Виталий Закруткин - Сотворение мира
По сводкам Совинформбюро Андрей знал, на каких огромных пространствах бушует война, но для него она сосредоточилась в те дни на этой едва приметной горной тропе. Он был убежден, что именно здесь малочисленный его отряд решает исход кровопролитной схватки миллионов людей и лично от него, Андрея Ставрова, зависит судьба страны, ее свобода или рабство, победа или смерть…
До изгиба тропы, за которым укрылись немцы, было метров двести. Еще ближе располагалось их боевое охранение. Андрей облюбовал расселину в скале, что виднелась впереди и чуть выше пещеры, откуда тропа просматривалась как на ладони — до самого поворота. В то же время сама расселина, в нижней части засыпанная камнепадом, наверняка оставалась незаметной снизу. Это место было очень удобно для засады, и он стал каждое утро посылать туда Гурама Кобиашвили с кем-нибудь из чередовавшихся напарников и ручным пулеметом. Два бойца размещались в расселине довольно свободно, могли даже лежать рядом.
— Учти, Гурам, — внушал Андрей, — при попытке противника приблизиться к нам ты станешь главным действующим лицом. Сиди в своей засаде, как мертвый.
— Как барс на охоте, — поправил его Кобиашвили.
— Вот именно, как барс, — подтвердил Андрей. — Не горячись. Когда они выйдут на тропу, подпусти их поближе к пещере, за нас не бойся. Мы их встретим огнем в упор, а ты отсеки отход. Я дам сигнал зеленой ракетой. Стреляй только по сигналу, не раньше. И гранат бери с собой побольше. Оттуда, сверху, гранатами можно основательно всыпать немцам. Понял?
— Понял, товарищ лейтенант, — заверил Кобиашвили. — Они у меня запляшут…
Однажды вместе с пылким грузином в расселину отправился Егор Иванович Ежевикин. Заядлый охотник, отличный стрелок, он очень подходил для действий из засады. Прихватив в рюкзак десяток гранат и кинув за плечи карабин, старый казак молодецки подмигнул Гураму:
— Пошли, кацо! Чует моя душа, что сегодня дорогие гости припожалуют в наш духан. Надо их угостить горяченьким…
Чутье не обмануло Ежевикина. Едва зарозовели вершины гор, на тропу вышли два немца. Они постояли, посовещались о чем-то и, осторожно ступая, постукивая альпинистскими молотками, медленно двинулись вперед. «Укрепляют страховочную веревку, — догадался Андрей. — Остальные пойдут за ними».
Сам удивляясь своему спокойствию, Андрей подполз к боевому охранению. Там, за грядой покрытых снегом камней, лежали пятеро бойцов. Командовал ими Сергей Синицын. У самого начала и в конце гряды приникли к ручным пулеметам флегматичный украинец из Закарпатья Василь Олива и импульсивный Сеид Тагиев. Остальные были вооружены автоматами.
— Лежать тихо, — шепотом напомнил Андрей. — Огня не открывать до моего сигнала. Гранаты держите рядом. До зеленой ракеты чтобы не было слышно ни одного звука!
Он вернулся на площадку. Наташу с Ирой отправил в пещеру, вдогонку им сказал вполголоса:
— Собаку возьмите с собой, да смотрите, чтобы она не залаяла.
Могучему Степану Удодову и Адаму Белевичу приказал находиться рядом с ним, у станкового пулемета.
Через минуту Наташа высунулась из-за брезента, спросила робко:
— Может, мне можно остаться с вами?
— Марш в пещеру! — сердито зашипел Андрей.
Все разместились по своим местам, до предела напрягая зрение и слух. В горах стояла тишина. Только клацали два молотка — двое вражеских альпинистов методично вбивали в крутой склон скалы массивные крючья. Следом за ними из-за уступа стала выходить цепочкой группа автоматчиков. Всего десятка полтора. В бинокль Андрей отлично видел их кепи с длинными козырьками, лоснящиеся от мази лица, темные светозащитные очки.
Он вынул из надколенного кармана шаровар ракетницу, положил рядом. Как это уже бывало с ним в боях под Ростовом, почувствовал странную отрешенность от всего, кроме зримых врагов. Ему казалось, что на свете есть только они, эти полтора десятка гитлеровских солдат, и он, который должен во что бы то ни стало остановить их, убить, потому что, если он не убьет их, они обязательно убьют его. Ему представлялось, что они и он намертво связаны крепчайшим стальным тросом, который все укорачивался, и, чтобы уцелеть, надо не пропустить того единственного мига, когда этот проклятый трос должна разорвать смерть — их смерть! А упустишь миг — будешь мертв сам…
Немцы шагали один вслед другому, с интервалом в два-три метра. Каждый держался левой рукой за страховочную веревку, а правой сжимал автомат. Двое передних продолжали стучать молотками.
Андрей отметил про себя, что веревка, которую они натягивали, была яркого оранжевого цвета и резко выделялась на белом снегу. Запасные мотки такой же оранжевой веревки висели на широких поясах «эдельвейсов», рядом с ледорубами. В комплект снаряжения каждого стрелка входил даже термос. «Все предусмотрели, завоеватели», — зло подумал Андрей.
А «эдельвейсы» уже миновали расселину, в которой притаились Кобиашвили и Ежевикин. В напряженной тишине Андрей отчетливо услышал шуршание и поскрипывание ботинок шагавших по тропе солдат. «Еще немного!.. Еще потерпи!.. — удерживал он самого себя, лихорадочно отсчитывая секунды. — Надо досчитать до десяти… раз… два… три… четыре…»
До «эдельвейсов» осталось не больше пятидесяти шагов, когда он поднял ракетницу и, продолжая еще считать, нажал спусковой крючок. Зеленая ракета прочертила небо и, описав дугу, упала за зубчатой вершиной скалы. Немцы остановились, замерли. И в это мгновение, почти одновременно, расстреливая их из четырех пулеметов, начали бой Кобиашвили с Ежевикиным, Василь Олива, Тагиев и Степан Удодов. Длинные очереди пронзали «эдельвейсов» с двух сторон. Они сбились в кучу. Трое, выпустив из рук страховочную веревку, не удержались на скользкой тропе, с диким криком сорвались в пропасть. Остальные кинулись обратно, к спасительному повороту тропы, но пулемет Кобиашвили косил их с близкого расстояния. Из-за поворота, прикрывая отход, захлопали минометы.
В горах перекатами грохотало громоподобное эхо. Со скал срывались сыпучие снежные лавины. А минометная стрельба все усиливалась. Немцы вели теперь прицельный огонь по каменной гряде, за которой располагалось боевое охранение во главе с Сергеем Синицыным. Андрей видел, как ткнулся лицом в снег Сеид Тагиев.
— Гура-ам! Бей по минометчикам! — закричал Андрей. — Слышишь? По минометчикам бей, заткни им глотку!
Кобиашвили услышал его, дал несколько очередей по скальному уступу. Минометы смолкли, но через пять-шесть минут возобновили стрельбу, на этот раз бесприцельную. Мины рвались где-то на дне ущелья. На тропе кричал, барахтаясь в снегу, раненый немец. Бой постепенно утихал.
К Андрею, отдуваясь и тяжело дыша, подполз потный, расхристанный Степан Удодов, проговорил удовлетворенно:
— Дали мы им дрозда, товарищ лейтенант, теперь не скоро полезут…
Синицын и Олива приволокли убитого Тагиева, положили у входа в пещеру.
— Еще есть потери? — скосив глаза на мертвого, спросил Андрей.
— Лешка-радист ранен в левое плечо, а меня в бок черканул осколок, — доложил Василь Олива, слизывая с ладони снег…
Шли часы, уже не было слышно выстрелов, уже давно Синицын с Оливой помогли доползти до пещеры Леше, уже вернулись из расселины невредимыми Гурам Кобиашвили и Егор Иванович Ежевикин, уже рядом со снежной могилой Цыпленка выросла такая же снежная могила Сеида Тагиева, а несчастный немец все кричал на затоптанной, залитой кровью тропе. Его слабеющий крик то переходил в истошный вой, то перемежался жалобным детским плачем, то становился вдруг похожим на последние стоны умирающего.
— Что ж они, черти, не подберут своего раненого? — морщась от собственной и этой, чужой боли, с недоумением спросил Василь Олива.
— Боятся, потому и не подбирают, — отозвался Удодов.
— Тебе, Гурам, надо было добить его, чтоб человек не мучился, — сказал кто-то.
Кобиашвили вспыхнул:
— Как это добить? Ты что, с ума сошел? Или ты не советский человек? Советские люди не добивают раненых.
Степан Удодов сложил ладони рупором и, обернувшись к позициям противника, заорал, напрягая свои богатырские легкие:
— Э-ээй! Подберите своего солдата! Чуете?.. Тащите своего Ганса назад… цурюк! Не бойтесь, мы стрелять не будем… Никс файер! Чуете?
В ответ на его призыв хлопнул одиночный минометный выстрел.
Мина разорвалась неподалеку от пещеры, никого, к счастью, не задев.
— Вот тебе, Степан, никс файер, — сплюнув, сказал Егор Иванович. — Они, брат ты мой, отпетые, с ними по-людски не погутаришь… А как насчет завтрака? — обратился Ежевикин к девушкам, управившимся с перевязкой раненых.
— Кулеш готов, — доложила Ира. — Только жидковат, — добавила она, смущаясь.
— Что ж теперь делать… Вытряс я вчерась из всех мешков последние остатки крупы, — признался Егор Иванович.
