При опознании - задержать (сборник) - Василий Фёдорович Хомченко
Все годы потом Алена старалась его не вспоминать, не думать, вычеркнула его из памяти, как что-то опасное, страшное, гадкое. Она уже забыла, какого Грак был роста, кажется, ниже Егорченко, образ его расплывался, как в тумане. В памяти Алены остались только его взгляд и кривая ухмылка-гримаса. Долго еще она вздрагивала от страха, встречая людей с похожим взглядом и ухмылкой. А такие до сих пор встречаются. Вот и Егорченко… Как хорошо, если бы она обозналась, ошиблась, и покой вернулся бы в ее душу.
«Так и с ума сойти можно, если в каждом похожем видеть Грака, — ругала она себя. — Пропади он пропадом, проклятый!»
В этот день она больше к зубному не пошла, хотя за ней и прибегала медсестра, присланная врачом. Алена сказала, что зуб не болит, и он действительно не болел.
«Ну вот, послал за мной, — обрадовалась Алена, — если б это был Грак, так узнал бы меня: фамилия и имя у меня прежние, да и сама я вроде бы не слишком изменилась».
Так и заставила она себя думать, что обозналась.
Ее нашел Зимин и повел прогуляться к озеру. Им то и дело встречались отдыхающие из санатория и из соседнего дома отдыха. Алена невольно приглядывалась ко всем мужчинам и хоть изредка, да находила то у одного, то у другого приметы Грака: ямочку на подбородке и выпуклые надбровья. Вот мужчина кивком поздоровался с Зиминым и перевел взгляд на Алену. Глаза немигающие, ухмылка похотливо-кривая… «Брр!» — встряхнула Алена головой и перестала приглядываться к встречным.
— Что это за человек с тобой поздоровался? — спросила она у Зимина.
— Мой бывший клиент, — улыбнулся тот, — его обвиняли в попытке изнасилования своей жены.
— Как это?
— Шел темным вечером пьяный. На пустыре встретил женщину, прицепился. Она его по лицу стукнула и бежать. Он за ней, догнал, повалил, начал одежду срывать. На ее крик прибежали дружинники, схватили его, привели в проходную фабрики, чтобы вызвать милицию. Пришла и потерпевшая, увидела задержанного и набросилась на него с кулаками, руганью. Оказалось, что это ее муж. Их бы и отпустить, дома разобрались бы сами, так нет, началось следствие, мужу предъявили обвинение в попытке изнасилования. На стадии окончания следствия, когда я вступил в защиту, дело закрыли.
«Может, это у всех насильников такие глаза и ухмылка?» — подумала она, снова вспомнив Грака.
Зимин хотел повернуть в лес, но Алена глянула на дорогу, которая ныряла в него, как в нору, и отказалась.
— Аркадий Кондратьевич, — сказала вдруг она, — ты все знаешь… Вот если бы женщина встретила своего… ну, кто ее снасильничал… и узнала бы… Что бы она с ним могла сделать?
— Заявить в милицию, прокуратуру. А давно это произошло?
— Ну, лет… тридцать с лишним назад.
— У-у… Ничего уже с ним не сделаешь. Срок давно истек.
— Ничего?
— Ничего. Наказать его уже нельзя. Конечно, при условии, что преступник за это время вел себя тихо, с законом не конфликтовал.
— А если этот насильник еще и убийца? Его могут расстрелять?
— В таких случаях суд принимает решение — применять или нет к нему срок давности.
— Что, суд может и не наказать?
— Может и не наказать, если признает, что преступник исправился, встал на иной путь жизни. Если же приговорит, то не к расстрелу. Расстрелять такого закон запрещает.
— Как же так? — не могла понять Алена. — Поймали преступника, убийцу, а расстрелять нельзя. Он же убийца!
— И все же нельзя.
— Значит, законы эти плохие, несправедливые! Преступления нельзя прощать, какие бы сроки ни прошли.
— Закон есть закон. И пока он не отменен, он действует.
— Плохой закон, — еще раз и более решительно повторила Алена. Плохой, если дает свободу насильникам и убийцам!
— Были и плохие законы, всякие были, — согласился Зимин. — Помню два судебных процесса в одном суде в один и тот же день. Сначала судили двух негодяев, они изнасиловали девушку, а потом убили ее. И вынесли им по закону того времени десять лет лишения свободы. А потом судили троих грузчиков за групповое воровство. Украли они три ящика водки, и каждый получил за это по двенадцать лет. Вот так… А что это ты заинтересовалась законами, убийцами?
— Да так просто. Ты рассказал о том мужчине, своем клиенте, вот мне и пришло в голову…
«Если бы это и Грак был, то теперь ничего не сделаешь. Скажешь ему: ты — Грак, а он тебе кукиш покажет».
И они переключились на разговор о том, когда Алене переезжать в город, что брать с собой, что оставить на прежнем месте.
До конца санаторного срока Алене оставалось семь дней. Как ни старалась, как ни заставляла себя не думать о Граке, не искать в Егорченко новые черты, приметы сходства с ним, изменить настроение не удавалось. Несколько раз она подкарауливала момент, чтобы встретиться с врачом с глазу на глаз, и встречалась, подчеркнуто внимательно вглядывалась в его лицо, надеясь, что тот заподозрит неладное, забеспокоится, выдаст себя. Нет, не волновался, не менялся в лице, спокойно, равнодушно проходил мимо, здоровался с ней так же вежливо, как и со всеми остальными отдыхающими. Подходила не раз к его дому, такому красивому, любовно сделанному руками хорошего мастера. Разговаривала с маленьким Кириллом, выспрашивала про деда, бабушку, дедова отца. Мальчик ответил, что у деда Вали отца не было. «Как это, Кирюша, не было, у всех есть отцы», — не поверила Алена. «Не было, дед Валя из детдома». А Грак же не детдомовец, отец его, Савка, осужден за службу оккупантам.
«Дура я, дура, — укоряла потом себя Алена, — ну что я прицепилась к этому Егорченко? А может, он и вправду детдомовец».
И все же, когда проходила по коридору мимо стоматологического кабинета, на двери которого все еще висел тот плакат со словом «лошадь», невольно вздрагивала, и сердце ее сжималось.
Врачи санатория часто выступали перед отдыхающими с лекциями и беседами на разные медицинские темы. Кардиолог рассказывал, как беречь сердце, невропатолог учил бороться с бессонницей и нервными расстройствами. Как-то появилось объявление о беседе стоматолога. Алена, хоть и не любила ходить
