Златослава Каменкович - Его уже не ждали
Не успела женщина закончить мысль, как бесшумно отворилась высокая белая дверь, украшенная золотой резьбой, и в кабинет вошел среднего роста брюнет лет тридцати пяти.
Анна сразу узнала Людвига Калиновского.
Приветливо улыбаясь, с непринужденностью хорошо воспитанного человека, адвокат галантно поцеловал дамам руки, извиняясь за то, что вынудил многоуважаемых женщин ждать.
— Бог мой, в этой прекрасной даме я едва узнаю маленькую панну Аннусю! — мягко, дружеским тоном, с каким обычно обращаются к детям, проговорил адвокат. — Я вас сейчас приятно удивлю.
Он прошел в дальний угол кабинета, снял со стены небольшую картину и поднес Анне.
— Узнаете?
Из багетовой рамки смотрела девочка с пышными локонами и внимательными синими глазам.
— Это же я, — смущенно взглянула на Калиновского Анна.
— Мне удивительно легко удался этот портрет. Считаю его своей наилучшей работой, берегу. Я часто вспоминал вас, — солгал Калиновский.
Анна промолчала.
— Пан Людвиг, Аннусе сейчас очень трудно. Все наши надежды — на вас…
Калиновский опустился в кресло с видом монаха во время исповеди. После маленькой паузы он сочувственно вздохнул и не без удовольствия отметил, что этот вздох дошел до сердца Анны: ее лицо, словно выточенное античным ваятелем, еще больше побледнело.
— К величайшему сожалению, должен сообщить вам неутешительную новость, — на этот раз уже без притворства вздохнул адвокат. — Пана Ярослава Ясинского, точнее — Руденко-Ясинского, здесь судить не будут. По требованию русских властей, его передают в руки царских жандармов.
— Езус-Мария! Это самое худшее, чего можно было ожидать… Когда же это должно случиться? — внешне спокойно, но внутренне трепеща, спросила Барбара.
— Еще окончательно не решено, но, вероятно, в ближайшие дни.
— Вы знаете, в чем его обвиняют? Что его ждет в России? — испуганно спросила Анна.
— Русская жандармерия сообщает: во время обыска на одной конспиративной квартире, принадлежащей «Южнороссийскому союзу рабочих», целью которого было свержение царской власти путем социальной революции, был арестован подданный его императорского величества, типографский наборщик Ярослав Данилович Руденко. Во время препровождения в полицию Руденко убил жандарма и скрылся.
— Это неправда… Он не убивал! — запротестовала Анна. — Все произошло случайно. Ярослав шел к своему товарищу… Неожиданно он увидел, что кто-то выпрыгнул из окна квартиры, куда он направлялся. И тут он узнал товарища, который от кого-то спасался бегством. А в следующую минуту Ярослав уже очутился рядом с жандармом, целящимся в беглеца; Ярослав схватил жандарма за руку… В это время револьвер в руке жандарма выстрелил… А провокатор донес, якобы убийца — Ярослав.
— Это объяснение пана Руденко-Ясинского, — улыбнулся Калиновский. — А царские власти считают, что именно он, Руденко-Ясинский, — убийца. Вы ведь знаете, что составление дурных репутаций — наивысшее удовольствие мерзавцев! И, надо сказать, в России есть на это большие мастера. О, сколько они перевешали наших польских патриотов…
— Разве только польских? — скорбно прошептала Барбара.
— И вот стало известно, что Ярослав Руденко под чужой фамилией скрывается во Львове, — продолжал Калиновский. — Больше того, он участвует в тайном заговоре галицких социалистов против монарха Австро-Венгрии. Из досье[17]львовской тайной полиции я узнал, что сведения русской жандармерии о соучастии Руденко-Ясинского в тайном обществе галицких социалистов подтвердились. Отвечая на ваш вопрос, что его ждет, скажу: в лучшем случае — пожизненная каторга в Сибири, а в худшем… Вам хорошо известно, что русские власти сурово карают политических преступников, а сообщение царской жандармерии, как я уже сказал, свидетельствует, что Руденко-Ясинского они обвиняют в политическом терроре…
Во время разговора Калиновский наблюдал, какое впечатление производят его слова на Анну. От него не укрылось дрожание ее бледных губ, немое отчаяние в отливающих синим бархатом глазах…
Анна сидела, опустив голову, словно поникла под тяжестью горьких дум. Она, казалось, сразу постарела от горя. Вот Анна медленно выпрямилась, лицо ее стало суровым, решительным. В глазах сверкнул смелый огонек.
— Я последую за моим мужем в Сибирь, — решительно сказала она.
Барбара все время опасалась какого-нибудь необдуманного поступка дочери, но гром с ясного неба не напугал бы ее так, как эти слова.
— Что ты говоришь, Анна? Подумай!..
— Да, мама, иначе поступить я не могу. Я пойду за моим мужем и разделю с ним его участь, — твердо ответила Анна.
— Ты забываешь, что мне пришлось покинуть с тобой город, где ты родилась. Забываешь, кто был твой отец. Не кажется ли тебе, что и царь забыл об этом? — Голос Барбары дрогнул. — Дитя мое, порыв твой благороден, но неблагоразумен. Когда ты появишься в России с Ярославом, это может навлечь новую беду на него. Там, в России, еще слишком свежа память о польском восстании и о роли в нем троих отца и дяди…
Барбара боялась, что дочь неверно поймет ее, что отнесет эти слова за счет материнского страха перед одиночеством, и она обратилась к адвокату:
— Возможно, я ошибаюсь, пан Людвиг, скажите, как вы считаете?
— Пани Анна, ваши намерения достойны глубочайшего уважения. Счастлив тот, кто имеет такого преданного друга. Конечно, с любимым и Сибирь не страшна, однако… — Калиновский виновато посмотрел Анне в глаза и совсем елейным голосом, как ксендз, утешающий родных покойника, продолжал: — Я обязан вас предостеречь. Есть такие обстоятельства, о которых вы не знаете. И мой гуманный долг… а в данном случае на это толкает меня красота ваших чувств…. Я хочу помочь вам даже в том, о чем вы меня и не просите. Пани Анна, вы молоды, неопытны, поэтому не учитываете одного обстоятельства, и я постараюсь вам объяснить его. Допустим, вы приходите в полицию и заявляете: «Я жена Ярослава Руденко-Ясинского и прошу разрешить мне последовать за ним». Вам разрешают. Вы приезжаете в Россию. Царская жандармерия узнает, что жена Руденко-Ясинского — дочь известного польского повстанца и к тому же племянница мятежного генерала. — Калиновский даже прикинулся патриотом. — При упоминании этих святых для каждого поляка имен русский царь прямо зеленеет от ярости. До этого времени царские власти не были вполне уверены, что Руденко-Ясинский принадлежал к тайному обществу, и его пребывание на конспиративной квартире во время обыска считали случайным. Если же узнают о его близости к семье Дембовских, жандармерия будет иметь достаточно оснований считать арестованного политическим преступником и убедится в правдивости своих предположений, что убийство жандарма — не случайность. Следовательно, ваше искреннее желание помочь мужу даст противоположный эффект. Пани Барбара права…
Калиновский перехватил благодарный взгляд матери Анны и, словно желая окончательно парализовать волю Анны, отчеканивая каждое слово, повторил:
— Если царские власти добудут подтверждение своих предположений, Руденко-Ясинского, безусловно, повесят.
Глаза Анны затуманились. Слабо вскрикнув, она потеряла сознание. Тяжелые переживания последних дней не прошли бесследно.
— Что с ней? Вызвать врача? — встревоженный адвокат схватил с письменного стола колокольчик.
— Не надо, это пройдет, — удержала Калиновского Барбара.
— Пани Анна нездорова? — с оттенком грусти в голосе спросил Людвиг, подавая Барбаре содовый напиток.
— Аннуся будет матерью, дорогой Людвиг, — тихо объяснила Барбара. — А первые два-три месяца иной раз протекают очень тяжело.
Барбара поднесла стакан к губам дочери. Глотнув, Анна с болью высказала все, что накипело в ее душе:
— Варвары! Насильники! Схватили ни в чем не повинного человека и хотят его казнить! Разве же это не глумление над правосудием! Моральные выродки! В их руках закон, и они выдают себя поборниками справедливости, а сами казнят правду вместо лжи!
Слезы душили ее.
— Пойдем, мама… Надо добиться свидания с Ярославом…
Барбара поднялась.
— Простите, пан Людвиг.
— Прошу, прошу. Вы можете в любое время заходить ко мне. А я подумаю, чем смогу вам помочь.
Жизнь Людвига Калиновского протекала в кругу ясновельможных ханжей, коварных интриганов, хищных дельцов и бесстыдных лицемеров, одним словом — в высшем обществе, где обнажать прямодушие, искренность чувств считалось диким, подобно тому, как появиться голому на улице. Именно это общество было для Калиновского родной стихией. Поэтому чистота и мужество Анны, верность ее любимому человеку чрезвычайно поразили его. И Калиновский, не теряя времени, сделал все возможное, чтобы «помочь» Анне в ее горе. Тогда как Дембовским отказали в свидании с Ярославом, миллионер сумел получить от прокурора письменное разрешение на встречу Анны с мужем и с нетерпением ждал пани Барбару с дочерью. Одновременно он хотел сообщить им, что нашел способ, как спасти Руденко-Ясинского.
