Иван Свистунов - Все равно будет май
— Каждый, каждый? — грустно улыбнулась Нонна.
— Каждый!
Когда раздался сигнал отправления, Нонна обхватила рукой шею Сергея, прижалась губами к его губам.
— Не забудешь?
— Никогда!
Первое письмо пришло дня через четыре. Хорошо, что Ядвига Аполлинариевна сама заглянула в почтовый ящик и обнаружила письмо с обратным ленинградским адресом. Сразу догадалась от кого. К счастью, Нонны не было дома. И разорванное письмо полетело в мусорный ящик.
Возвращаясь по вечерам из консерватории, Нонна первым долгом спрашивала:
— Почта сегодня была?
— Папе несколько писем.
— А из Ленинграда?
— От тети Оли было, — искренне и наивно смотрела Ядвига Аполлинариевна в глаза дочери.
Второе письмо пришло недели через две, и опять когда Нонны не было дома. Его постигла та же участь. Теперь Нонна не спрашивала о почте, но Ядвига Аполлинариевна чувствовала: ждет, страдает. Ей было жаль Нонну, но она знала, что поступает правильно, благоразумно, в интересах дочери. Сама потом будет ее благодарить.
Третье письмо пришло в середине декабря. Ядвига Аполлинариевна вскрыла конверт. Прочла первую фразу: «Нонна! Я пишу тебе в последний раз…»
Ну, и слава богу! Наконец-то понял, что все это бесполезно.
И, действительно, писем из Ленинграда больше не было.
Как человек выбирает дорогу в жизни? Сразу ли становится на верную стезю и, как говорится, с младых ногтей находит свое призвание?
Бывает и так.
Впервые увидит мальчик, как взрослые играют в шахматы, садится сам за клетчатую доску, переставляет игрушечные фигурки (чем не детская игра!) и спустя несколько лет становится шахматным чемпионом мира.
Второй чуть ли не с пеленок начинает решать алгебраические задачи, третий, еще гуляя под столом, усердно дудит в дудочку, четвертый задумчиво водит палочкой по песку… Проходит время — и в мире появляются новые математики, музыканты, художники.
Но бывает, что долгие годы блуждает человек в поисках своего призвания, и не дается оно ему в руки, как сказочная жар-птица.
Когда впервые почувствовал Сергей Полуяров, что военная служба его судьба, жизнь, призвание? В детстве, как и все сверстники в те годы, он любил играть в войну. Оно и понятно. Только недавно отгремели революционные битвы и романтику тачанок, «максимов», рейдов буденновской конницы еще не сдали в музеи. Мальчишки-детдомовцы ходили в разведку, захватывали в плен батьку Махно, громили белых генералов, мечтали стать Чапаевыми и Котовскими.
Прошло детство, а с ним, как возрастная болезнь корь, и любовь к военным играм. Когда настало время срочной службы в Красной Армии, Сергей Полуяров уже не испытывал никакого влечения к военной карьере. Был равнодушен к армии, к духовым оркестрам, шпорам, галифе и скрипучим командирским ремням. Без сердечного волнения слушал он на вокзальном перроне песни провожавших о том, что от самой тайги до Британских морей Красная Армия всех сильней, что разум дал нам стальные руки-крылья и вместо сердца пламенный мотор, о боевых ночах Спасска и волочаевских днях. Как вынужденную необходимость принял армейские уставы, наставления, порядки и правила. Он строго подчинялся дисциплине, когда их, наголо остриженных, в необмятых короткополых шинелях и грубых сапогах гоняли на плацу в старых казармах на Садовой.
Два года срочной службы в стрелковом полку не пробудили в душе Сергея особой любви к военной службе. Служил исправно, был на хорошем счету: дисциплинированный, исполнительный, толковый боец.
Даже предложение командира батальона поехать учиться в Ленинград воспринял без энтузиазма. Умом, а не сердцем. Когда писал рапорт на имя командира полка: «Прошу откомандировать меня на учебу в Ленинградское Краснознаменное пехотное училище», положа руку на сердце, не мог сказать, что нашел наконец свой путь в жизни.
И все же пришел день, когда он почувствовал: военная служба — его призвание, его судьба! Однажды в ленинской комнате курсант Сергей Полуяров наткнулся на старый приказ о первом выпуске из училища — тогда еще школы — командиров Красной Армии. Начал читать без всякого интереса, просто было свободное время. Но с каждой фразой приказ все больше заинтересовывал Сергея. Своей простотой, революционным пафосом, силой правоты и убежденности он захватил Сергея. Стремительным ветром скачущей буденновской конницы, дробным стуком пулеметных тачанок, грозными криками «ура» на кронштадтском льду, жгучим азартом Перекопа пахнуло на Сергея от простых, порой корявых и, может быть, не всегда грамотных, но яростных и одержимых слов:
«Сегодня приказом Революционного Военного совета Республики 66 курсантов будут удостоены звания красных кадровых командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Тяжел трехлетний путь учебы и труда. Созданная под неумолчный гул белогвардейских восстаний школа не раз кровью своих сынов-курсантов доказывала преданность власти Советов. Много раз курсанты школы шли на бесчисленные фронты врагов пролетарской революции и являли собою пример доблести и коммунистической стойкости. Влившаяся в 1920 г. и ныне выпускаемая группа курсантов много раз не досчитывалась своих товарищей, и неполные ряды возвращающихся с фронтов молча говорили о величественном подвиге — смерти героев — красных бойцов.
И участие первого выпуска красных командиров 1-й пехотной школы в жестоких схватках с предателями и иудами рабочих и крестьян, уверен, послужило лучшим прочным фундаментом в деле воспитания и обучения революционеров-воинов, вожаков, вооруженных отрядов пролетариата. Трехлетняя учеба прерывалась не только битвами, но и рядом тягчайших экономических лишений и невзгод, отражающих хозяйственную разруху нашей Республики.
Много было дней и месяцев голодных и холодных. Мало было возможностей и зачастую не хватало средств создать условия жизни курсанта, кои давали бы ему полную возможность систематической, плановой работы по подготовке будущих красных командиров. Но могучий союзник пролетарского класса — воля к победе, выдержка и спайка — гнали и затушевывали недоедание и холодание. Стремление к военному и политическому просвещению, клятвенное и горячее желание вывести рабоче-крестьянскую страну на путь социалистического строительства дают нам сегодня шестьдесят шесть подготовленных военных руководителей и политических воспитателей.
Через несколько дней наши воспитанники покинут стены школы и вольются в части Красной Армии, где их ждут и где они должны пройти вторую, еще более суровую и требовательную школу жизни.
Условия жизни — оборотная сторона новой экономической политики — таят в себе много разлагающих соблазнов для нестойких и незакаленных сынов пролетариата. Пусть же выдержка и стойкость, взращенные и вскормленные на полях брани, оберегут наших молодых красных витязей, и пусть они свое высокое звание и свой долг донесут до конца незапятнанными.
Великие события стерегут наши дни, близко время последней, беспощадной схватки со старым миром, недалеки часы, когда ныне производимые красные командиры поведут на ратные подвиги своих подчиненных — братьев рабочих и крестьян. Тяжелые испытания и тернии в изобилии лежат на пути солдата пролетарской революции.
Да будет же с честью пройден этот путь, без отставших и изнемогших в тяжелой борьбе!
Пусть же ни за одного своего питомца и его шаги и деяния 1-й Петроградской пехотной школе никогда не будет стыдно!»
Сергей Полуяров не помнил своего отца. Не много дала ему жизнь наставников и учителей. А те, что были, не заменили отца. Может быть, потому в горячих и сердечных словах старого приказа, ставшего давно историей, он услышал живой, мужественный, вдохновенный и убежденный отеческий голос. Так мог говорить отец со своими сыновьями. Так мог сказать и его отец, благословляя сына на службу в армии.
…Размеренно и наполненно шла курсантская жизнь Сергея Полуярова. Строевая, огневая, политическая, тактико-техническая, химическая, физическая подготовка. Стрельбы из винтовок, из станковых и ручных пулеметов. Звездно-лыжные пробеги, инспекторские проверки, соревнования. В общежитии над его кроватью висит красный флажок с надписью: «Ударник».
Сергей Полуяров стал ассистентом, а затем и знаменщиком боевого Знамени. Он гордился славной историей училища, которое когда-то было Ораниенбаумскими пулеметными курсами, посылало своих воспитанников драться с полчищами Юденича, Деникина, Врангеля. Кровь их была и на кронштадтском льду, и в песках Средней Азии, и на перекопских солончаках…
Теперь курсант Сергей Полуяров знал: на всю жизнь Красная Армия стала его большим родным домом.
Все хорошо! Сам начальник школы, суровый на вид комбриг, сказал как-то:
— Молодец, Полуяров!
Все хорошо! Но ни стрельбы, ни учения, ни дежурства, ни прогулки по Ленинграду, ни посещения Эрмитажа и Петропавловской крепости не смогли заслонить, затмить память о далекой высокой черноглазой девушке…
