Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Галочка с облегчением выскользнула из комнаты. Когда Груня и Воробьев выходили, Галочка уже болтала с дедом как ни в чем не бывало.
— Груня, мы ее балуем. И потакаем ей. Я больше всех.
— Ты только не огорчайся, Яшенька.
— Я не о себе думаю, — о ней. Мы ее портим.
— Яшенька, родной мой, не преувеличивай. Мы же в детстве тоже и озорничали и привирали... а ведь неплохие выросли!
Они ходили взад и вперед по пустырю, вдоль забора, отгородившего строительную площадку, где должен был вырасти новый дом, и Груня, чтобы развлечь его, припоминала всякие свои шалости и провинности. Воробьев пытался представить себе Груню маленькой — смешливой девчонкой, которая любила драться с мальчишками, но вместо Груни получалась Галочка, и эту Галочку нельзя было не простить.
Как раз тогда, когда он совсем успокоился, появилась Ася Воловик.
— Ой, как хорошо, что вы здесь, я очень тороплюсь, — сказала Ася и оглянулась, как будто боялась, что ее догонят и помешают ей сказать то, ради чего она прибежала. — Саша не должен знать, что я у вас была. Он очень рассердится.
Войти в дом Ася отказалась.
— Нет, я здесь скажу... Дело в том... Ну, вся их бригада у нас. Они все недовольны, но делают вид, что ничего. А к ним примазался какой-то соавтор. Понимаете? Вызывали их к начальнику цеха, там был директор, и парторг, и главный инженер... Я точно не знаю, но им сказали кончать скорей, и директор обещал крупную премию, велел подавать... ну, как это называется?
— Рацпредложение, — подсказала Груня.
— Вот, вот! И что-то там с каруселями придумали, и стали обсуждать, и этот самый Гаршин пошел с ними к каруселям и предложил от себя… Есть такое слово — индикатор?
— Есть, — сказал Воробьев. — Измерительный приборчик. А при чем тут индикатор?
— Не знаю. Эта их половинка диафрагмы должна делать поворот, чтоб эти косые стыки обработать, вы ведь знаете, Яков Андреич? Я на модельку Сашину нагляделась, так тоже понимать начала. Она стоймя стоит на карусели и потом разворачивается. И они все долго думали, как поворот сделать, чтоб точно. Ровно на сто восемьдесят градусов... так я говорю?
— Так. А при чем индикатор?
— А вот Гаршин первый и предложил установить индикатор, чтоб какая-то ось совпадала. И все согласились, Саша говорит, что тут дело ясное, индикатор — хорошо. А Гаршин начал их торопить подавать рацпредложение и сам взялся писать его, а потом поставил свою подпись.
— То есть как «поставил подпись»?
— А вот так. Взял и поставил. Саша пожимает плечами и говорит: подумаешь, какая разница! Мы не ради премии работаем... А мне кажется, это гадость! А они все разводят руками, пересмеиваются и говорят: ну что ж теперь делать, не скандалить же! А по-моему — скандалить! — выкрикнула Ася. — Скандалить, но безобразия не допускать!
Она перевела дух и, снова оглядываясь, шепотом объяснила:
— Я им сказала, что бегу в магазин. Они бы ни за что не пустили меня к вам. Саша даже рассердился, когда я сказала, что надо пойти в партбюро или к начальнику. А мне... мне Шикина жалко, он очень расстроился. Саша говорит, он уже год над этими диафрагмами думает... Да и других с какой стати обижать? Тут не только в премии дело: я-то ведь знаю, кто действительно работал!
В понедельник утром Воробьев первым делом подошел к Воловику, но Саша был очень занят на сборке регулятора, он только отмахнулся:
— Да ну, бог с ним! Есть из-за чего волноваться! Хочет числиться в бригаде — ну и пусть числится.
Зато Шикин был и расстроен и взволнован. Он привык подчиняться Гаршину — и потому, что Гаршин долroe время был его начальником, и потому, что сам он был человеком тишайшего характера. Только в последнее время он как-то осмелел, — назначение старшим технологом окрылило его.
— Смотрите-ка, тихий-тихий, а в бюро появился начальник, — говорили технологи.
Шикин работал без шуму и очень четко. Указания своим подчиненным он давал вежливо, но твердо, и никогда не забывал проверить, как они выполнены. В цехе почувствовали перемену, хвалили Шикина и в глаза и за глаза.
С той ночи, когда он нашел первое решение косых стыков и объяснил его Полозову и Карцевой, стоя посреди улицы на трамвайных путях, он очень изменился. Для Полозова и Карцевой его решение было просто удачной находкой, для него оно было чудесным открытием собственных способностей. Он понял, что «может».
Позднее появился новый, лучший вариант — Воловика, появились еще варианты. Но к тому времени члены комплексной бригады сроднились, составляли как бы одно целое, и многие решения рождались в горячих спорах, так что потом и не вспомнить было, кто что предложил. Шикин уже рисовал себе недалекое будущее, когда проект бригады будет закончен, утвержден, внедрен в производство, когда рабочие будут рассказывать новичкам, какое было прежде мученье с этими косыми стыками... и как теперь стало легко... Думал он и о премии, — отец большой семьи, он всегда нуждался в деньгах и уже подсчитал вместе с женой, как израсходовать премию: дочке новое пальто, сынишкам новые костюмчики и ботинки к началу школьной учебы, — удивительно, до чего на них горели и ботинки и штаны, и до чего быстро ребята из всех одежек вырастали!
То, что Гаршин «примазался» к уже готовому, разработанному предложению, расстроило Шикина, тем более что он чувствовал себя виноватым перед бригадой — именно с ним заговорил об этом Гаршин, и именно он, растерявшись, согласился на то, чтобы Гаршин поставил свою подпись.
— Вы понимаете, Яков Андреич, это было так внезапно, — удрученно рассказывал он, — Ведь сначала Виктора Павловича звали в бригаду, но он не пошел. Сколько у нас собраний было, сколько ночей сидели, сколько вариантов перебрали! И вот уже добрались до главного. Надо оформлять, заканчивать. Григорий Петрович начал нас торопить. Ведь станка-то такого нет, его еще заказывать нужно! И вдруг Анна Михайловна предлагает временно приспособить карусельный станок. Алексей Алексеевич поддерживает, даже подробно рисует как: скоростные головки с особыми моторчиками. Ну, всем понравилось, Григорий Петрович приказывает поскорее додумать все подробности и подавать... Мы идем в цех. Прямо у каруселей все обсуждаем. Виктор Павлович тоже с нами пошел; конечно, участвует в обсуждении, — вопрос тут был, как обеспечить разворот...
Шикин начал чертить на обороте старого чертежа. — Наметили мы фиксаторы установить на планшайбе и на самой станине... Стоечки какие-нибудь в виде столбиков, стоящих точно друг против друга...
Листок бумаги покрывался линиями и пунктирами. Воробьев напряженно вглядывался, стараясь уловить общий замысел. Огромная, быстро вращающаяся металлическая площадка каруселей должна была оставаться недвижной, пока скоростные головки обрабатывают один косой стык. Первая головка делает черновую обдирку, вторая «доводит» стык до полной точности. Затем планшайбу разворачивают на сто восемьдесят градусов, н второй стык сам подходит под скоростные головки.
— Здорово придумали! — сказал Воробьев. — И ведь несложно! Чего доброго, и для краснознаменки поспеет?
— Поспеет, если постараться, — сказал Шикин, и радость удачи на миг осветила его лицо. — Предложение уже подано, прямо главному инженеру. — Радость померкла: Шикин вспомнил про пятую подпись.
— Как же это все-таки произошло с Гаршиным? Придумал он что-нибудь ценное, или что?
— Ну, как сказать. Особых предложений не было, а так — участвовал, одобрял. Когда говорили, как замерять, чтоб ось точно совпала при развороте, кто-то сказал — штихмассами можно замерять, а Виктор Павлович сказал: можно индикаторы установить, на циферблате сразу увидишь любое отклонение. Ну, все согласились... А потом Алексея Алексеевича вызвали в цех. Анна Михайловна побежала проводить занятие, а Виктор Павлович и говорит: «Давайте не откладывать, надо оформлять и подавать, я сам снесу главному инженеру и протолкну побыстрее». Ну, правда, помог. Чертежи-то делал я да наши технологи помогали, а вот записку писать — я, знаете, не мастер насчет формулировок. Это уж Виктор Павлович все изложил, хорошо у него получилось, красиво. Я стал его благодарить от всей бригады, а он... Знаете, как Виктор Павлович? Все с шуточками: я, мол, тоже не чужой, меня в бригаду раньше тебя звали, я только не умею месяцами корпеть, я люблю — раз-два, и готово! И вдруг спрашивает! «Подписать, что ли, и мне для крепости? В техническом отделе моего баса боятся, помчится наше рацпредложение по «зеленой улице»... И подмахнул: «В. Гаршин».
— А вы что же?
— А я… в том-то и дело, что я растерялся.
— А другие?
— Ну... Воловик, знаете ли, такой, что ему вроде безразлично. Плечами пожал и расписался в самом низу листа. А Алексей Алексеич и Анна Михайловна...
Он смущенно улыбнулся и совсем тихо докончил:
