Николай Садкович - Человек в тумане
– Не отступлю и буду рядом с тобой ныне и присно! – весело сказал гость, протягивая большую сильную руку.
– Сердечно! Какими судьбами? Рад очень, с приездом, – вскочил Борис Аркадьевич, – поздравляю, Данила Матвеевич! Семь бед – один ответ!
Данила Матвеевич, грузный мужчина с круглым, жирным лицом, на котором сияли открытые, казалось, доверчивые глаза, расхохотался. Он знал манеру старика, не то по причине склероза, не то из-за хитрости произносить фразы, начиная с середины, путать слова и не к месту употреблять поговорки.
– Кап оф тий,[4] как говорится, много не выпьешь… Стул вот, давно не виделись… Плииз…
Борис Аркадьевич засуетился, оглядывая гостя маленькими слезящимися глазками. Данила Матвеевич сел, но тут же вскочил и, по-военному щелкнув каблуками, рявкнул:
– Здравия желаю, ваше с-тво!
В двери, ведущей во внутренние комнаты, откинув театральным жестом портьеру, стояла высокая седая женщина в цветном японском кимоно. В ее тусклых глазах уже отражались признаки небытия.
– Все еще на свободе? – спросила женщина голосом, утомленным рыданиями.
– Так точно!
Женщина величественно кивнула.
– Я подумаю о вас, – и, опустив портьеру, скрылась, как за занавесом.
– Слушаюсь, почту за честь! – сдерживая смех, крикнул ей вслед Данила Матвеевич.
– Обещали, пока платил, – болезненно улыбнулся Борис Аркадьевич. – Имение можно было бы купить, что докторам передал денег, английским, французским… а вы не забыли ее манеру?..
– Я друзей не забываю, – многозначительно сказал Данила Матвеевич, подсаживаясь поближе к Барклаеву, – а вот вы, дорогой Борис Аркадьевич, в прятки начали играть.
Барклаев не успел ответить. Из коридора донесся резкий полицейский свисток, и через несколько секунд умолкли птичьи голоса. Видно, сумасшедшая актриса задернула темный холст, погрузив певцов в темноту.
Данила Матвеевич, улыбаясь, кивнул в сторону коридора.
– Все птичками, божьими мученицами, увлекаетесь?
Борис Аркадьевич метнул злыми глазами. Он не любил, когда кто-либо проникал в его тайну, и отомстил гостю.
– Без греха кто? У одного птичечки, у другого мальчишечки…
Теперь похолодели глаза Данилы Матвеевича. Намек старика на его темную страсть испортил веселое настроение.
– Не до того сейчас, – хмуро сказал Данила Матвеевич. – Личные увлечения – только расход, а Лева требует полный отчет на каждый истраченный шиллинг.
Борис Аркадьевич понимал, о чем идет речь. Уже не первый раз главарь лондонской группы «Национально-трудового союза» Лев Рар отказывал в выдаче ссуд из «Восточно-европейского фонда».
– Вэл, – печально ответил Борис Аркадьевич, – затухает дело. Было у Макея четыре лакея, да стал Макей сам лакей… Событий никаких не предвидится…
– Предвидится! – резко перебил его Данила Матвеевич.
– Не секрет?.. Плииз, расскажите, пожалуйста! – заерзал от нетерпения Барклаев.
Данила Матвеевич подумал, как бы решая, сказать или не сказать.
– Дело тонкое… Связано с американскими базами. Некоторые англичане готовят большой протест! Так вот, интересно бы узнать, не подогревает ли их кто из советских?
– А что ж, – оживился Борис Аркадьевич, – вполне возможно!
– А как докажешь? – нагнулся к старику Данила Матвеевич и перешел на шепот. – Тут хорошо бы очевидцы… пострадавшие от русской политики, дескать, вот меня подкупали.
– И в темницу хотели, когда отказался! – подсказал Борис Аркадьевич. – Мальчика вашего помните?
– Опять про это? – сердито вскочил Данила Матвеевич.
– Сори… – заметил хихикая старик, – вовсе нет, я про того поляка… Вальковича Яна… Опять объявился.
– Ну?
– Его советские хотели схватить… на пароход, а мы найдем… «Жертва Москвы», потому и хотели схватить, что секрет их решил выдать. Мы рекламочку, репортерам расскажем.
– Вандерфул! – расхохотался Данила Матвеевич. – Умница! Именно потому и хотели… Ну скажи, как сразу догадался!
– Какая закалка, такая смекалка, – довольный похвалой хихикал Барклаев.
– Закалка-то у вас астраханская, а вот смекалка американская. Да вдруг это совсем не тот поляк? Не Ян?
– Верьте мне, – успокоил Борис Аркадьевич, – папочка вот она, сходится все… за каждым слежу, он, это точно!
– Найдите его, дорогой, – просил Данила Матвеевич. – Обязательно найдите. Это же клад! Только мне сразу показываться ему на глаза нельзя. Опять убежит. Мы его в список активистов внесем. От меня требуют конкретные имена. Найдите и Вальковича и еще кого сможете, из старых наших… Где Поль, не знаете?
– Поль у венгров был, – сокрушенно ответил Борис Аркадьевич, – да теперь, кажется, опять переметнулся.
– Сволочь! – прошептал Данила Матвеевич. – Ни чести, ни совести.
Борис Аркадьевич улыбнулся, но тут же погасил улыбку. Данила Матвеевич нагнулся к нему.
– Вот что, на вас вся надежда, найдите Вальковича! Я уезжаю в Европу, дней на пять, а тут дело надо готовить. Привезу вам немецкого снегиря в премию…
– Гуд лак,[5] как говорится, – с видимым восторгом отозвался Борис Аркадьевич, а сам подумал: «Ох и хитер, снегиря… чужими руками жар загребает, а насчет денег помалкивает. Да ладно, все веселей, чем с сумасшедшей старухой». – Счастливого пути, постараюсь…
* * *Сергей разбирал газеты, вырезая для дневника интересующие его заметки. Среди них попалось сообщение, «перепечатанное из одной русской газеты», как было указано английским корреспондентом.
– Послушайте, – улыбаясь, обратился он к Геннадию, шагавшему из угла в угол, мимо стола, – самые последние новости о Москве!
– Что там?
Сергей прочитал, подражая голосу радиодиктора:
– Население Москвы взволновано неожиданным сообщением!
Цена на водку повышена в два раза. Городские власти закрыли единственный в стране «Коктейль-холл», помещавшийся на улице любимого народом писателя Максима Горького.
Также запрещена продажа водки в ларьках и театральных буфетах! Мы никогда не занимались пустым пророчеством, но похоже на то, что это грубое нарушение русских традиций вызовет нежелательную активность профсоюзов крупнейших предприятий столицы.
Геннадий с удивлением посмотрел на Сергея.
– Неужели помещают и такое?
– Когда вы уезжали, в Москве еще не было забастовок из-за новых цен на водку? – смеясь, спросил Сергей.
– Да бросьте вы, ради бога, – отмахнулся Геннадий. – Это даже не смешно… Свинство, просто свинство! Я не про эту глупость. Писали бы о водке что хотят. Шут с ними, а вот сообщение по поводу Янки… Явная фальшивка. Какой он поляк, да еще мечтающий стать «подданным ее величества». Откуда они взяли? Надо послать опровержение!
– Как вы докажете? – Сергей спокойно продолжал делать вырезки для альбома. – Найдутся свидетели, подтвердят, что так оно и было. Знаете, у них есть поговорка: оскорбление лучше проглотить, чем его разжевывать.
– Значит, молчать?! – возмущался Геннадий. – Вместо того, чтобы помочь…
– Помочь? – иронически переспросил Сергей. – Это вам не «Полесская правда» и не «Звезда», а орган лорда Ротемира.
Геннадий замолчал.
Все, что он успел видеть и слышать, что еще хотелось узнать, теряло значение. Осталось одно: Янка жив, и его надо найти!
По его просьбе советское консульство запросило полицию.
«Сожалеем, – коротко ответил полицейский департамент, – среди перемещенных лиц русской национальности мистера Вальковича Яна не числится».
– Надо еще раз запросить, – настаивал Геннадий, – он белорус и почему-то в газетах назван поляком.
– Не надо, – успокаивали Геннадия работники консульства, – белорусы занесены в один список с русскими, а если он записался поляком…
– Да почему поляком? – удивился Геннадий. – Он мог назваться только белорусом или русским!
– Дело в том, – объяснили ему, – что англичане первое время после войны, придерживаясь союзнического этикета, формально не вербовали советских граждан, находившихся в немецких лагерях. Но достаточно было назвать любую другую национальность, хотя все знали, что это неправда, и…
– Так может быть запросить как о поляке?
– Справляться о гражданах других стран должны их представители. Конечно, это можно уладить, но лучше подождем несколько дней. Может, сам явится.
Геннадий не мог ждать. Каждый прожитый день сокращал срок его пребывания в Англии. Трудно было согласиться с тем, что нельзя найти человека, которого только что видел!
Геннадий не представлял себе величины Лондона и того разноязыкого человеческого моря, которое, захлестнув столицу Великобритании, образовало никем не изведанные глубины и мутные потоки извилистых течений на окраинах города. Он не мог примириться с мыслью вернуться домой без Янки, как не мог понять внешнего спокойствия, проявленного работниками консульства.
