Триумф. Поездка в степь - Юрий Маркович Щеглов
— Свежие караси — лучшая жратва для Васьки. Айда к Гинзбургу, — предложил Роберт.
На нашем птичьем языке его слова означали: «Смотаемся в тайник, захватим взрывчатку и отвалим на Днепр глушить рыбу». В подвале сожженного фугасами дома Гинзбурга мы оборудовали заветное место — сухое, теплое. Здесь мы хранили гранаты, мины, трофейный тол в бумажных пачках, ящик с патронами и еще кое-какие штуки, о которых теперь и вспомнить страшно.
Бежать к причалу, клянчить у деда Иоасафа каюк, спустить его вниз по течению к Жукову острову, взять рыбу, выгрести к Лавре — намаешься как черт. А неизвестно еще — возьмем ли.
— Наварим ухи, а колбасу выставит Васька. Уж как водится. Салями унд уха — мирово, — соблазнял меня Роберт.
Нужно ведь участок берега отыскать, чтоб тихо, чтоб никого — подальше от слободы. Нынче на Днепре не то что в сорок четвертом — везде полно народу.
— Поздно, не успеем. Пиво, пожалуй, попробуем раздобыть, — увиливал я.
— Балда, поплывем, нажарим с картошкой…
Я обожал жареную рыбу больше любой пищи на свете, больше хлеба. Но я был тверд и неумолим. По правде говоря, я боялся швырять гранаты в воду. К браконьерству мы пристрастились в прошлую весну. Несчастную рыбу глушили безжалостно. Роберт до тонкости изучил взрывную технику. Противотанковые презрительно пинал носком — сердце обмирало. После нехитрой операции шутя жонглировал трофейными гранатами на длинных желтых ручках. Объясняя устройство запалов, весело пророчествовал:
— В крайнем разе с культей проживем, как Сверчков. Не дрейфь!
Но я дрейфил, и порядком, хотя срывать чеку приятно — ощущаешь себя сильным, бойцом. Роберт срывал лихо, наблюдал, щурясь, за кувыркающейся лимонкой, а на землю бросался погодя. После разрыва быстро — к отмели, сталкивал каюк и там, на воде, хищно, по-чаячьи, выклевывал взбаламученную рыбу. Я медлил, робел, бегал по берегу.
37
В пригородах следы разгрома фашистской армии долго сохранялись — до весны сорок шестого. Отступающие солдаты побросали в траншеях, блиндажах, дотах, подземных складах и железнодорожных тупиках черт знает сколько оружия. Всю Пущу и Святошино завалили. Мы его аккуратно собирали и привозили на трамвае домой. Особенно ценились эсэсовские офицерские кинжалы, напоминавшие формой рыцарские мечи, тол — глушить рыбу и мины — противопехотные, минометные — для баловства. Среди ребят Печерска, Подола, Соломенки, Демиевки взрывная техника распространилась мгновенно. Ее применяли, что называется, смело экспериментируя. Роберт и я, например, предпочитали опасные игры с минометными минами, корпус которых был выкрашен в багровый цвет, а стабилизатор в серый, как стены школьной уборной. Серийный номер и орел с квадратными плечами четко выдавливали посредине. Не ошибешься, немецкие. Из Дюссельдорфа какого-нибудь. Мин, готовых к боевому действию, не встречалось. В них следовало еще ввернуть взрыватель — пластмассовый колпачок. Вероятно, ящики с ними лежали в другом месте, да нам колпачки и без надобности — не спускать же такой маленький дирижабль носом вниз с крыши. Поубивает всех на улице. В обыкновенную винтовочную гильзу мы засовывали вьющиеся ленточки артиллерийского пороха и вставляли ее в отверстие срезанного конца. Одно удовольствие подрывать подобные игрушки в бездонных подвалах дома Гинзбурга. Эхо глухо и нутряно прокатывалось, колебало перекрытия, щебенка и мелкие обломки долго сыпались градом.
Особенно я полюбил дымовые шашки. Иметь с ними дело куда безопаснее. А форсу не меньше. Прокрутишь напильником оболочку, вложишь горючие ленты, подожжешь — дым на всю округу. Без разрывных пуль здесь обходились, детонация шашкам не нужна. В разных концах парка, вокруг бело-зеленого дворца вдовствующей императрицы Марии Федоровны мы закладывали по нескольку штук. Ахтунг! Фойер! Деревья и здания через минуту тонули в зловеще вертящихся клубах дыма. Прибегали перепуганные девушки-милиционерши и дворники, свистели, ругались. Мы драпали от них к обрыву, оттуда кубарем по кручам до самого берега — и по шоссе врассыпную. Шашки горели роскошно. Пламя пыхало белое, раскаленное, как солнце над пустыней.
Противопехотные с разными взрывателями тоже здорово наловчились использовать. Грохот по пустырям и оврагам поднимался невероятный. Вездесущий Ладонщиков, начальник горотдела милиции, сформировал специальный летучий отряд по борьбе с «минерами», и мыкался тот отряд по окраинам в потрепанных «доджах» три четверти, да опаздывали обычно. Попробуй уследи. Беспалый Сашка Сверчков догадался помещать мину — взрыватель с «усиками» или кнопкой — под деревом, через сучок перекидывал шпагат с привязанным к нему кирпичом, затем шпагат пережигал, и кирпич летел вниз.
Ручные гранаты, в которых взрыватель коварно прятался в деревянном держаке с фарфоровым шариком, самые удобные для браконьерства. Но неокрашенных держаков мы-то и не нашли. Исхитрились и приспособили наши запалы прикручивать к ним проволокой. Сдернешь чеку — будь здоров! Бабахнет как миленькая. Что вытворяли — кошмар. Иногда разворачивали оболочку напильником — до тола, в отверстие вкладывали разрывную пулю — кажется, с черно-красной головкой — и две-три ленты артиллерийского пороха. Если ленту удлинить, то гранату можно и швырнуть, но мы боялись — огонь погаснет, подрывали под камнем. Шли гранаты и на гражданские цели. Осторожно вытопив из стаканов тол, продавали их дядьке Семену, базарному слесарю. Кружки и копилки для селян получались мировые, пользовались спросом. Деньга текла в карман — и немалая — всю весну и лето сорок четвертого.
Но с куском тола, однако, ничего не сравнить. Хранился он в провощенном пакете и смахивал на мыло. С угла торчал хвост бикфордова шнура. Подпалишь его и проворней — в реку. Рванет — столб распадающейся на жемчуг воды до небес. Рыба всплывает целенькая. Гранаты крупную рвут на части, а тол глушит — пузом кверху, вроде уснула. В большом радиусе. Тащи ее сачком — и в ведро. Сачком — и в ведро. Десять минут, и в ведро будто камней насыпали. Более варварский способ браконьерства придумать трудно. Считалось, однако, что мы еще не свирепствуем, как другие, хотя Роберту с голодухи рыбы часто хотелось. Два с половиной года немцы к берегу не подпускали. Заметят с
