Илья Лавров - Встреча с чудом
— Вы скроетесь, а кто-нибудь ночами будет заглядывать в лица всех девушек, искать вас...
— Ну, меня искать не будут. Что во мне хорошего? — Ася смущенно засмеялась.
— Вы думаете? — многозначительно спросил Лева. Ася отвела глаза.
— Это вот меня искать не будут. Я некрасивый.
Они замолчали и, не решаясь посмотреть друг на друга, глядели в окно. Он закурил и задумчиво прочитал:
Я не завидую тем людям, что уютноПрожили жизнь, не ведая беды,Не встретившим печали, хоть минутной,Не евшим вместо хлеба лебеды,Не плакавшим от дорогой потери,Не знавшим никогда цены рубля.Счастливчикам таким я плохо верю.Ну, чем такому дорога земля?!Где след его в полях ее зеленых?Что жизнь такая? Проплывет, как дым.Завидую седым вискам ученых,Солдатским старым шрамам боевым...
Чемизов оборвал чтение.
— Черт знает, что сегодня со мной! Вот и стихи зачем-то... елки-палки...
Он перехватил серьезный, пытливый взгляд Аси.
— А стихи вы пишете здорово! — раздался из-за ее спины голос Славки.
Ася вышла в коридорчик, стала у окна.
— Вздремнуть, пожалуй, — наигранно беспечно проговорил Чемизов и легко взобрался на вторую полку.
Приплелся толстяк. Он был до того пьян, что стал разговаривать с вещами.
— А, ты ждешь? — спросил он у постели. — Ну-ну, я сейчас. А ты виси и не мнись, — погрозил он пиджаку. — Стойте здесь и ни-ни, ни шагу без меня, вы еще мне понадобитесь, — сказал он туфлям, упал на полку и захрапел. В купе запахло так, будто разлили бочонок вина.
— Получил полное счастье, — заметил Лева. — Я знал одного парикмахера, у которого с коленок не сходили синяки. Он всегда напивался до того, что падал.
Славка засмеялась...
Ася смотрела в окно. Его усеяли крупные капли. От хода поезда затонувшие в них пылинки крутились. «Сколько всего на земле происходит, — думала Ася, представляя себе Евдоху. — И какая она, эта жизнь, большая». Ася почувствовала себя несущейся в ней щепочкой. Эта жизнь разжигала жадное любопытство.
На другое утро Ася поднялась раньше всех. Было грустно, словно в душе моросил дождичек. Ночью поэт долго курил, что-то записывал в блокнот, что-то шептал себе под нос. И на Асю повеяло дыханием неведомой жизни. Потом она, засыпая, подумала, что Лева хороший. И она ему нравится — Ася это видела. И для нее это было настолько новым, что она даже плохо спала.
Едва светало. Поезд остановился около спящей станции. Ася вышла из вагона. Перрон и вокзал были совершенно пустыми. Серо-синий ненастный полусвет только-только начал бороть тьму. Меж голых тополей, чумазых от паровозной копоти, висел еще легкий туман. Сыро, студено, осенне. И никого. Над неуютной землей ярко и печально сияла всего лишь одна звезда.
И тут Ася увидела женщину в светлом плаще. Женщина подошла к синему почтовому ящику, подняла козырек над щелью, но не опустила письмо, а задумалась. Потом нерешительно, медленно вложила угол конверта в щель и тут же выдернула, точно обожглась. И опять сунула наполовину в ящик и, как будто тяжесть, выволокла обратно, прижала к груди. Ася, замерев, следила. Женщина то протягивала руку с письмом к ящику, то отдергивала, то вновь протягивала. Наконец, комкая, торопясь, она почти вбила письмо в щель и тут же испуганно схватилась за ящик, но было поздно: чья-то судьба решилась. Склонив голову, она побежала, скрылась за садиком.
Ася чуть не бросилась за ней. Жизнь на каждом шагу открывала перед ней то один, то другой свой уголок. Ася вошла в спящий вагон и не удивилась, когда в пустом коридорчике у окна увидела Чемизова. Конечно, он вышел к ней. Они стояли рядом, смотрели в окно, и он говорил:
— Вот тысячи людей устремились по этой дороге, происходят тысячи мимолетных встреч... На каком-нибудь полустанке, около торговки огурцами, в суете заденешь девушку, извинишься, положишь огурцы в фуражку и уйдешь в свой вагон. А она — в свой. И тебе даже в голову не придет, что случайно толкнул ту, которую всю жизнь искал... Или вот так стоишь .у окна, разговариваешь о пустяках и не подозреваешь, что говоришь со своей судьбой...
Ася пальцем рисовала домик на запотевшем стекле.
Мимо окон проплыл стог в пустом и сумрачном поле. На стоге, вдавив ямку, спала собака, мокрая от росы.
Чемизов взял Асину руку и вдруг поцеловал.
Она дернулась, перестала видеть окружающее.
Потом она не могла вспомнить — сказала что-нибудь или нет. Должно быть, все-таки что-то сказала. Сказала и ушла в купе, забралась на полку. И не знала, что делать: заплакать или рассмеяться.
Она посмотрела на свою руку, нахмурилась: рука была маленькой, запачканной о поручни, рука неряхи школьницы...
Весь день она видела ласковые глаза поэта. И весь день сердце у нее замирало: вечером они должны были проехать родной город. Она пронесется мимо. И от этого ей было печально и беспокойно. И все же весь день она не забывала, что Чемизов поцеловал ей руку. Небывалые и, как ей казалось, запретные мысли обдавали жаром ее щеки. Ведь придет время, и кто-то полюбит ее, будет целовать ее, и она выйдет замуж. От этих мыслей ей было и весело, и страшно, и стыдно. Она не могла представить, как это все произойдет. Потом она поняла, что ей нравилось тайно перехватывать влюбленные взгляды Чемизова. Но она тут же возненавидела себя за эти мысли, почувствовала себя гадкой и заявила сама себе, что этого не может быть, что она замуж не выйдет потому, что будет вечно плавать на корабле.
Это опять жизнь приоткрыла ей новый уголок свой, встревожила все ее существо, пробудив жгучее любопытство.
Вечером она вышла на тихой станции, подошла к решетке вокзального сквера. Сгущались грустные сумерки. В пустой аллее стояла сырая скамейка. Лужи, грязь, палый лист. На листьях валялся окурок. Кто-то только что сидел здесь. Над окурком вилась длинная синяя прядка дыма. Вилась тоскливо. Окурок был искусан. В луже плавали клочки письма, на них расползлись фиолетовые буквы. Ася долго смотрела на дымок в сумерках. И столько было печали в этом дымке, что Ася запомнила его навсегда. И на миг жизнь показалась ей совсем невеселой. Нет, никого и ничего она не хочет! Пусть будут только корабли! Нет, нет, никогда с ней не может случиться .подобного! Она никого не любила, да и не хочет любить. Зачем ей это?
А мать, отец? Ведь она любит их, и еще как! Ну и что же? Ну и что же? Нельзя же всю жизнь сидеть под маминым крылышком... Вот через два часа будет родной город...
Ася металась по всему вагону, от окна к окну. Она то жадно смотрела на мелькающие знакомые полустанки, то начинала лихорадочно разворачивать кулек с конфетами, чтобы свернуть его еще красивее. Это был их подарок матери.
— А папе... папе ничего нет! — воскликнула она. — Чего бы ему купить?
Долго ломали голову, и вдруг Лева закричал:
— Ура! Выход найден! — он выдернул из кармана пиджака изогнутую трубку из верескового корня. Она лежала в красивом замшевом кисете с кистями.
— Спасибо! — от всей души сказала обрадованная Ася. — Вот это подарок так подарок!
Она бережно положила трубку в кулек с конфетами. И опять бросилась к окну. Но не стоялось на месте, и она вернулась в купе.
Славка тоже была сама не своя. И она томилась, не зная чем. заняться.
— Вот как батя ввалится в купе да обеих нас ухватит за шиворот, тогда запоем мы с тобой! — проговорила она бодрясь.
«Останутся. Не вытерпят», — подумал Чемизов.
Сестры бросились к окнам: замелькали огни, знакомые постройки. Сотни километров ехали среди незнакомого, невиданного, и вдруг родной островок: город детства. Они узнавали исхоженные ими улицы, здания, в которых не раз бывали, тополя, скверы, которые росли вместе с ними. А вот и дом их, такой знакомый до последнего сучка.
Лицо Славки стало пунцовым, а лицо Аси — бледным.
Проплыл ярко освещенный перрон, исхоженный их ногами, фигурный, с башенками, старинный вокзал. На него сыпались с .тополей листья. Ася и Славка быстро одевались, путаясь в рукавах пальто. Поезд остановился. Сестры подняли воротники, закутали шарфами лица, натянули на глаза шапочки.
«Останутся», — уныло подумал Чемизов.
— Значит, я к Косте, а ты к нашим окнам. Только осторожнее, — распорядилась Ася.
Она выпрыгнула из вагона, легко промчалась в диспетчерскую, припала к окошку.
- Ты откуда? Ты вернулась? — бросился к ней Костя.
Она схватила его за рукав, теребила.
— Нет, нет! Еду дальше. За озеро Байкал. Милый Костенька! Я очень соскучилась. Зайди к маме, скажи: все в порядке. Вот передай записку и кулек.
— А как же, понимаешь, с училищем?
— Училище будет. Мы здоровы, скажи. Я тебя буду вспоминать. Прощай же!
Не успел Костя придти в себя, как она исчезла.
Ася пронеслась по перрону, узнавая знакомых носильщиков, киоскерш, работников вокзала. Она бесшумно распахнула калитку. Славка притаилась у окна в мамину комнату. В нем горел свет. Окна в комнате сестер были темными, унылыми, как в нежилом помещении. В освещенном окне медленно проплыла большая тень.
