Верный Руслан. Три минуты молчания - Георгий Николаевич Владимов
Мы с Шуркой тоже ясности не внесли.
– Не знаю, что и сказать, бичи, – Шурка сразу в койку полез. – Трёхнулся «дед». Не пробоину, говорит, а заплату в док перешивать пойдём.
Ванька Обод приподнялся в койке, выглянул из-за своего голенища.
– Так это он про неё акт составляет?
Я сказал, что да, про неё. Ванька от смеха затряс голенищем.
– Теперь, – говорит, – мне всё ясно, бичи. Почему я матросом плаваю, не «дедом». Разве ж простому дикарю додуматься!
Васька Буров почесал свою лысину.
– Дак как, бичи? Открывать? Я – как все скажут.
– Не мучайся, – Димка ему посоветовал, – открой. Посмотрим на твои яблоки.
– Твоё слово – последнее, салага. Ты вторым классом плаваешь, ты ишо на них не заработал.
– Неужели?
– Вот те «неужели». Весь ящик возьмёшь?
– Весь нет. Нам с Аликом по два кило запиши.
– Пятнадцать – не хочешь? Или весь берите, или я его под койку задвину, пущай до порта лежит.
– Была не была, – Шурка сказал. – Я три кило возьму.
– Кто ещё?
– Ты своим пацанкам – по три.
– Я не возьму, – сказал Митрохин.
– В гробу я их видел, твои яблоки, – сказал Ванька Обод.
Васька Буров ещё постукал по ящику гвоздодёром – может, кто отзовётся, – и стал его задвигать под койку.
– Запиши на меня весь, – сказал я ему. Надоела мне ихняя бухгалтерия. – Всех угощаю.
Тут – только фанера затрещала. Пятнадцать кило в один миг расхватали.
Мы лежали в койках, хрустели этими яблоками, когда «маркони» объявил по трансляции:
– Матрос Шалай, явиться за радиограммой.
Я взял десяток, пошёл к нему. Была уже ночь, и мы одни стояли посреди бухты. Бородачи ушли на свою Джорджес-Банку. Огни в посёлке светились, как в тумане, а поверху, на шоссейке, мелькали красные огоньки и белые конуса от фар.
«Маркони» лежал одетый в койке, руки за головой. Сел, помотал чубиком, как с перепою. Вся щека у него была расцарапана.
– Выпить хочешь? – спросил.
Я понял, что никакой радиограммы не было; просто хотел меня одного позвать. Он вытащил поллитру «Московской», мы отпили по глотку из горлышка и закусили яблоками.
– Как находишь? – Он показал на щёку. – Всё как полагается?
– Отдельная – не помогла?
– Точно. Но – подошли вплотную. Мне, Сеня, с первого раза не нужно. Со второго – оно надёжней.
– А думаешь – ещё подойдём к базе?
– Не раз и не два, Сеня. Кеп ни за что в порт не уйдёт. Он воду будет пить солёную, из моря, чтоб только на весь рейс остаться. Мало ещё, он на лишний месяц останется – пока про этот «поцелуй» все забудут.
Мне хотелось про заплату сказать, но я уже как-то и сам в неё не верил. Только сказал:
– В таких случаях команда должна решать. Ситуация – аварийная.
Он усмехнулся криво.
– А что такое команда, Сеня? Это же я и ты.
– Тоже верно. Значит – за счастливый промысел?
Мы отпили ещё из горлышка.
– Кстати, – сказал я, – чтоб не забыть. Ванька Обод у нас списывается, бабу свою хочет застать. Ты отбей-ка его бабе радиограммку, что он возвращается, – вдруг и правда застанет.
– Отобью.
Он помотал головой, вздохнул, опять потрогал щеку. Ему ещё хотелось про свою Галю потравить, так это я понял.
– Слушай, – я спросил, – на кой она тебе?
– Сам удивляюсь. А в общем, ни на кой.
– Влипнешь ещё.
– Э, куда мне влипать! Меня от любого влипа трое по́трохов сберегут, и баба такая, что только в гроб меня из когтей выпустит. Но я ж ей тут, на море, звон сделаю! И пускай до неё дойдёт, я даже рад буду. Хочется мне, Се- ня, хоть последнюю молодость от своей бабы отвоевать. – Он поерошил волосы. Очень уж они были редки. – Вот, до темечка доползёт лысина – тут я вполне успокоюсь.
Я ждал, когда он про Лилю хоть мельком вспомнит. Наверняка же он с ней говорил обо мне. Он как будто угадал:
– А твоя-то всё расспрашивала, как ты да что ты. Язык у меня отсох – тебя хвалить.
– Зачем бы это ей?
– Зачем! Замуж ей – пора вроде?
– За меня, что ли?
Он засмеялся.
– Молодой ты ещё, Сеня. Молодой, необученный. Если баба любит, то хуже моряка для неё мужа нету, а если не любит – то нету лучше. Круглый год ты по морям, по волнам, только весточки от тебя и груши. Чувствуешь, какая малина.
– Ну, она про это не думает.
– Смотри-ка, до чего особенная! Не думает, но – прикидывает. Сама себе в том не признаётся. Ты женился б на ней?
– Не знаю.
– Это опасно, Сеня, когда не знаешь.
– Ну, не для меня она. И я – не для неё.
– Почему бы это, Сеня? Она образованная, да? Институт кончила? Какой же институт, рыбный? И что – она больше твоего
