Нина Буденная - Старые истории

Ну сам-то я достаточно был запасливый: у меня в кобуре седла свежая рубаха лежала. Я ее вытянул, руками, зубами на ленты порвал и перевязал Егорова. Тот в сознании был.

— Вот, — говорит, — еще одна.

— Кто?

— Да рана. И все пулевые. Ну, раньше, в пехоте, ладно уж. А в кавалерийской атаке можно бы и сабельную.

— Упаси тебя бог, — говорю. — Это ты сабельных ран не видел. Они ужасные. Они действительно очень страшные, сабельные раны, не дай бог.

Тут бойцы мои подогнали линеечку такую маленькую, у меня была, и мы осторожно перенесли туда командарма.

— Как это тебя угораздило? — спросил я, только чтобы что-нибудь сказать: Егорову уже худо было, он побелел весь и испарина выступила. От слабости так бывает, при дурноте.

Я для порядка спросил, а он еще силы нашел ответить:

— Заминка произошла. Стала дивизия. А тебя нет, вот я и пошел вперед… Вы седло с моей лошади снимите.

Смотрю — и правда. Та, что травку щипала, не его лошадь, другая. Ее уж мои бойцы увели. А егоровская — вот она, убитая лежит.

— Вот об этом, — говорю я вполне искренне, — не беспокойся. Седло снимем, заберем.

Как ни печальны были обстоятельства, не имели мы права седлами разбрасываться. Не было их у нас. Не то что лишних — всем бойцам-то не хватало. В бою добирали. Да я уже рассказывал.

Хороший он был человек, Егоров, уважал я его. Да, как видите, и было за что. Встречались мы с ним и позже в разных обстоятельствах. Тогда проводил я его, раненного, в Царицын. А сами мы? А сами продолжали воевать.

Беру и помню

Красная Армия вошла в Крым. Наступил последний этап разгрома Врангеля. Враг бежал. 1-й Конной армии была поставлена задача преследовать противника в направлении Симферополя и Севастополя. В нашем авангарде шла 4-я кавдивизия. Вместе с передовыми частями 51-й дивизии 6-й армии, которой командовал Василий Константинович Блюхер, они подошли к Симферополю.

Я как-то поинтересовался у Блюхера:

— Простите, что любопытствую, но откуда у вас такая фамилия? У меня у самого редкая, но тут хоть понятно — будний день. Наверно, когда-то был Праздничный, но по будням заносили. А вашу как объяснить?

— Между прочим, правильно спрашиваете. Фамилия эта не моя родовая: помещик так деда обозвал, очень тот был задиристый да воинственный. В честь прусского генерал-фельдмаршала Блюхера, героя Ватерлоо, и получил мой пращур такое прозвище.

Вот с блюхеровскими-то молодцами и подступала наша конармейская дивизия к Симферополю.

Чуть забрезжило, растолкал меня Климент Ефремович. Собран, подобран, взгляд целеустремленный — весь он уже там, впереди наших частей, Врангеля в плен берет.

— Куда собрался, — говорю, — Климент Ефремович?

— А негоже нам позади своей дивизии находиться. Едем сейчас в Симферополь, свяжемся оттуда с передовыми частями, выясним, как дела в Севастополе. Пора штаб переносить поближе к делу.

Сказано — сделано. Собрались моментально и отправились. Въезжаем в город — солнышко только что выскочило из-за кромки горизонта, тишина. И в полной тишине стоят, боясь отлучиться даже по естественной надобности, солдаты — с красными бантами в положенных местах. С бантами — да не наши. Одеты с иголочки и сплошь в английском обмундировании. С нашими бедолагами не спутаешь.

— Смотри, — смеется Ворошилов, — как быстро преобразуется мышление в предлагаемых обстоятельствах.

Лошади наши шли степенно, с достоинством, как будто тоже понимали, что хозяева положения — мы.

— Тут их черт-те сколько, хотя и с бантами, — говорю. — Ожидать можно чего угодно, наши части еще только на подходе. Гарнизон невелик, а мы для охраны только броневик взяли. И что бы нам несколько часов подождать? Все поперед батьки, все поперед батьки! Орлы.

— Что ты ворчишь? У них проснулось самосознание, — хохочет Ворошилов. — Когда поддадут как следует, да одно место скипидаром смажут — самосознание ох как быстро пробуждается. Наши того гляди здесь будут, а пока этих «героев» надо переписать да зарегистрировать.

Начальник Симферопольского гарнизона доложил мне, что в городе пятнадцать тысяч пленных, из них половина — офицеры. Охранять их некому, снуют куда кто хочет.

— Ты, Семен Михайлович, как старший, принимай на себя должность начальника гарнизона и командуй, — сказал Климент Ефремович. — Надо этих цыган в порядок приводить.

— Разрешите, товарищ командарм, подыскать дом для Реввоенсовета Конармии? — вытянулся мой адъютант Петр Павлович Зеленский. — Город хороший, — добавил неуставным голосом, — конфетку подберу.

— Дуй, — отвечаю. — Ищи к станции поближе, чтобы связь под рукой была, пока наши свою не подтянули.

Тот уехал за своей «конфеткой», а мы до поздней ночи провозились, организуя регистрацию пленных, устройство и охрану по возможности: в городе красных было действительно раз-два и обчелся. Вернувшийся Зеленский доложил:

— Домик — пальчики оближешь: двухэтажный особнячок. И как раз около станции.

Уже полночь пробила, когда мы отправились в этот самый — «пальчики оближешь». Какие-то улочки узкие, темень кромешная. Вроде мосточек какой-то прошагали, опять между заборами вьемся. Вдруг мой Казбек зацепился за что-то, заскакал, заиграл. Я остановился, усталый, сердитый. Присмотрелся: здоровый каменюга под забором лежит, лопухами порос — днем не заметишь, не то что в ночи.

— Камни тут поразложили, — ворчу. — Вот объясни мне, Климент Ефремович, отчего люди, живущие здесь годами, не удосужатся убрать эту булыгу, которая лежит у них под самым забором и всем мешает? Ну что, у них руки отсохнут, что ли? Какая-то лень российская извечная. Все будут спотыкаться, а чтобы убрать — никогда. И откуда его черти принесли?

— Это не черти, это морена, — говорит Ворошилов. — Опять ворчишь. Значит, устал. А то́ ты понимаешь, что войне конец? Скоро отдохнем.

Тут и доехали. Действительно, удобный пустой двухэтажный особняк. Поднялись на второй этаж, облюбовали с Ворошиловым для себя уютную угловую комнату, а Зеленский лег рядом в проходной не раздеваясь и сразу захрапел.

— Утомился, — посочувствовал Климент Ефремович.

— Да, уморился, замертво свалился человек, — поддержал его я.

Климент Ефремович френч снял, прилег кровать опробовать.

— Ничего себе перинка, — сказал и захрапел.

— На спине спать вредно, — позаботился я о нем, да забота эта уже никому не нужна была.

— Пора на боковую, — напутствовал я себя, однако медлил: того гляди должен был подойти 62-й полк 11-й кавдивизии, которому надлежало ночевать в Симферополе. Хотелось его дождаться. Для порядка.

Выбрался на ощупь из комнаты, протиснулся мимо спавшего прямо на голом сундуке Зеленского и вышел в зальце, выходившее окнами на улицу. Около открытого окна и притулился, вдыхая морозный воздух и вглядываясь в застывшую черноту. Тишину разрывали время от времени редкие неожиданные выстрелы, а так — спокойно было.

Вдруг за спиной у меня раздался свистящий воющий звук, который начал нарастать и звенеть. Источник его явно находился в нашей комнате. Я рванулся туда, чуть не снес сундук с Зеленским, который и не подумал проснуться, и влетел к Ворошилову. Не было сомнений, что орал именно он.

— Свет! — в ужасе выдавил Климент Ефремович.

Ломая спички, я наконец зажег одну из свечей, которые мы вечно таскали с собой, и двинулся с ней к Ворошилову.

Ложился он в белой рубашке, а сейчас сидел в постели черный с ног до головы, как угольной коркой покрытый.

— Блохи! — простонал он и начал судорожно срывать с себя белье.

— Ты давай с ними вместе выходи отсюда, — сдерживая смех, дал я дельный совет. — Не сыпь, не сыпь, нам здесь спать еще… Отроду такого зрелища не видел.

— Чертовы перины! — кричал Климент Ефремович. — Проклятые буржуи. Развели нечисть, держиморды неряшливые. Нормальному человеку уснуть нельзя.

Кое-как справились. Перину выкинули на мороз, простое солдатское одеяло постелили прямо на решетку.

— Наши не подошли?

— Нет пока.

— Подождем, — сказал Климент Ефремович, накрылся бекешей и как провалился.

Тихо посмеиваясь, я снова миновал Зеленского и занял свой наблюдательный пост.

Было около двух, то самое время, когда 62-му полку назначено было вступить в город. И вот различил я далекий конский топ. Он приближался, слышался все отчетливее.

Можно было и на боковую. По примеру Климента Ефремовича я скинул бекешу на кровать, пошел будить Зеленского, чтобы послать его проверить, наша подходит часть или какая другая. Уже наклонился над ним, да он так сладко спал — я его и пожалел. Адъютантская работа суетная, все на ногах да на ногах. Пусть спит, сам спущусь.

Перепоясался я ремнем, на котором висела кобура с парабеллумом, но оружие вынул и переложил в карман брюк. Так, на всякий случай.