Илья Вергасов - Избранное
- Константин Николаевич! - окликает меня Рыбаков, подходит, крепко жмет руку. - Как ты?
- Более или менее…
- Мне не спалось. Куда ты исчез после смотра?
- Бродил. Свежим воздухом дышал.
- Ну, что там генералы?
- По головке погладили!…
24
Высокого роста майор с пустым левым рукавом, конец которого засунут в карман кителя, вошел в землянку.
- Не помешаю? - спросил очень уж по-граждански.
- Садитесь, гостем будете.
Он сел, правой рукой достал из кармана брюк домашней белизны носовой платок, вытер лицо, улыбнулся - глаза восточного разреза, с лукавинкой.
- С кем имею честь?
- Майор Татевосов Ашот Богданович, назначен на должность начальника штаба вверенного вам полка.
- Вы? - Невольно посмотрел на пустой рукав.
Майор улыбнулся, мелкие морщинки густо набежали на загорелый лоб.
- Понимаете, домой гнали. Как - домой? С Перемышля до Волги, с Волги сюда, Румыния под носом, а меня - домой. Справедливо?
- Садитесь, Ашот Богданович. И меня вытуривали. Значит, мы два сапога пара!
Он обнажил белые зубы:
- Очень хорошо - мы два сапога пара.
- Так с прибытием, Ашот Богданович.
- Скажите, что такое запасный полк - какой цвет, какой вкус?
- Поживете - попробуете. Всего не расскажешь, но кое-что все же послушайте.
И за своими словами я видел Сапрыгина, холящего телеса под штраусовский вальс, бесконечный строй парнишек, Петуханова, лежащего в июньской траве ничком. Но странно - я разглядывал пережитое будто со стороны. Пришло желание высвободиться от ежедневной напряженной жизни… Внутренняя пружина, которая гнала меня от одного дела к другому, сейчас ослабевала.
Не знаю, может, причиной самовысвобождения был человек с сабельно-острым носом, которому легко говорилось о том, о чем вообще никому не собирался рассказывать; может, потому, что он слушал, как слушают дети, не избалованные откровенностью взрослых. Что-то в нем было распахнуто настежь.
- Ах, какая беда! - Он вскинул здоровую руку, вскочил, заходил по комнате. - Стреляю из пушки, из автомата, умею при самом трудном бое держать связь… Что еще умею, а?
- Садитесь. Покурим…
Поглядывая друг на друга, крепко затягиваясь, дымили.
- Разрешите, товарищ подполковник? - Вошел капитан Карасев, худой, синегубый, глотающий соду, глядящий на мир уныло - уж такой характер.
- Вот наш помначштаба, - сказал я Ашоту. - Все грехи - в его гроссбухах. Капитан, представляю вашего непосредственного начальника майора Татевосова Ашота Богдановича. Любите и жалуйте.
Карасев не улыбнулся, посмотрел на Ашота и как заведенный спросил:
- Как прикажете сообщить родным о смерти старшего лейтенанта Петуханова?
- А как вы думаете сообщить?
- Думаю… Все-таки трибунал…
На лице Ашота я заметил нетерпение.
- Ваше мнение? - спросил я, обращаясь к нему.
Он вскинул руку.
- Зачем семье страдать? Послать солдатскую похоронку.
Карасев повернулся ко мне, в глазах вопрос.
- Вы не поняли решения начштаба или не согласны с ним? - спросил я у него.
Ашот с удивлением смотрел в спину уходящего помначштаба.
- Ба… какой сердитый!
- Он работяга и думающий офицер. На него можно положиться…
- Прошу двое суток на знакомство со штабом полка.
- Сутки! Нужно немедленно сформировать боевой полк, обучить, обстрелять.
- Сколько у нас на это дней?
- Сам бог не знает, наверное.
- Понимаю!
* * *
На следующий день в полковом штабе все задвигалось, закачалось, заволновалось. Служивые писаря спинами обтирали глинобитные стены старой украинской хатенки, лупя глаза на низенькую дверь, за которой сидел «безрукий» и решал судьбу каждого из них. Одни выскакивали от него, словно оглушенные взрывной волной, растерянно искали помощи, бросаясь от одного штабного офицера к другому, а другие - с жесткими складками на лицах, собранные, готовые беспрекословно подчиниться своему начальнику штаба.
* * *
…Идем «трясти» вишняковские команды. Нас сопровождает молоденький лейтенант в новеньком кителе, сапожках, в лоск прилизанный, - начальник вещевого довольствия. Заладил одно: «Виноват!»
- Другие слова знаешь? - спросил Татевосов.
- Виноват, знаю!
- Веди в портняжную.
- Виноват, что касается мастеров, отбирал лично сам майор товарищ Вишняковский.
В бывшем просторном амбаре немца-колониста прорублены высокие окна. Столы, а за ними солдаты: кроят, шьют, утюжат. Нас встречает небольшого роста кругленький губастый старшина.
- Мастера! - командует он.
- Пусть работают. Как живется-трудится? - спрашиваю я.
- Дела, как у старого башмачника, товарищ подполковник: есть молоток - нет шпилек, есть шпильки - дратва гнила…
На вешалках кители, гимнастерки. На столах наметанные раскрои, и, похоже, из дорогого заморского сукна.
- Кому?
- Мы не имеем права знать. Мы шьем тем, у кого личная резолюция самого товарища майора.
- Покажите эти резолюции.
Старшина переминается с ноги на ногу, смотрит на лейтенанта, на лице которого, кроме готовности еще раз сказать «виноват!», ничего не прочтешь.
- Старшина, повторить приказ?
- Никак нет, товарищ подполковник.
Он неохотно протягивает мне замусоленную папку. Я беру ее, раскрываю - бумаги, бумаги, на многих следы машинного масла. «Дорогой Валерий Осипович! Я думаю, что и на этот раз не откажешь в пустячной просьбе. Прикажи, пожалуйста, сшить три кителя и шесть пар портков подателям сей записки. Навеки твой, Иван Копалкин». Или: «Слушай, ты, мудрец. Сваргань нужному человеку сапоги с высокими халявами, а еще брюки по-кавалерийски - обтянутые кожей. Твой рыжий». Резолюция Вишняковского: «Старшине Артему Пыпину. Сшить! В. В.».
Татевосов качает головой, кончик носа у него бледнеет.
- Старшина Пыпин, вы хорошо из винтовки стреляли?
- Я закройщик, меня Крещатик на руках носил. Стрелял я только по голубям из рогатки.
- Ничего, научим! - Татевосов резок.
Тыловиков выстроили во взводную колонну.
* * *
Чуть свет едем к генералу Валовичу. Ашот зевает.
- Не выспался? - спрашиваю.
- Тут у меня слабинка, понимаешь. Дрыхну - хоть из пушек пали.
- И на гражданке так?
- Не поверишь - всем кланом будили…
В домике генерала даже воздух наэлектризован. Ждем в крохотной приемной. К Валовичу заходят усталые штабные офицеры и, не задерживаясь, спешат к своим рабочим местам. А то забежит запыленный с головы до ног порученец. Ашот шепчет:
- Дело на мази.
- А у нас худо, боевую обкатку не прошли.
- Будем просить, будем уговаривать, - успокаивает меня Ашот.
Ждем второй час. Генеральский адъютант обнадеживает:
- Непременно примет.
Правильно говорят: штабисты выигрывают или проигрывают бой до его начала. Судя по напряженному генеральскому лицу, по твердому его взгляду и решительным жестам - он как-то уж очень быстро спрятал оперативные карты, которые лежали на столе, - тут проигрывать не собираются.
Валович откинулся на спинку венского стула:
- Что нужно?
- Прошу придать на день-другой артиллерию, танковую группу и разрешить совместное учение с боевой стрельбой.
Генерал погладил бритую голову, чихнул.
- Где, когда?
- За Просуловом, пять километров восточнее лагеря.
- Не разрешаю. За каждый выстрел отвечаешь головой. В тылу тишина. Запомните - тишина!
- Обкатка необходима, - вставляет слово Ашот.
- Согласен. - Генерал достает карту. - При тебе, подполковник, двухверстка? Разворачивай. От Просулова веди линию на север до отметки сорок восемь и семь десятых. Нашли? Тут можете пострелять сколько душе угодно.
- Там тылы другой армии и даже другого фронта, товарищ генерал.
- Это уж наша забота. Танки не дам, а с артиллерией так: свяжитесь с командиром Шестой бригады РГК и с командиром Двести тридцать четвертого иптаповского{1} полка. Они жаждут взаимодействия с пехотой. Все!
…Мы пробились через скучные заросли ивняка и вышли на поле с пологим скатом в нашу сторону, напоминавшее правый берег Днестра. Струи воды стекали с плащ-палаток - только что отбарабанил дождь. Начштаба Татевосов откинул капюшон, осмотрелся.
- По-моему, то, что надо нам, товарищ подполковник.
- А как артиллерия? - спросил я у командира гаубичного полка РГК.
- По мне что ни хата, то и кутья, - стреляю с закрытых позиций. Что скажет мой собрат по оружию? - Он кивнул на командира иптаповского полка майора Горбаня.
