Иван Лепин - Близкие люди
— У отца живешь? — спросил я на всякий случай.
— Отстроился… В собственном! — с чувством гордости и независимости ответил друг детства.
«Это хуже, — в свою очередь подумал я, — это осложняет дело».
Взошли на деревянный мосток через безымянный ручей, разделявший Болотное на две половины. Вспомнил я, как однажды Мишка Железников тонул возле мостка — в первом классе, что ли. Шли мы гурьбой из школы, Мишка и решил храбрость свою показать. Вода холоднющая в ручье была — май стоял, — судорога Мишку и схватила. Да и плавал он плохо. Еле спасли…
Если вел меня Мишка, то он должен это помнить — такие случаи на всю жизнь в память врезаются.
Я замедлил шаг на мостке, кивнул на ручей:
— Помнишь, как чуть не утонул? Как спасали тебя?..
Друг детства наморщил лоб, припоминая, несогласно завертел головой:
— Путаешь с кем-то. Я с пяти лет плаваю, а в техникуме по этой части чемпионом был. До сих пор грамоты храню.
Попал я пальцем в небо, но не стушевался, нашелся:
— Может, и путаю, давно ведь было…
Мишка Железников, значит, тоже отпал.
— А ты помнишь, как на мосту мы, болотнинские, с вами, хорошаевскими, дрались? Вот дурачье было. Я тогда тебя по голове палкой, ты — брык и с копыток. А за что? Смешно теперь и вспомнить…
Было дело, не ладили порой ребята Болотного и Хорошаевки. Как-то мне действительно набили шишку, но я не заметил тогда, кто меня ударил, и вот теперь, через столько лет, выяснилось… Только кто же он, давний-давний мой обидчик, который теперь с дорогой душою вел меня к себе в гости?
— Да, чего только не случалось в детстве… Тебя или не тебя за самопал чуть из школы не исключили? — продолжал я осторожно искать те самые детали, по которым можно было бы признать друга детства.
— Не меня, — ответил он. — Это Витьку Лукачева. Я по гнездам мастак был, гнезда разорял, а потом птичьими яйцами девок обляпывал.
Кто же это таким был в классе? Санька Пушков? Ну, тот, как на Север завербовался, так и не вернулся, осел там. Яша Лопатин? Но тот рыжий-рыжий, как огонь. А этот русый, глаза большие, бровей почти нет…
Казалось, все из детства помнил, а вот кто гнезда разорял — хоть убей! — запамятовал. Сам я тоже разорял, многие разоряли. Особенно грачам доставалось. Их яйца, если они свежие были, мы даже пили.
Прошли еще метров пятьдесят-шестьдесят, и друг детства резко остановился.
— Стоп, машина! — взял он меня за рукав. — Приехали. — И показал на новый пятистенок, от которого еще пахло свежеструганным лесом и известкой. — Вот хоромы мои, прошу проходить…
Я хотел еще задать какой-то наводящий вопрос, но осекся на полуслове и послушно последовал за другом детства.
Не успел я вымыть руки, как стол был накрыт.
— Вот ты говоришь, что у тебя в месяц около двухсот выходит, — рассуждал через пять минут друг детства. — Но и у меня не меньше получается. Так ты где берешь молоко? В магазине. Мясо? В магазине. Картошку и овощь всякую? Там же. А я со своего огорода. Почти за так… — При этом он подмигнул своей жене, сидевшей рядом с ним. Жена, Мариной ее звали, улыбнулась: я-де знаю цену этому «почти за так», но промолчала. — Посуди теперь, — продолжал друг детства, — кто из нас лучше живет? То-то! Поверь мне: скоро из города в деревню народ бежать будет. Особенно если разрешат хаты горожанам продавать…
Я не перечил, хотя уверен: этого не произойдет. Что на лето в деревню городских все больше будет сбегать — не сомневаюсь, тут закономерно все: научно-техническая революция настолько утомляет человека, что снять эту утомляемость может только первозданная природа, только речка, луг, роща, а не огороженный с четырех сторон — опять же городской! — санаторий. Но я, повторяю, не перечил. Пусть, думал, наслаждается друг детства своей философией.
— К кому это я вчера попал? — спросил я утром у Дуни. — Он меня другом детства называл, а я его так и не признал. — И рассказал ей все приметы: где стоит хата друга детства, какой он из себя и прочее.
Дуня в два счета догадалась:
— Да Славка это, Калужских. Он механиком в колхозе…
— Неужели?
— А кто ж еще? Славка недавно построился, и детей у него двое, а жена беременная…
Вот это да! Вот это изменился человек!
Стесненный у нас разговор получился, натянутый. А все потому, что при первой минуте встречи, у сельмага, я соврал Славке, будто узнал его. И все время боялся выдать свою ложь…
Ах, как нехорошо получилось!
18
Ну и молодец же Славка! Когда он появился в двери, я не поверил своим глазам: не мираж ли?
— Извини, — сказал он, снимая мокрый брезентовый плащ, — что нежданно-негаданно. Иду со станции — в «Сельхозтехнику», говорил я тебе, ездил, — дай, думаю, зайду. Не мог мимо пройти. Весь день на душе осадок.
Мы сидим и медленно распутываем пережитое и прожитое, что не успели распутать вчера.
Вечереет. За окном тихонько шумит мелкий дождь, время от времени с клена слетают желтые листья, похожие на гусиные лапки. В колхозном саду мычит привязанный и забытый теленок.
За стеною Дуня гремит ведрами — готовит месиво поросенку. Беспокойным он стал, визгливым, после того, как мы отвезли в Золотаровку его соседку по закутку. Дуня думает, что это он есть хочет, и кормит его пять-шесть раз в день. А поросенок наверняка от одиночества мается.
Вдруг Славка говорит:
— А я часто вспоминаю, как ты на экзамене в четвертом классе мне подсказывал.
— Э-э, — ответил я, — кому-то я подсказывал, кто-то — мне, разве все упомнишь?
— Что верно, то верно. Мы тогда диктант писали. А я слабак был по русскому. Иван Павлович и отсадил от тебя Вовку Комарова, а на его место — меня. И шепнул еще тебе: «Помоги…» Ты весь урок и подсказывал. Четверку я получил тогда…
Глаза у Славки повлажнели от умиления. Он все уверяет меня, что я ему тогда здорово помог, что благодаря мне он не остался на осень.
— А в пятом классе я уже подналег на русский! Неудобно было Ивана Павловича подводить… Ты не виделся, кстати, с ним?
— Нет, не успел. Надо заскочить. Он обижается, если его не проведывают.
— Молодец, старик! Член бюро райкома. Его сам Бирюков побаивается. Директором средней школы в Ольховатке его хотели поставить, не согласился: жаль свою болотновскую восьмилетку бросать. Я, говорит, тут нужней… Да… А еще раньше его один знакомый в облоно сманывал. Это он мне по секрету сказал. Сослался Иван Павлович на здоровье, а сам так размышлял: я, мол, уеду в город, другой уедет, а кто деревенских детишек учить будет? Идейный старик!
Утихли воробьи под крышей — спать улеглись. Дождик перестал, но поднялся ветер, стряхивал с листьев прилипшие капли. Колхозный механик Славка Калужских смотрит задумчиво в окно, часто моргает, видимо, вспоминает что-то.
— А тебя, Слав, никогда не сманивали в город?
— Не, не сманывали, но после техникума можно было устроиться в пригородный совхоз. Десять минут — и в центре. А я к себе попросился. Думаю, родили тебя в Болотном, учили там, дурачка, диктанты подсказывали — и в знак благодарности ручкой помахать? Да как я, думаю, после этого тому же Ивану Павловичу в глаза посмотрю, матери, наконец, своей? Меня ребята из нашей группы дураком обозвали, а я все равно на своем стоял: чего ради буду какой-то пригород поднимать? Кто в таком разе мое родное Болотное поднимет?
— Ты, смотрю, как Иван Павлович мыслишь…
Черт побери, раньше мне казалось, что стоит любого деревенского парня только поманить пальцем в город (о стариках не говорю, эти просто так не сдвинутся), как он тут же улетит, забыв и «до свидания» сказать. Особенно если кто повидал уже город — в армии ли, на учебе какой. Вон у того же Славки три костюма, говорит, висят ненадеванные, туфли голландские обновить не может — некогда. Деньги, говорит, есть, жратвы полно, а замотался, в летние месяцы света белого не видит. И кому нужны в таком случае твои деньги; твоя жратва?
Другой бы и пристроился где-нибудь (и пристроилось сколько!). А Славка вот не изменил деревне, остался…
— Что-то будет через несколько лет? Ужель нельзя как-то придержать в деревне людей?
— Совсем — нельзя, — ответил Славка. — А многих — можно. Иван Павлович как-то верно сказал на партсобрании: «Нынче мы много разглагольствуем о профориентации учащихся. А они до тех пор будут уходить из деревни, пока мы не перестанем ездить за хлебом в Курск». Прав старик. Мы же клубы строим, а про хлеб забыли… Впрочем, Бирюков говорит, что ему много народу не нужно. Мне, говорит, машин много нужно, — угадывая мои мысли, сказал Славка. — И ничего, говорит, тогда нам не будет страшно, езжайте кто куда хочет — не держим, а когда надумаете возвращаться, мы еще, говорит, посмотрим, нужны вы нам или нет… Вот такие дела. — И неожиданно Славка спросил: — Ты хоть немного представляешь наш нынешний колхоз?
