переходе количества в качество, и обстоятельства, из которых она слагалась, как одушевленные существа, под давлением кучи фактов сдаются один за другим.
Однажды Жорж Павлюков, совхозный механик-водитель, один из старожилов Северной Чукотки, к которому мы особенно рьяно приставали с расспросами, посоветовал:
— Поговорите с Инайме. Кто-то в его яранге рассказывал похожую историю. И про зверя, и про птиц. Есть такое место в горах.
Так появилось очередное свидетельство. Теперь уже о самой Нутэнут. Как встретиться с Инайме? По связи было известно, что его бригада несколько дней назад прикочевала на Реку и встала за сопкой Скрипучкой к северу от дома, километрах в двадцати. Был бы я один, можно съездить на собачках. Два-три дня. Но оставлять своих нельзя, горы есть горы.
Пока я раздумывал, все решилось по принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло». Стадо бригады пуганули волки. Зарезали переболевшего копыткой истощенного старого быка, а ближний край разогнали. Полтораста штук через низкий перевал прибежало в нашу долину. Жена сообщила об отколе по связи.
Через два дня за оленями пришли Инайме и Тынагыргын. Осмотрели откол, пересчитали — все нормально. А вечером, после ужина, за «длинным чаем» мы и завели разговор, результатом которого оказалось создание карты таинственной Нутэнут.
— Я знаю это место, — сказал Инайме. — Отсюда, если сейчас — три дня идти надо, если позже — четыре: скоро темно будет, солнце уйдет, день совсем съежится. Только утро и сразу вечер. — Он рассмеялся. Встал, чай попил — опять ложись… Если хочешь — пошли с нами. Как раз по дороге. Придем в яранги, а там еще день до долины, где течет речка Номкэн. Она справа в нашу Реку входит, под сопкой из белого камня — Эльгыквынайкай. Эту сопку, Белокаменную, хорошо видно, запутаться нельзя… Идем?
Я посмотрел на своих и покачал головой. Потом положил лист бумаги и дал ручку:
— Рисуй.
— Повернешь на Номкэн, — продолжал Инайме, — по льду не ходи, только берегом. Там берега хорошие. Кустов много, густо ольха растет. День идешь, увидишь — на берегу сопка низкая, плоская, Ыплылу — Желтая. Река ее пилила, вся в обрывах сопка, далеко блестит. За ней сопка Левтыпильгын, Голова барана с шеей. Между ними невысокий бугор с большим камнем на верхушке — Вувэвыйгын, Каменный. Все три, как валуны, от гор к речке выкатились…
Инайме говорил, часто прерываясь, чтобы рука успевала создавать на бумаге детали местности.
— Когда поднимешься на Желтую сопку, с нее все увидишь: и речку — она дугой вокруг этой кучки, — и баранью голову, и камень. Если все совпало, ищи в обрывах Желтой норки. Их много. Какие снегом забиты, какие открыты. Там и живут Кайпчекальгын. Внутри, в земле, ходы. И все соединяются. Когда бывает тепло и птицы проснутся, сунешь в одну руку, а они из других — фить-фить.
— Эти Кайпчекальгын в чужой яранге живут зимой, — сказал Тынагыргын. — Летом норки копают другие птицы. Такие, — он удивительно сжал кисть руки и выставил рогаткой два пальца.
Чукчи очень точно изображают зверей и птиц, их облик, характерные позы на охоте, у норы, на отдыхе. И я не стал напрягаться, отыскивая аналогии — Тынагыргын показывал ласточку.
Я взял справочник, открыл красочную страницу, Тынагыргын, прищурившись, окинул ее внимательным взглядом и среди многих изображенных птиц без колебаний указал на ласточек-береговушек. А они, как утверждают все справочники, в тундре не селятся. Но тогда откуда их знают пастухи? Значит, селятся? Интересный получается симбиоз: ласточки-береговушки, пожив лето в «запретных» местах, на зиму улетают в тропическое тепло и «сдают» квартиры Солнечным Птицам. Те всю зиму пользуются жильем и присматривают за порядком в нем, а весной, к прилету хозяев, освобождают. Северная четкая рациональность.
— Правильна, пра-а-авильна, савершенна вер-на-а! — победно пропел сын и заявил: — Мы их видели даже два раза.
Да, были такие случаи. Как-то в отсутствие хозяина окрестностей медведя Моквы мы пошли осмотреть его усадьбу на террасе сопки Скрипучки. Обычно ходили туда редко и с осторожностью, причем не столько боялись Мокву, сколько Скрипучку; осыпи ее постоянно жили — шуршали, скрежетали, рушились. Изредка мы даже наблюдали огромные глыбы, легкими мячиками скакавшие с обрывов на Пищухин Град у подножия сопки. Но в тот раз дождей давно не было, сопка притихла, и мы поднялись выше. Там и заметили среди усыпанных дресьвой выходов коренных пород мелькавших птиц, удивительно похожих на ласточек.
А второй раз видели над серединой озера, когда плыли в Дальние Заводи проверять сетку. Погода, как всегда в этих местах, испортилась неожиданно, дунул холодный ветер, и через перевал, отделявший Скрипучку от горной цепи, свесился в нашу долину грязный язык Кэльы, одного из злых духов Севера. Долго не думая, Кэльы прихлопнул языком озеро. Вмиг пропали красочные оранжевые и лиловые берега, смахнуло с озерной поверхности блестящий синий налет. Все стало угрюмым, серым и таинственным. Весь мир замкнулся вокруг лодки, и в холодных сырых клубах плотными сгустками заметались какие-то птицы. Полет их был удивительно похож на полет ласточек. Тогда вопрос остался открытым, ибо мы знали суждения справочников. Но теперь получили веское подтверждение от местного жителя. Придется, наверное, шатать устоявшееся мнение, а вместо него сеять сомнение. Хорошо ли? Да, хорошо. Сомнение — фундамент науки… А что если поискать в таблице Кайпчекальгын? С внезапно загоревшейся надеждой я стал переворачивать страницы и на одном листе Инайме показал:
— Вот. Похожа.
Это была пеночка-весничка, крохотная пичуга, меньше воробья раза в три. Инайме вгляделся и добавил:
— Да, сильно похожа. Только не она.
— Ты мне скажи точно, когда Кайпчекальгын спят?
— Как солнце уйдет совсем и мороз начинается. Пурга норки забьет, им там тепло. А потом, когда вернется солнце, они часто вылазят. Южак дунет, потеплеет — они и проснулись. Шуршат, кричат, суетятся. Под снегом в кустах ходы роют, как мышки. Очень голодные, все едят: помет клюют звериный, почки, метелки травяные. Когда мы яранги рядом ставили, они везде лазят, крупу берут, муку, мясо. А чуть мороз — опять в норки и спят. Я им всегда насыпаю корма…
— Секрет простой, как они выживают в такую длинную зиму, — сказала позже жена. — Не будь южаков, они бы не зимовали.
Да, наверняка птицам помогает своеобразный, уникальный, местный климат. Вытянутая сосулькой между двух океанов — теплым и холодным — Чукотка постоянно испытывает влияние обоих. Конечно, зимой преобладают морозы, но хоть раз в месяц, да вздохнет Тихий океан, глядя в северную мглу. Тогда теплые волны сырого морского воздуха омоют Чукотку и летят далеко в глубь Арктики, зализывая острые грани торосов, оплавляя снега ледяной коркой и превращая ее в крепчайший наст. И «течет» этот вздох иногда неделю. Резко поднимается температура, часто до плюсовых отметок. Конечно, нескольких дней такой погоды вполне хватит крохотным пичугам, чтобы откормиться и запастись калориями впрок до следующего недалекого потепления…
— Там еще зверь новый появился, — продолжал Инайме. — Только я сам не видел. Женщины видели, когда воду в реке брали. Живет и в воде, как нерпа, и на берегу, как горностай.
— Поподробнее можешь? — спросил я.
— Темный… — Инайме пожал плечами. — Следующей зимой будем туда кочевать, сам посмотрю, тогда скажу. Но прячется в воде — это точно, следы видел…
