Илья Вергасов - Избранное
Я волнуюсь и проклинаю Касима, перекрахмалившего подворотничок, - обручем стянута шея.
Секундная стрелка еще раз обернулась вокруг своей оси.
- Едут! - крик издалека.
Мгновенно одернув китель, шагнул к колоннам:
- Равняйсь!
«Виллис» остановился под ближайшим деревом. Из машины вышли командующий и член Военного совета.
- Смир-рно! Товарищи офицеры!
Ступнями ощущая такты встречного марша, глядя прямо на генерал-полковника, замечая на его морщинистом лице мельчайшие складки, даже седой волосок на кадыке, иду навстречу, В трех шагах замираю:
- Товарищ генерал-полковник! Выпуск младшего командного состава армейского запасного стрелкового полка в составе тысячи сержантов по вашему приказу на смотр выстроен! Командир полка подполковник Тимаков!
Лицо генерала хмурилось. Он сухо поздоровался с командованием полка и шагнул к колоннам.
От шеренги к шеренге, от сержанта к сержанту, чуть ли не каждого - с головы до ног. И ни слова. Лишь бросил:
- Ишь ты, в яловичных сапогах, черти!
Солнце бьет под лопатки, подворотничок до удушья стянул шею, объятое тревогой и усталостью тело отяжелело, а конца молчаливому смотру не видно, как и генеральской силе, которая будто и не расходовалась: гартновские глаза зорки, шаг твердый, фигура - как несгибающийся ствол сосны.
Потеет генерал Бочкарев; мой Рыбаков ни жив ни мертв.
Обойдена левофланговая колонна. Командующий кашлянул в кулак, отошел в сторону.
- Что умеют?
• - Что положено по программе ускоренного курса!
Бочкарев, потирая рукой усталое лицо, спрашивает у меня:
- Далеко учебное поле?
- Ты, Леонид Прокофьевич, обожди. - Худое лицо генерала разглаживается, молодеет. - Поют, подполковник?
- Поют, товарищ генерал.
- Строевую обожаю, но настоящую, чтобы… Взводом споешь?
- Споем.
- И ротой?
- И ротой.
- А может, батальоном грянешь?
- И батальоном!
Я уже перехватываю через край. Триста солдат и чтобы голос в голос - так не пели. Что ж, коль нырнул в глубоком месте, не тонуть же. Отсек от строя три первые колонны, шепнул капитану Чернову:
- Выстройте в единый строй, в шеренгу по восемь. Интервалы плотнее обычного. Ясно?
- Яснее быть не может. - Чернов поднял на меня спокойные умные глаза.
Слышу голосистые команды. Только бы не заколготились, не сшибались друг с другом - чуть не молюсь. Впрочем, чего уж теперь терзаться!…
- Сержант Баженов и ротные запевалы - в середину строя! - командует Чернов. - Р-равняйсь!… Смир-рно! На месте шагом арш! Выше ногу, еще выше!… Аз-два! Аз-два! Запевай!
Голос сержанта Баженова врезался в знойную застылость дня и сразу же взлетел выше деревьев:
За морями, за горами
Гэ… э- эй! В дальней стороне
Трубы песню заиграли,
Песню о войне.
Молодец!
И триста сержантов одним хватом:
Трубы песню заиграли,
Песню о войне…
И уже не душил подворотничок, уже и дышалось привольно. Я не удержался и крикнул во весь голос:
- Слушай мою команду! Правое плечо вперед, шагом арш! Пр-рямо! Запевай!
Баженов повел, а подголоски подхватили главную песню времени:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война…
Сержантские лица посуровели, мощный голос батальона клокотал неукротимой жесткой силой.
Колонны, провожаемые генеральскими глазами, с песнями уходили к полевым кухням. За леском скрылась последняя, а генералы молча стояли на том же месте. Потом командующий отошел в сторону, остановился под раскидистым кленом, сорвал с дерева небольшую ветку и слегка похлопал себя по голенищу. Глаза смотрели на запад, где едва дышал на месяцы застывший фронт.
О чем думал генерал?
Может, о том, что ждет армию, значит и всех нас, в ближайшее время? О судьбе ребят, которые так широко раскрывали души на этом смотровом марше?
Бочкарев тронул меня за плечо:
- У него, Николая Александровича, свой подход. Есть строй и песня - есть солдат! Побаивался я за тебя, севастополец. Хотел отвести на привычное - стрельбу, перебежку…
Командующий подошел к нам:
- Солдат кормишь так, как они того заслуживают?
- Хозяйственники стараются, товарищ генерал.
- Хвастунов не люблю. Солдат начинается с песни, а полк с котла.
У полевых кухонь жарко, кашевары в белых колпаках. Тут же Вишняковский, затянутый на все ремни.
Командующий остановился, потянул носом:
- Аромат, Леонид Прокофьевич, а?
- Поедим - поглядим, - улыбнулся член Военного совета.
Сержанты сидят друг против друга, уминают из котелков украинский борщ. Немало их, ждущих очереди у кухонь.
- Как хлеб насущный? - громко спросил Гартнов.
- В достатке, товарищ генерал.
Хлопотливо подскакивает Вишняковский, застывает, держа руку у козырька. Он долго не может выговорить ни слова, выручает Бочкарев:
- На пробу приглашаешь?
- Так точно!
Командующий с лукавинкой в глазах:
- Не проведешь. Твой комполка хвастун, и ты туда же, а?
Генерал зыркнул на очередь и пристроился в ее конце. Впереди - сержант Баженов. Генерал сразу же спросил:
- Ты запевал?
- Запевал, товарищ генерал.
- Откуда такой взялся?
- Полтавский.
- Богатый край, щедрый и на людей и на хлеб.
Баженов протянул котелок - его очередь.
- Прими в напарники, а? - неожиданно напросился Гартнов.
- С удовольствием, товарищ командующий!
Пятидесятилетний генерал и двадцатилетний сержант, раскинув ноги, сидели глаза в глаза, дружно работая ложками.
- _ Черти!… Я-то, старый вояка, поедываю неживую заморскую колбасу. Подполковник, возьми на довольствие!
- Продаттестат - и милости просим!
- Вот какой ты! Но обожди, с тобой разговор особый. А за хлеб и соль низкий всем поклон.
Два генерала и я уселись в холодке. Командующий распахнул китель, в зубах у Бочкарева соломинка, он ее перебрасывает то в одну сторону, то в другую.
Генералы переглянулись. Командующий застегнул китель на две пуговицы, насупившись посмотрел на меня. Я хотел подняться, но он приказал:
- Сиди!… Из каких запасов свежее мясо?
- Все законно, товарищ генерал.
Командующий погрозил пальцем:
- Я тебе покажу «законно»! Армия на консервах, сухарях, а у него райская жизнь, скажите пожалуйста! Докладывай, откуда твое богатство?
Рассказ мой уместился в ладошку: подбираем дохлых лошадей, варим мыло, мыло меняем на продукты.
- Колхозы раскулачиваешь? - настаивает Бочкарев.
- Обмениваемся с частным сектором…
- «Сектором», слово-то какое выколупал! Нет частного - война! Партизанская самозаготовка, и даже без спроса. И вообще… Самогон гнали? Сам комполка побывал на поминках…
Меня глушили, как рыбу гранатами, вот-вот всплыву наверх.
Бочкарев:
- На солдатах яловичные сапоги!
Гартнов:
- Вытурил из полка опытного начальника штаба… Не полк, а боярская вотчина!
Бочкарев:
- Не признает политсостав, всему сам голова!
Обида душила.
- Помалкиваешь? Как, Леонид Прокофьевич, будем на полку оставлять?
- Прикинем, подумаем…
Генералы снова переглянулись, поднялись. Идут к машине, я рядом, земля из-под ног куда-то уплывает. Неужели наветы Сапрыгина сильнее того, что видели генеральские глаза, слышали уши? Это же несправедливо…
- Не согласен, никак не согласен!
- С чем? - Командующий уставился на меня.
- С вашей оценкой жизни части. Хоть в военный трибунал - не согласен!
Командующий хлопнул меня по плечу, улыбнулся:
- А теперь скажи по секрету: откуда на сержантах яловичные сапоги?
- Полковника Роненсона упросил…
- Гм… Как это тебе удается? - Посмеиваясь, генералы уселись в машину, она рванула с места…
Я устал. Ах как я устал!…
* * *
Полк спит. На горизонте - малиновый солнечный диск: быть, наверное, ветру. На акации верещит одна-одинешенька кургузая птичка. Свистнул - улетела. Пошел по лесной поляне. Призывное ржание, остановило. Нарзан, вытянув шею, скосил на меня глаза.
- Здоров, дружище.
Он фыркнул, бархатистые губы умостились в моей раскрытой ладони.
- Подсластиться хочешь? У меня, брат, одна горечь. Мне нужна шагистика да дыры в черных мишенях… А ты как думаешь? Головой мотаешь, жалуешься, что и тебя замордовал. Вон как бока твои подзапали. Что ржешь?… Покажи-ка зубы… О, ты стар, как и твой поводырь Клименко. По твоим лошадиным годам - полная отставка. Вот погоди, дружище, перемахнем границу, я и тебя и Клименко на гражданку. Топайте себе в мирную жизнь, в колхоз. Еще поработаете. Верно ведь?… За вами и я подамся… Только куда? Есть в одном городе домишко на окраине, а ключей вот мне не оставили. И бог знает где сейчас хозяйка…
