Петр Замойский - Лапти
Утром колхозники увидели, как к ним с поля на луг шел трактор и вез сложную молотилку. Два тракториста отгоняли облепивших трактор ребят.
— Уберите эту развалину, — крикнул один из них, указывая на восьмиконку.
— По большому куску бросаетесь, — заворчал Егор.
— Эта машина одному трактору пить давала, да и вашему дала бы, только погон украли.
На месте конной установили сложную молотилку. Уровняли трактор, надели погон на шкив, и началась молотьба. К вечеру по этому же пути, где шел трактор, отправились в совхоз двадцать человек.
Искушение
Сзади телеги со снопами, в тени, шли Сотин и Митенька. Лошадью правил Митенькин сынишка. Он часто оборачивался назад и внимательно прислушивался к разговору отца с полеводом.
— И еще скажу, — изредка всматриваясь в хмурое лицо полевода, продолжал Митенька, — отвечать-то за это придется тебе. Афоньке, что ль? Какой с него спрос. Хозяйства своего не было, и ничего он в этом деле не смыслит. Бурдину? Нынче он тут, завтра — партия перебросит его верст за сто. Алексей? Этот в случае чего вывернуться сумеет. Скажет: «Я председатель сельсовета и колхозным хлебом не распоряжаюсь»… А вот ты коренной житель. И с мешками к тебе придут и скажут: «Дай».
— А где я им возьму? — тихо проговорил Сотин. Вдруг, обозлившись, вскинулся на Митеньку: — Тебе-то какая забота? Тебе-то что нужно? И что ты змеем точишь сердце?
Митенька отер потное лицо, улыбнулся:
— Что мне надо? По-крестьянски с тобой толкую, вот что. И против колхоза, как против идеи, ничего не имею. Только говорю: не просчитайтесь. Отвезти на элеватор недолго.
Поравнялись с гумнами колхоза. Сынишка что-то закричал отцу, а потом свернул на большую дорогу.
— Все-таки скажи, что же тебе надо? — глухим голосом спросил Сотин.
— А если, к примеру, у вас хлеба не хватит, к кому пойдете? К нам, единоличникам. Одно из двух: или всем вам по миру идти, или к нам в амбары лезть.
«Врешь, врешь! — хотелось крикнуть Сотину. — Гнида ты, гнида и есть». Но вслух проговорил:
— Не выгодно советской власти дураками нас оставлять.
— Не свои слова говоришь, Ефим Яковлич, — заметил Митенька, — Бурдин тебя накачал.
— Он мужик умный.
— Умный, да только не мужик.
— От Бурдина плохого мы не видели.
— А хорошего?
— В десять раз больше, чем от тебя. Говоришь — мыла нет? Черт с ним. В двадцатом году тоже его не было, а жили. Денег нет? На кой они пес? А без хлеба не останемся. Был бы хлеб да картошка.
— Хо-хо, — вздохнул Митенька, — если хлеб да картошка, зачем тогда колхоз? Испокон веков крестьянство сидит на хлебе да на картошке. Где же обещанная перемена к лучшей жизни социализма?
— А тут ты совсем глупый человек. Может, тебе притчу рассказать, как мужик деньги на избу копил…
— Знаю. Только там вся семья целиком голодала, а тут одни мужики. Небось рабочие…
— Тогда иди в рабочие, — перебил Сотин. — Что же околачиваешься в селе?
— И уйду, — решил вдруг Митенька. — Уберу с поля, развяжусь с хлебозаготовками, все распродам и трахну в Магнитогорск.
Сотину — путь гумнами, но, стыдясь, что идет с Митенькой, свернул было в переулок. Митенька тоже за ним. Ему где ни идти — все равно. Наперерез от амбара к избе торопливо бежала Устя с граблями на плече. Митенька широко расставил руки, словно поймать ее хотел.
— Куда?
Устя остановилась.
— Ах, толстомясая! Соревноваться, что ль, бежишь?
— Тебе какое дело?
Подошел к Усте, в упор уставился на нее, затем, поджав живот, расхохотался:
— Какая ты, черт… грязная!
Устя по-мужски выругала Митеньку и побежала за гумно.
Возле мазанки кузнеца Архипа играли ребятишки. У них — самодельный велосипед. На нем пытался ездить сын Архипа, но ничего не выходило. Велосипед слишком тяжел и неуклюж. Вдруг вся орава, устремив глаза к кладбищу, закричала:
— Взаправдышный лесипед едет!
Сотин и Митенька оглянулись: по дороге от Левина Дола, пыля, мчался велосипедист.
Скоро он поравнялся, и Митенька, сняв картуз, крикнул:
— Здравия желаем, товарищ Вязалов!..
— Здравствуйте, колхозники, — кивнул он и помчался дальше.
Ребятишки бросились догонять. Вслед за ними, высунув языки, опрометью понеслись две собачонки.
— Вот и сам председатель рика пожаловал.
— Не знаю, по какому делу, — проговорил Сотин.
— Хлеб качать, — ехидно ответил Митенька и повернул к себе: Сотин пошел в совет.
Шел он тяжелой походкой, грузный, приземистый, с густой поседевшей бородой, а в ушах злобно и надсадно, звучало: «качать».
«Вот его и спрошу, — решил Сотин, — пусть разъяснит».
Вязалов, окончив говорить, обвел глазами членов комиссии содействия. Их было человек тридцать, они собрались со всех обществ и деревень сельсовета.
— Всем ясно, кто тормозит хлебозаготовки?
— Всем.
«Все-ем», — передразнил их Алексей. — После начнете: этого не поняли, в этом не разобрались. Чиклюевский исполнитель, тебя какой вопрос мучает?
Исполнитель, серьезный, широколицый, затянулся махоркой и встал. Бросив цигарку под ноги, спросил:
— С крепкозажиточными как поступать?
— Твердое задание, — ответил Вязалов.
— К замку дотрагиваться?
— Акт сначала составить.
Исполнитель из деревни Новинки не стал дожидаться, когда посмотрит. на него Алексей. Устремив глаза в окно, он, раскачиваясь, начал:
— Вот о чем спрошу районную власть… Не от себя, а граждане доняли…
— Говори, — перебил Вязалов.
— Задают граждане вопрос, за что хлеб идет.
— То есть?
— Хлеб за что вывозим?
Почти все одновременно и тревожно оглянулись на исполнителя. Этот вопрос волновал их всех, и каждому хотелось задать его, да боялись, что обзовут хвостистами или кулацкими подпевалами. Вязалов никак не обозвал новинского исполнителя и ответил точно:
— Край получает товаров на двадцать пять миллионов. Товар будет отпускаться на сорок процентов общей суммы сданного хлеба. Сколько на Новинку задание?
— Десять тысяч пудов.
— Сдадите, получите товару на четыре тысячи.
— А деньги?
— Если в деньгах затруднение, с этим считаться надо.
Ответ Вязалова не всех успокоил. О товарах и деньгах хотелось поговорить побольше и не с кем-нибудь, а с председателем рика.
Исполнитель деревни Пунцовки, молодой парень, поднял руку.
— Говори.
— Товарищи, — встал парень и длительным взглядом обвел собрание, — председатель рика говорил, что в нашей деревне кулацкое засилье. Это неправильно. Мы бы выполнили хлебозаготовки давно, если бы в кооперации был товар. И никаких комиссий не надо. За товар мужик сам повезет, лишь успевай принимать. Председатель рика обмолвился, будто я качнулся вправо. Поясню. Вдумайтесь, какое положение нашего брата. Сделаешь нажим на середняка — левый загиб, не нажмешь — правый уклон. Скажешь: трудновато — оппортунизм на практике. Как быть?
Вязалов внимательно слушал сухощавого парня, и когда тот окончил, сразу взметнулись три руки.
— Мне слово.
— Мне, товарищ Вязалов.
А чиклюевский, не дожидаясь разрешения, крикнул:
— Товарищи, это собрание комитета содействия или заседание кулацкого лагеря?
Стукнул кулаком по парте:
— Да это же как есть классовое выступление. Ихняя деревня богаче нашей в три раза. Товарищи, да ведь у этой деревни под боком житья нет. Поедут туда наши колхозники с одним духом, приедут — подступить невозможно. Эта деревня — позор для нашего сельсовета. Кто меньше выполнил хлебозаготовки? Кто разбазаривает скотину, возит хлеб в город? Кто дает зажиточным справки о бедности? Товарищ Столяров, ты не доглядел за этой деревней. Я предлагаю взять ее на буксир, а исполнителя сменить.
Афонька, знавший парня, крикнул:
— Это дядя его настроил, Карягин Митенька.
Чиклюевский не успокаивался. Он так волновался и кричал, что взбудоражил все собрание. Даже новинский, который о товарах спрашивал, и тот кричал:
— Послать в Пунцовку бригаду хлеб выкачивать у кулаков!
Едва успокоив собрание, Вязалов, волнуясь, начал:
— Ваше возмущение понятно. Выступление исполнителя получило хороший отпор. Если новинский спрашивал о товарах и деньгах, ничего плохого не было, но пунцовский стоит явно на кулацкой линии. Это видно и по хлебозаготовкам. Верно, сельсовет мало занимался этой деревней. Ее надо взять на буксир. Об исполнителе поговорим потом. Есть еще кто из Пунцовки?
— Есть, — поднялся второй парень.
На него заранее посмотрели как на кулацкого прихвостня, и он, почувствовав это, смутился и быстро сел.
— Что скажешь? — спросил Вязалов.
— Парень молчал.
