Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника
Он жалел Лену сейчас, как сестру, — эту работящую девчонку-сироту, вынесшую свою нелегкую жизнь на слабых плечах, которую никому нельзя позволить обижать. Никому, никогда! Тем более недорослям из «хороших» семей.
Он взял Лену под руку, и она доверчиво и благодарно прильнула к нему мягким плечом.
— Первое апреля, — грустно сказал Павел, сводя ее по крутым бетонным ступенькам школы.
— Первое апреля, — как эхо, тихонько откликнулась Лена.
28
Целую неделю Костя ходил как в воду опущенный, не поднимал глаз. В конторе выходила из себя Эра Фоминична, не стесняясь, называла парней «бандитами с большой дороги», то и дело поминая современную молодежь, которая, по ее мнению, никуда не годится, если бьет по зубам Веника. С Терновым она не могла спокойно работать, то и дело уходила в плановый отдел. Павел понимал ее, не рискнул даже напомнить о прошлой неприятности с Сашей Прокофьевым. Только когда Эра упомянула о скором судебном разбирательстве, он так вдумчиво уставился на нее, что Эра запнулась, припомнив, видимо, собственные слова о том, что «мстить нехорошо».
А Лена Пушкова вдруг решила обсудить хулиганство Меженного на комсомольском собрании.
— Он же… за тебя вступился? — не понял ее Павел. — Притом Костя не комсомолец.
— Ну, Полозкова требует, — смешалась Лена. — Говорит, что такому нельзя доверять бригаду.
— А-а… — досадливо отмахнулся Павел. Но все же пошел в красный уголок.
Что это было за собрание!
Никто не готовил повестки, не писал заранее длинного выступления, а спорили целый вечер до хрипоты. О моральном облике.
Девушки, за исключением Лены, дружно стояли на том, что Меженный поступил, как хулиган, и заслуживает единодушного осуждения. С Веником, оказывается, нужно было вести разъяснительную работу, а не драться.
Парни орали свое:
— Правильно он ему врезал! Чтобы нос не задирал!
— Их много таких развелось! Смотрят на нас, как на дурачков, свысока! Мазут им не нравится!
— Патефонный сброд!
— И мамы в панбархате!
Тут не выдержала, взяла слово Надя. Порывисто вышла к фанерной трибунке, как всегда, строгая и внушительная.
— Товарищи! — сказала Надя проникновенно. — Мы живем в эпоху построения коммунизма и должны бороться за красоту человека! А что такое красивый человек? Ответ на этот вопрос дал великий русский писатель Чехов. Он сказал, что в человеке все должно быть прекрасно: и одежда, и лицо, и поступки.
— С одежды Чехов не мог судить! — заорал неорганизованно Мурашко. — Чехов, он поумнее вас был!
Надя не обратила внимания на реплику.
— Да, человек должен быть красив! Между тем, товарищи, многие наши комсомольцы попросту не умеют себя прилично вести. Даже здесь, на собрании. Не уважают мнения старших. На танцах не уступают партнерши другому кавалеру, ревнуют, как дикари. Дальше с этим мириться нельзя! Пора понять, что при коммунизме не будет места кулачной расправе.
— При коммунизме гадов не будет, а значит, и бить некого! — снова ввернул слово Мурашко.
— Коммунизм мы будем строить с живыми людьми, даже с такими, как ты, Мурашко, — наповал сразила его Надя. — И тем не менее драться не будем.
— Хватит! — Это Терновой грохнул кулаком по столу. — Хватит, Полозкова! — закричал он в сердцах. — Надоела демагогия, понимаешь! Все у тебя правильно всегда, не подкопаешься. И цитатки замаскированные. Но коммунизм с твоими правилами мы сроду не построим. Больно удобную жизнь для паразитов требуешь.
Лена ожесточенно звенела авторучкой о графин, взывая к порядку. Надя вспыхнула, демонстративно покинула трибуну.
Павел не унимался:
— Получается, что мелким пакостникам и перечить нельзя? Ты думай, что проповедуешь. А то Меженного взялись обсуждать! Ну, что было делать? Венька, этот паразит, лучшего преподавателя оскорбил всенародно. Лену обидел, на весь наш класс наплевал с высокой горы! И простить? Правильно Костя сделал, разве что лишнего дал, чересчур замахнулся. Ну, в такой момент трудно в норму уложиться, надо понимать!
— Сам нормировщик подтверждает! — в восторге заорал Мурашко.
— И учтите, — добавил Терновой, — вот за эти словечки, вроде «плебей», будем по башке бить систематически и неуклонно. Если руководителям до этого нет дела, сами наведем порядок.
— Безобразие! — сказала Надя. — Я покидаю собрание. Это даже не собрание, а сборище… А вы запишите в решение: «Одобрить рукоприкладство как воспитательную меру».
Закричали все на разные голоса, девчонки потянулись за Надей. Лена тщетно пыталась водворить хоть какой-нибудь порядок. И тут-то в красный уголок неожиданно вошла Майка Подосенова. Она прислушалась к спору и вдруг взобралась на табуретку.
— Тише! Чего вы не поделили?! — взмахнула руками Майка. — Пока у вас спор, Костю Меченого преспокойно милиция забрала. И обсуждать особо нечего. Слыхали? В тюрьме сидит Меченый.
«Костя в тюрьме!»
— Вот так раз! А зачем же мы тут спорим?
— В милицию нужно идти! — закричал Павел.
Надя изумленно застыла у вешалки, с шубкой на плече, не попадая в рукав. Расхохоталась:
— Не смеши людей, Павлик! Вечно лезешь не в свое дело.
— Это мое дело! — упрямо орал Павел.
Лена с удовольствием взирала на перепалку, ей нравилось, видно, что они так непримиримо спорят. И не очень жалела, что собрание так неожиданно расстроилось.
Утром Павел с разрешения Стокопытова пошел в милицию.
В милиции он никогда не был, работников ее всегда представлял в некоем ореоле особо важных обязанностей и высшей тайны. Эту тайну внушал ему, видимо, высоченный глухой забор, примыкавший к небольшому домику милиции с той стороны, куда выходили окна КПЗ. Там располагался тесный прогулочный дворик, вершилась иная, незнакомая ему жизнь, внушавшая волнение.
А вдруг он и в самом деле взялся не за свое? Поймут ли? Как начинать трудный разговор?
В дежурной комнате сидел за столом пожилой носатый милиционер, писал что-то. Он с полуслова понял Павла и пошел доложить. Таинственные бумаги оставил на столе без присмотра, и это несколько приободрило Павла: он, по-видимому, внушал доверие. На стенке, впрочем, висел огромный плакат, в образной форме призывавший не проходить мимо хулиганов и тунеядцев. Плакат настораживал, поскольку Павлу предстояло выступать в неловкой роли защитника хулиганства…
— Проходите, — вежливо сказал дежурный, распахивая кабинет.
У лейтенанта, начальника, было веселое, свежее, почти мальчишеское лицо. Вокруг тонкой загорелой шеи прямо-таки сияла округлая стрелочка свежего подворотничка.
Лейтенант вряд ли был старше Павла годами, но у него на груди алела наградная колодочка — Павел почему-то подумал, что это медаль «За отвагу». И в довершение всего Павел неожиданно узнал в нем одного из игроков сборной команды «Динамо» по волейболу, парень запомнился с прошлых соревнований. Он гасил мячи как черт, но тогда он был в динамовской майке и трусиках, и никто не знал, что этот волейбольный чародей — лейтенант милиции.
— Это вы в прошлом году… в волейбол у нас? — не скрывая восхищения, вдруг спросил Павел.
— Да, наша команда однажды проводила здесь встречу, — скромно сказал лейтенант, как бы подчеркивая, что совсем недавно прибыл из районного центра. И придвинул раскрытый серебряный портсигар.
«Ну, с этим человеком, кажется, мы договоримся», — отметил про себя Павел и с удовольствием закурил из портсигара.
— А вы что, играете? — спросил лейтенант очень заинтересованно.
— Нет, я в футбол, — с огорчением промычал Павел. Ему так не хотелось огорчать этого сказочного волейболиста, но не мог же он покривить душой ради приятной беседы.
Лейтенант нимало не огорчился.
— В этом году организуем и здесь команду экстра-класса, — пообещал он. — Все дело в тренировке! Ну и в таланте, конечно. Вы в транспортной конторе? Молодежи у вас много?
— Много! — оживился Павел. — И талантов хватает! Можно подобрать ребят.
— И какое же у вас дело? — очень мягко перевел разговор лейтенант.
Павел совсем незаметно освоился в строгом кабинете. Рассказал о Косте и Венике Пыжове все, что знал. Изобразил с волнением и в лицах школьный инцидент и, чувствуя, что начальник милиции слушает с интересом и даже сочувствием, сказал под конец:
— Понимаете, товарищ лейтенант, какое дело… Если бы Костя Меженный не ударил эту сволочь, то ударил бы я. Я просто не успел.
— И зубы… тоже? — строго спросил начальник.
— Насчет этого не ручаюсь, — потупился Павел.
— В том-то и дело, — помрачнел лейтенант. — Мальчишка пострадавший, конечно, дрянь. Но меру наказания брать на себя никто не имеет права. Воображаете, если все начнут сами расправляться?
