Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин

— И долго ты, ходишь да думаешь?

— Недели две… — невесело улыбнулся Столетников.

— Саша, — медленно начал Нижельский, — по-моему, тебе надо хорошенько отдохнуть…

— Олег Петрович!.. — с упреком перебил его Столетников. — Вы, вероятно, считаете меня больным, не совсем нормальным? Я совершенно здоров.

— Верю, Саша, — серьезно сказал Нижельский, — но ты переутомился. Да-да-да, переутомился от безделья! Забил голову дурными мыслями, опустил руки, и тебе кажется, что все потеряно. Да, тебе надо отдохнуть, — продолжал он, — отдохнуть в работе, чтобы вздохнуть времени не было. И я тебе такую работу предоставлю в самый короткий срок. И попробуй мне отказаться…

— Что, наложите взыскание?

— Да. Наложу…

— Опоздали, я демобилизовался, товарищ подполковник…

— Запаса, — закончил за Александра Нижельский и, глядя на оторопевшего собеседника, улыбнулся.

— Как? — Столетников даже привстал. — Вы демобилизовались?

— Уволился в запас. И назначение получил.

— А куда? — спросил Столетников, и потянулся к коробке папирос.

— Сюда… В распоряжение обкома партии. Не знаю еще, на какую должность, но это не имеет значения. И кому-кому, а тебе дремать не дам… по старой дружбе. Тебя демобилизовали. Ну и что же? Тысячи офицеров едут домой. Посмотри на страну, вспомни то, что в войну пережил, что видел собственными глазами. Все исковеркано, разрушено, сожжено немцами. А кто восстанавливать будет?.. Я спрашиваю, кто будет, если все офицеры, как ты, рассуждать станут?.. Видите ли, он не может без армии!.. А ведь ты солдат, солдат трудовой страны, который обязан выполнять долг там, где прикажет партия, Родина!.. Молчишь?.. То-то!..

До глубокой ночи затянулся разговор фронтовых друзей. Расстались во втором часу, договорились утром встретиться в обкоме.

— Приду, Олег Петрович, обязательно!..

15

Трактор с прицепом остановился у штабелей дров, бросавших на волок длинные тени. Выглянув из кабины, Русакова посмотрела на солнце. Оно было еще высоко.

«Успею!» — подумала она и, став на гусеницу, спрыгнула на землю.

Рабочие лесосклада приступили к разгрузке, взялась за полено и Татьяна, и тут надтреснутым дискантом пропел гудок шпалорезки.

— Ну, шабаш, бросай работу, — сказал партнеру усатый рабочий, — завтра докончим!

— Как же это завтра? — заволновалась девушка. — Или вы не знаете, что с завтрашнего дня мы переходим на сквозной метод?

— Все уши прожужжали, — спокойно возразил рабочий. — Ну, и с богом, а нам-то какое дело? Гудок был, значит, кончай работу. Закон! Так-то, милая!

— Эх-х, — с горечью вздохнула девушка и посмотрела в сторону шпалорезки, куда собирались рабочие.

Там: машины уже разворачивались в сторону поселка, люди залезали в кузовы.

— Русаковой наше почтеньице, — вывел ее из задумчивости чей-то голос. — Кого ждешь, Таня, почему не глушишь мотор?

— Ступай своей дорогой, — отмахнулась Татьяна и взялась за полено.

Не глядя на проходящих мимо рабочих, она стала укладывать дрова в штабель и, чтобы ни о чем не думать, считала. Так, казалось, работа шла быстрее.

— А ну, товарищи, поможем Татьяне, — услышала она знакомый голос и, оглянувшись, увидела технорука Седобородова, остановившего группу рабочих лесосклада.

— Помочь, можно, — отозвались те и, побросав на штабель телогрейки и куртки-спецовки, принялись за работу.

Таня с благодарностью взглянула на технорука.

— Молодец, дочка, — подойдя, сказал он, — правильно, говорю, делаешь, что не оставляешь назавтра. Однако, зря своих рабочих отпустила.

— Гудок же был, Сергей Тихонович, — тихо ответила девушка, виновато глядя на высокого, горбоносого старика, с прокопченными табаком пышной бородой и усами. — Шабаш, говорят.

— Шабаш шабашом, а закончить надо… Ну, поезжай! — кивнул он на трактор.

Таня влезла в кабину трактора и взялась за рычаги. Сильней заурчал мотор, машина дрогнула и рванулась с места.

«Ну, вот, теперь я успею!» — радостно засмеялась девушка и подумала о Николае. Улыбнулась, радуясь, что теперь они будут вместе, в одном звене!..

Чем ближе подъезжала она к делянке Верхутина, тем звонче стучало сердце.

В центре пасеки у тракторного волока собрались лесорубы. Увидев Русакову, Константин Веселов многозначительно подмигнул товарищам и, приняв театральную позу, пропел:

Девушка нахмурилась, но на лице Константина было такое невинное выражение, что она невольно тут же улыбнулась, простив ему шутку.

Верхутин поднялся, уступив ей место на лесине, и, глядя на лесорубов, заговорил. Слушали его с некоторым недоверием.

«Что ж, — было написано на лицах лесорубов, — посмотрим, что выйдет».

— Вы спрашиваете, какая, мол, будет польза от сквозного метода? — говорил Верхутин. — Давайте вместе рассудим. Вот ты, Николай, — обратился он к Уральцеву, — сколько зарабатываешь?

— Всяко случается, — нехотя ответил Уральцев. — Меньше тысячи не бывало, чаще полторы-две, а то и больше.

— А ты, Костя? — спросил Григорий Веселова.

— Я, как люди, что напилил, то и будет. Серединка — тысячу.

— А ты? — повернулся звеньевой к лесорубу, работавшему обычно с кем-либо в паре.

— Да как сказать-то?.. Пятьсот-семьсот…

— А вы? — спросил он других.

— Считай, что не больше.

— И вам хватает?

— На вот те, хватает! Да откуда хватит-то, ежели у меня дома жена с тремя ребятишками? Рад бы больше заработать, да, видать, кишка тонка. Больно много времени попусту расходуешь.

— А почему?

— Очень даже просто! — сердился лесоруб. — Вальщик свалит да раскряжует, подсчитал на глазок — норма аль две есть, ему и хватит. А мне-то норма от сучков идет. Может, сам бы свалил себе,