Анатолий Калинин - Цыган
Проводив Михаила Солдатова и вернувшись на остров, Будулай поднял бинокль к глазам, привычно обегая его мощными линзами дугу уже зарозовевших под лучами закатного солнца придонских склонов. На этот раз он, может быть, и проскользнул бы стеклами тридцатикратного «цейса» мимо серебристо-серой «Волги», которую уже привык видеть здесь по воскресеньям на одном и том же месте на косо срезанной верхушке Володина кургана, если бы теперь не донеслись оттуда до него звуки музыки. Но и не столько они задержали дальнейшее движение его бинокля вдоль раковины правобережья — мало ли теперь по выходным дням звучало здесь всякой музыкина песчаных косах вокруг острова и на воде с надувных лодок, — сколько то, что это была знакомая ему музыка. Такие переборы, сдвоенные, с бурными всплесками, могли быть только у цыганских гитар и бубнов. И ему захотелось вернуться биноклем к промелькнувшей в его стеклах женщине, которая танцевала под эту музыку на устланном полынью склоне Володина кургана.
Несмотря на то, что была она не в кофте с широкими рукавами и не в длинной со складками юбке, а в купальнике золотистого цвета, в ней сразу же можно было узнать цыганку. Ему не раз приходилось и раньше видеть и слышать одетых в цыганские костюмы танцоров и певцов, особенно в сельских клубах, когда он докочевывал вместе со своим табором до станиц и сел, и на фронте, когда к казакам Донского кавкорпуса зачастили во время наступления фронтовые ансамбли, но, как только им начинали хлопать, он обычно не знал, куда спрятать глаза, потому что настоящих цыганок и цыган среди них почти не было. А в этой, стоило ей всего лишь, как теперь перед стеклами его бинокля, повести плечом и всплеснуть над головой бубном, никто уже не смог бы усомниться. Не говоря уже о том, что только цыганка и смогла бы так суметь, на мгновение застыв — продрожать плечами. Но тут же Будулай и опустил бинокль, увидев, как она в своем золотистом купальнике сходила сперва с одним из своих спутников, а потом и с другим в лесополосу. Потом они все втроем спустились к Дону, долго там купались в правом рукаве, и, когда возвратились к «Волге», она опять танцевала, но уже не под гитары и бубен, а под транзистор. Будулаю почудилось, что однажды он уже слышал и эту грохочущую музыку, но где и когда, не смог вспомнить. И теперь уже она не одна танцевала на устланном полынью склоне кургана, а сразу с обоими своими спутниками, которые, прыгая вокруг нее и вращая задами, перетягивали ее за руки друг от друга. Тоже прыгая, приседая и колыхая бедрами, она извивалась между ними.
Будулай так и не смог понять, что это за танец, должно быть, в его годы уже поздно было в этом разбираться. Но стоило ему лишь скользнуть линзами к другим «Волгам», «Жигулям», «Москвичам», усеявшим правый берег, как он сразу же увидел, что их владельцам явно нравились и эта музыка, и этот танец. Даже какой-то проезжавший по верхней дороге в степи над хутором самосвал, съехав к лесополосе, затормозил на опушке, и его водитель как привороженный до половины высунулся из кабины. С лодок, сновавших по Дону, и с песчаных кос стали аплодировать женщине в золотистом купальнике, которая, перебегая от одного партнера к другому, подпрыгивая и приседая, все быстрее вращала бедрами под все более исступленно грохочущий транзистор. Но то ли из-за грохота ничего не услышав наверху, то ли оставшись равнодушной к тем бурным крикам, с которыми зааплодировали ей владельцы «Жигулей», «Москвичей» и других машин, она вдруг круто оборвала танец. Должно быть, устав, остановилась, махнула своим партнерам рукой и тут же, натягивая на свой купальник сарафан, пошла к «Волге».
Не став дожидаться, когда серебристая «Волга» развернется на склоне Володина кургана и поднимется на верхнюю дорогу, Будулай направил линзы бинокля на другую окраину хутора к окрашенному синькой домику. Как вдруг вопль, взметнувшийся над берегами Дона и над водой, заставил его тут же вернуться. На всех рассеянных по Дону лодках и на песчаных косах почти одновременно закричали люди, вскочив во весь рост и указывая на Володин курган руками. Дернувшись туда биноклем, Будулай только и успел увидеть, как серебристая «Волга», кувыркаясь со склона Володина кургана, переворачиваясь вверх дном и опять становясь на колеса, на мгновение застряла в стенке молодых береговых верб и, проламывая ее, утюгом соскользнула в рукав Дона. Только и промелькнуло в стеклах бинокля, как по локоть высунулась из кабинки «Волги» чья-то рука, судорожно нащупывая на внешней стороне дверцы ручку. Под обрывом, в правом рукаве Дона, воронкой заколобродила вода и, разойдясь кругами, опять застыла, как стекло.
Все, кто был на берегу, бежали к тому месту, продолжая кричать и указывая на склон Володина кургана. Но, сбрасывая с себя одежду, Будулай успел заметить там только кузов самосвала, заворачивающего вокруг кургана наверх от того места, где до этого стояла «Волга».
— Это он зацепил!
— Я своими глазами видел!
— И я! И я! — вразнобой кричали люди.
К тому моменту, когда Будулай перемахнул с острова через рукав Дона, шоферы двух «икарусов», зацепив за буксирные крюки тросы и зажав в руках их свободные концы, уже ныряли под обрывом, там, где «Волга» ушла под воду. Правый рукав Дона летом обычно мелел, и вскоре один из шоферов, показавшись над водой, громко оповестил:
— Есть!
Вслед за этим и другой шофер, выныривая, в изумлении объявил:
— На колеса встала.
Еще поныряв с концами тросов в руках и выскочив потом из воды, шоферы побежали к своим автобусам. Оба «икаруса» одновременно взревели, струнами натягивая стальные тросы, и из воды показался багажник «Волги». Еще через минуту она, вся от верха до колес выкупанная, стояла на берегу.
Все бросились к ней открывать дверцы. Но Будулай еще в воде успел открыть переднюю правую дверцу и уже вытаскивал из кабины «Волги» женщину в облепившем ее сарафане. Голова ее с узлом выкрашенных в белый цвет волос откинулась у него на руках. Отступая с женщиной под большую вербу, Будулай вдруг неожиданно для самого себя по-немецки приказал неотступно сопровождающей его толпе:
— Век, век!
И, повинуясь ему, толпа отхлынула к «Волге», из которой шоферы «икарусов» вытаскивали двух мужчин в темных очках. Один из них вцепился руками в баранку руля, а другой сзади вкогтился ему в плечи так, что шоферам пришлось повозиться, прежде чем вытащить обоих из «Волги». Взяв за руки и за ноги, шоферы «икарусов» стали откачивать их, не ожидая, когда вернется из хутора чей-то поехавший туда за врачом «Москвич».
Однако Будулай вытащенную им из «Волги» женщину стал откачивать не так. На фронте на переправах не раз видел он, как солдаты откачивали своих попрыгавших в воду с разбомбленных паромов и лодок товарищей. Вытаскивая их на берег, поднимали за ноги и трясли до тех пор, пока не начинала выхлестывать из них вода.
И теперь, подняв за ноги женщину в плотно облепившем ее мокром сарафане, Будулай тоже стал трясти ее и раскачивать, как маятник, из стороны в сторону.
Ему непросто было удерживать ее на вытянутых руках. Но все-таки он удержал. И тряс ее до тех пор, пока она не содрогнулась у него в руках и не хлынула у нее изо рта зеленая вода. Только после этого Будулай положил ее под вербой на траву и, отстегивая на ней плечики золотистого купальника, невольно отвел глаза от выплеснувшейся из него смуглой груди.
Открыв глаза, она села на траве под вербой со спущенными до пояса сарафаном и купальником и вдруг с удивлением спросила:
— Это ты, Будулай?
И, опять откидываясь на траву, закрыла глаза. Лиловая краска с ресниц расползлась у нее по щекам.
Когда вернулся из хутора «Москвич» с врачом, Будулай вынес ее из-под вербы. Откинув навзничь голову с узлом мокрых белых волос, она обвисла у него на руках.
— Жива, жива! — прошелестело по толпе.
Будулай подтвердил:
— Жива.
Но о смуглолицых ее спутниках молодой врач в очках, поочередно послушав и поворочав их, на вопрос приехавшей с ним на «Москвиче» медсестры: «Камфору»? — ответил, слегка заикаясь:
— П-поздно.
Вдруг Будулай, одним взглядом охватывая их, всех троих, уложенных рядом друг с другом на траве, пошатнулся и вынужден был ухватиться рукой за ствол вербы. Он все вспомнил.
Уже начинало смеркаться, когда дежурному по райотделу милиции лейтенанту позвонил с квартиры его начальник с обычным вопросом:
— Ну как воскресенье прошло?
— Нормально, товарищ майор, — вставая за столом, отрапортовал лейтенант.
— Без ЧП? — недоверчиво переспросил начальник райотдела.
— Без ЧП, — твердо ответил лейтенант. — На Кундрючьей один дикарь с яра спикировал, но его поймали.
— Живого?
— В вытрезвитель отвезли, — радостно доложил лейтенант. — Выполняем месячный план.
Он не столько услышал, сколько почувствовал, как начальник его усмехнулся.
