Златослава Каменкович - Его уже не ждали
— Царские власти слишком хорошо знают нашу фамилию, они ненавидят нас. Калиновский рассудил правильно.
— Не могу, не могу! Отвращение охватывает меня от одной мысли… Поедем в Вену, быть может, Ярослава действительно отправили. Мы должны повидаться с ним, посоветоваться, иначе я сойду с ума!
Поездка в Вену ничего не дала, хотя Ярослав в это время был именно там.
Все попытки увидеться с ним, перекинуться хотя бы единым словом, передать записку оказались тщетными; к нему не допустили даже нанятого адвоката, ссылаясь на то, будто русского подданного в Вене судить не будут.
Анна пала духом, тогда как Барбара еще надеялась: Калиновский с его обширными и влиятельными связями должен помочь им добиться свидания с Ярославом.
Мать и дочь поспешили обратно во Львов.
Калиновский принял их сердечно. С выражением участия и сострадания на лице слушал он нерадостную повесть Барбары об их мытарствах в Вене.
— Вся наша надежда на вас, пан Людвиг, — откровенно призналась Барбара.
Калиновский вздохнул и озабоченно заходил по голубой гостиной, обставленной с дворцовой пышностью.
— К сожалению, пану Ярославу теперь можно помочь, находясь только в России, а не отсюда. Да, его передали русским. Я мог бы выехать туда, но моя поездка будет безрезультатной…
Женщины с тревогой ловили каждое его слово.
— Мне известно, что досье пана Руденко-Ясинского осталось во Львове. Полиция упорно ищет акт вашего бракосочетания с паном Руденко-Ясинским. Будем предельно искренни: если в досье появится этот документ…
— Лучше я умру, чем соглашусь… — прошептала Анна.
Калиновскому вдруг показалось, что замок, который он строил с таким рвением и надеждой, воздвигнут на зыбком песке и вот-вот рухнет.
«Не отказаться ли от затеи? — заколебался он. Но сразу же овладел собой и с досадой подумал: — Ты ли это, Людвиг? Неужели ты бессилен? Ты ведь никогда не останавливался на полпути! Наступила решающая минута. Еще один ход, и тогда ты — благородный рыцарь, и Анна — твоя!»
— Мне самому больно вам предлагать это, пани Анна, — проникновенным голосом заговорил адвокат. — Поверьте, другого выхода нет… — Он остановился под огромным филодендроном и задумчиво добавил: — Может быть, завтра-послезавтра мой совет окажется лишним… Запоздалым…
Барбара поняла устремленный на нее вопросительный взгляд дочери.
— Решай сама, — вздохнула мать. — Бывает, когда из-за нерешительности или необдуманности человек страдает всю жизнь. Подумай хорошо, чтобы потом не укорять себя, что ты могла спасти Ярослава и не сделала этого.
«Ярослав, я решаюсь на отчаянный шаг ради твоего спасения… Я ставлю под сомнение свое доброе имя, свою честь. Отрекаюсь от тебя, чтобы сохранить тебя для людей, которым ты, как Прометей, несешь огонь, свет, счастье… Пусть в твое сердце никогда не закрадется сомнение в моей верности… И, если не суждено нам встретиться снова, твой ребенок, которому я дам жизнь, клянусь, любимый, будет таким, как ты…»
Эти мысли вернули Анне силы. Она выпрямилась и проговорила каким-то странно изменившимся голосом:
— Мама, я согласна…
Барбара перевела дыхание, словно только что избежала большой опасности, угрожавшей им.
— Пан Людвиг, мы так вам обязаны, что даже неловко просить вас…
— Я весь к вашим услугам.
— Как все это оформить?
— Прежде всего необходимо расторгнуть брак пани Анны с Руденко-Ясинским. Я поеду в Прагу и побеспокоюсь о том, чтобы не осталось никакого следа, который мог бы послужить доказательством для полиции. Не тревожьтесь, все хлопоты возьму на себя. Я не могу равнодушно взирать на горе вашей дочери. И, скажите, разве не долг христианина — помочь своему ближнему? Если пани Анна разрешит, я сам готов взять на себя роль жениха и разыграть ее до конца. — Сделав маленькую паузу, Калиновский клятвенно произнес: — Ну, а что касается защиты пана Руденко-Ясинского, я буду отстаивать это дело как свою честь: выеду в Россию, найму лучшего адвоката, и мы выиграем процесс.
Глава восьмая
НОВАЯ ИНТРИГА
Нет, не горестная судьба двух любящих людей заставляет Людвига Калиновского нервничать, совершая обычную утреннюю прогулку по Кайзервальду[18] верхом на породистой лошади.
«Нельзя полностью предвидеть все… А если Руденко-Ясинского помилуют? Если всего лишь — Сибирь и каторга? — спрашивает себя Калиновский. — Тогда… тогда суровые испытания еще больше сблизят Анну с мужем. Их любовь, их несломленное доверие друг к другу всегда окажутся выше заблуждений, обид…»
И злой мозг Людвига Калиновского плетет новую интригу.
«Они должны умереть друг для друга… Да, да, скорбное известие о трагической смерти Анны, которое Руденко-Ясинский получит в тюремном каземате, пожалуй, самое верное оружие, способное убрать с дороги этого хлопа, — принял решение Калиновский. — А с ней… Здесь надо осторожнее».
Калиновский резко повернул лошадь и рысью помчался в город.
Спустя час, приняв ванну, переодетый и надушенный, Людвиг Калиновский выпил кофе и направился в кабинет, куда вслед за ним лакей завел Магду Гжибовскую.
Гжибовская была подавлена великолепием убранства целой анфилады комнат, через которые ей пришлось пройти. И сейчас она с раболепием смотрела на окруженного сигаретным дымом и ароматом духов владельца всех этих богатств, которым, ей казалось, и цены нет.
«Вот как? Этот миллионер во мне нуждается? Надо переписать и подписать какое-то письмо? Сто крон за такую услугу… — по спине Магды Гжибовской пробежала легкая дрожь, тогда как в глазах, тусклых, как у рыбы, вспыхнули искорки алчности. — О, я не дам наступить себе на ногу…»
Она прочла письмо. Страшное письмо.
С минуту она колебалась. «Безрассудно отказываться от таких денег… — нашептывала ей жадность. — Ты же не из тех, кто предпочитает жить бедняком, чем разбогатеть грехом? Ну?»
Но Магда Гжибовская возвела очи к небу.
— О, нет, нет, пан меценас![19] — Гжибовская молитвенно складывает руки и вздыхает. — Как я могу это засвидетельствовать? Пани Анна и ее мать переехали от меня живые и здоровые. А здесь написано… Да и у меня потом не хватит денег на свечи, чтобы вымолить у бога прощение за такой грех.
Вместо ответа Калиновский, обаятельно улыбаясь, достал из ящика письменного стола чековую книжку и, выписав на предъявителя двести крон, положил чек перед женщиной.
Взглянув на сумму, Магда Гжибовская дрожащими руками почти схватила чек и поспешно спрятала в свой бархатный редикюль. Затем она взяла из рук Калиновского протянутое ей перо и склонилась над письмом. По в следующее мгновенье, словно ее ужалила в руку оса, она выронила перо.
— О, я не могу… — вымолвила она. — Это слишком большой риск.
Улыбка Калиновского, казалось, говорила: кто ничем не рискует, тот ничего не получает.
Не без сожаления, как успел подметить Калиновский, хозяйка меблированных комнат достала из редикюля чек и положила обратно на стол.
Калиновского не озадачишь. Он молча выписал второй чек и на такую же сумму. Оба подтолкнул в сторону женщины.
Узкая ладонь Гжибовской легла на чеки.
— Пан меценас, — почти прошептала хозяйка меблированных комнат, — а если муж пани Анны вернется?
Калиновский молча отвел ее руку, взял оба чека и бросил их в ящик письменного стола.
«Сумасшедшая! Что я наделала? — губы женщины заметно дрожали. — Вот уж правда, что малая оплошность может довести до большой беды…»
Тем временем Калиновский достал из портмоне уже подписанный чек и положил перед ней. Начиная какое-нибудь дело, он всегда думал о конце.
— Пятьсот крон? — не поверила своим глазам женщина.
— Я попрошу вас, пани Гжибовская, переписать это письмо, — все с той же мягкой улыбкой, которая не сходила с лица, промолвил Калиновский. — И не бойтесь, этот хлоп больше никогда не появится во Львове.
— О, конечно, конечно, я сейчас выполню вашу просьбу, — пряча в редикюль чек, закивала головой женщина. — Я надеюсь на вас как на каменную стену.
А вечером Калиновский посетил своего духовного наставника, отца каноника из костела Марии Снежной, чтобы завершить свой коварный план.
Глава девятая
ПЕРЕД КАЗНЬЮ
Людвиг Калиновский с семьей поселился в Вене, на Клангенфуртерштрассе, в пансионе фрау Эльзы Марии Баумгартен, напротив роскошной виллы барона Рудольфа фон Рауха, утопающей в зелени и цветах.
Пансион фрау Баумгартен состоял из трех небольших живописных коттеджей, окрашенных в синий, розовый и зеленый цвета. Стояли они на некотором расстоянии друг от друга вдоль улицы, отделенные от нее легкой металлической сеткой, густо заросшей вечнозеленым плющом. К домикам через цветники вели аккуратно подметенные дорожки, вымощенные кирпичом. Вокруг раскинулся фруктовый сад. Пансион был рассчитан на богатых туристов. Каждый коттедж — для одной семьи. К услугам гостей здесь было все, даже кухарка, горничная и лакей.
