Антонина Коптяева - Товарищ Анна
— Это далеко... ехать?
— Да километров тридцать будет, и все тропой.
— И обязательно нужно в сапогах?
— Обязательно. Иначе вы собьёте ноги.
— Я же сказала, что у меня есть... — Валентина быстро опустилась перед диваном, вытащила из-под него пару маленьких связанных ушками сапог. — Вот! Я купила их, когда приехала сюда.
Ветлугин взял сапоги, развязал бичёвку.
— Они вам будут великоваты, — сказал он, шаря в сапоге, не торчат ли гвозди, но гвоздей не было, и он снова взглянул на Валентину, и сердце его сжалось от смутной догадки. — У вас есть портянки? — спросил он помолчав.
— Нет, но я могу сделать. — Валентина вынула из чемодана отрез полотна, оторвала от него широкую полосу. — Вы мне покажите, как это делается... Как нужно навёртывать.
Она села рядом с Ветлугиным, сняла туфлю, начала пеленать ногу поверх чулка.
— Так и так... А теперь как же?
— Дайте я сделаю, — предложил он и, опустясь на колени, деловито перепеленал ногу Валентины. Лицо его при этом было очень серьёзное и даже угрюмо.
Когда он хотел подняться, Валентина положила руку на его плечо. Ветлугин вздрогнул, но овладел собой и в лицо ей посмотрел почти холодно.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что вы самый хороший, самый славный человек из тех, кого я встречала! Я чувствую, мы станем друзьями.
Ветлугин вспыхнул, как мальчик. Его догадка превращалась в уверенность. Не в силах ответить хоть что-нибудь, он отстранился молча.
27
Лошадь была очень высокая, и оттого, что она всё время быстро переступала ногами, вся её длинная спина до кончиков навострённых, стригущих ушей змеисто шевелилась. Шевелились и её выпуклая грудь, и гладкие круглые бока, и сидеть на ней, особенно в начале пути, было страшно и неудобно. Валентина то и дело теряла стремена, смущённо и сердито ворчала, отыскивая ногой ускользавшую опору.
«Наверно, я очень смешная сейчас?» — думала она и старалась держаться как можно прямее. Ей казалось, что она скачет во весь опор, но смирная её лошадь только трусила добросовестно, без понуканий по выбитой корытом лесной дорожке, размытой на спусках дождями. Вернее, лошадь торопилась просто из боязни отстать в тайге от своего чёрного соседа по конюшне, на котором ехал Андрей. Не всё ли равно, что побуждало её бежать? Важно было лишь то, что она стала как будто ниже ростом, и спина у неё оказалась вдруг такой надёжно-широкой.
Осмелев, Валентина начала посматривать по сторонам — на зелёный полумрак леса, на уютное лесное болотце, заросшее пухлыми моховыми кочками и жёлтыми звёздочками чистотела. Теперь, когда лошадь отстала, замявшись в нерешительности перед размешанной на тропинке грязью, Валентина крепко толкнула её каблуками сапог и, перескочив рытвину, снова почувствовала себя счастливой и гордой. Ей уж и досадно стало, что Андрей ехал впереди и не заметил проявленной ею. ловкости.
— Я нарочно еду тихо и всё жду, что вы окликните меня, — ответил он на её упрёк в невнимательности.
— Мне же никогда не приходилось ездить, — оправдываясь, сказала Валентина и, недовольная собой за это заискивание, добавила с хвастливой небрежностью: — Зато теперь я уже могу, как угодно.
— А рысью?
— И рысью.
— А ну, попробуем! — и, неожидан её согласия, Андрей толкнул вперёд свою лошадь.
Валентина сразу потеряла стремя и съехала набок. Но всё же она не слетела, не выпустила даже поводьев, а крепко, как испуганная кошка, вцепилась в седло. Она бы расплакалась от досады, но сознание того, что всё-таки она не упала, вовремя ободрило её. Она даже сумела поправиться в седле, и Андрей ничего не заметил, когда остановил коня и обернулся улыбаясь.
— Ну, как? — крикнул он, не разглядев выражения её детски изогнутых губ, но она ничего не ответила.
— Я устала, — сказала она, когда они проехали в молчании ещё километров пять. — Я устала и хочу пить, — повторила она, и в голосе её прозвенел уже не задор, а слёзы.
— Скоро мы доберёмся до воды. Там можно будет напиться и отдохнуть, — ответил он утешающе, как иногда говорил Маринке.
— Поезжайте со мной рядом, — потребовала Валентина. — Моя лошадь всё время спотыкается. Она не кривая?
— Нет, она не кривая, — удивлённо возразил Андрей и поехал совсем близко, но не рядом, а попрежнему впереди: дорожка была узкая.
«Его ничем не расстроишь!» — думала Валентина, почти ненавидя его серую шляпу с откинутой на поля сеткой, его крепкую, красную от загара шею, его спокойные плечи. — «Нет, она не кривая!» — передразнила Валентина с ожесточением. — «Я и сама знаю, что она не кривая! Но могло же мне показаться...»
28
Мягкая, сырая дорожка кончилась, подковы лошадей начали постукивать о камни, и вскоре сосновый бор, пронизанный дождём солнечных лучей, светло распахнулся вокруг. Он был просторен и огромен, как древний храм, со своими бронзовыми под блеклой зеленью стволами-колоннами, с одинокими грудами каменных алтарей, устланных розовыми пеленами богородской травы. В нём пахло ладаном, тёплой хвоей, смолью.
— Пи-ить... пи-ить, — стонал в вышине голос невидимого ястребка.
Изредка в огромной пустоте перелетали красногрудые клесты. Внизу, над тонкой жёлто-бурой вязью сухих иголок, между редкими кустами шиповника и тёмнолистной рябины, суетились у своих стожков муравьи.
Валентина стащила с головы сетку вместе со шляпой и осмотрелась. Грудь её дышала легко, быстро.
— Пи-ить, пи-ить, — кричала птица, и казалось, сейчас за соснами распахнётся в шуршаньи камышей, в белой кайме песка сказочный, прозрачноголубой простор озера.
Вбежать бы в светлую воду, вдохнуть запахи озёрной свежести рыбы, водорослей, текущего в мареве ветра, еле качающего в тусклой оправе далёких берегов солнечный блеск.
Но сосны не расступались, а всё новые и новые поднимали над дорожкой высокую крышу бора.
— А где же ваше ружьё? — неожиданно напомнила Валентина, взглянув на Андрея.
— Я не взял его с собою, — сказал он, спокойно посматривая по сторонам. — Зачем вам понадобилось ружьё?
— А если медведь?
— Здешние медведи редко нападают.
— Редко нападают, — повторила Валентина. — Но всё-таки нападают...
«Хорош, нечего сказать, — подумала она. — Он совсем не чуткий, в нём нет даже простого человеческого отношения к окружающим. И что, собственно, хорошего может находить Анна в своей жизни с таким сухим человеком!»
29
У русла ключа, под редкими соснами, громоздились развалы рыжеватых скал, в замшелых расселинах их белели пушистые, на тонких стебельках звёзды эдельвейсов, внизу, в камнях, чернела вода.
— Здесь, — сказал Андрей; он привязал свою лошадь за ольховый куст и хотел спуститься к воде.
— А я? — спросила Валентина; она всё ещё сидела в седле.
— Что вы?
— Помогите мне слезть отсюда.
Андрей неловко усмехнулся:
— Простите, я совсем не привык ухаживать. Наши женщины-геологи проявляют в таких случаях полную самостоятельность, — с этими словами он протянул к ней руки и принял её с седла, как ребёнка.
На одно мгновение она прижалась к его груди и уже стояла перед ним, глядя на него блестящими, смелыми глазами.
— Вы... лёгкая, — сказал он.
Её детские капризы и вызывающе милое кокетство смущали и настороживали его.
Под нависшей скалой было глухо. Вода в омуте, чёрно-зелёная, плотная, лежала неподвижно, только где-то выше по руслу звенела так, словно лилась на камни из узкого горла кувшина.
Валентина спустилась по крутому обрыву, бросила шляпу на береговой камень, зачерпнула пригоршнями ледяную воду. У неё сразу заныли зубы. Она провела захолодевшими ладонями по горячему, потному лицу и снова начала пить.
— Вы заболеете, — предупредил Андрей, вытираясь носовым платком; намокшие волосы его смешно топорщились.
Валентина посмотрела на него счастливым взглядом:
— Неужели? Я же сама врач.
— Верно, я совсем забыл.
— То-то! — Ей захотелось обрызгать его, но в это время узкая тень прошла в глубине.
Валентина даже вздрогнула и, опираясь ладонями в край камня, заглянула в воду.
— Вы обрушитесь туда, — снова предостерёг Андрей.
— Ничего, вы меня вытащите...
Андрей подошёл ближе, тоже всмотрелся.
Треугольная вытянутая голова выдвинулась из темноты, где едва виднелись затонувшие коряги. Мелькнуло, приближаясь, длинное тело; спина, усаженная грязно-белыми щитками-ракушками, взбороздила поверхность воды, взметнулась изогнутая лопасть хвоста, и всё стремительно пошло опять вниз. Всколыхнувшаяся вода сразу стала прозрачной и лёгкой, пока угловатое в светлых полосах тело рыбы не затонуло в глубине.
