Георгий Березко - Необыкновенные москвичи
«Что, если и моя вина здесь есть?» — спрашивал себя Николай. «Опоздал, брат», — вспомнился ему скрипучий голос командира полка, и Николай внутренне сжался, испугавшись разоблачения. Может быть, он, Уланов, в самом деле слишком долго добирался до КП, чтобы передать просьбу комбата, ставшую в конце концов ненужной. Но мысль об ответственности за общую неудачу — а в ней он уже не сомневался — была такой страшной, что Николай тотчас же попытался ее отогнать.
«Конечно, бойцы правы...» — снова подумал он. Причина поражения заключалась, разумеется, в том, что наступление было начато преждевременно.
— Девки! — пронзительный крик пронесся по коридору. Совсем маленькая девочка, лет пяти, в черном тулупчике до пят, проталкивалась среди раненых.
— Девки! — повторила она, добежав до подруг. — Бегим на крыльцо. Бойцов пришло сколько!
— Ну-к что ж, — сказала девочка постарше, держа обеими руками черный квадратный сухарь.
— Бегим, девки! Раненого какого привезли!
— Ну-к что ж, — проговорила старшая и впилась зубами в твердый хлеб. — Не видели мы их, — спокойно заметила она.
— Точно, — усмехнувшись, сказал сержант.
Но жестокая новость уже передавалась от человека к человеку: сестры и санитары спешили к выходу, туда же тянулись раненые.
Через несколько минут по коридору на носилках пронесли командующего армией. Николай, прижавшись к стене, увидел на подушке крупное прямоугольное лицо, которое сейчас же узнал. Не защищенные очками глаза генерала, сощурившись, смотрели в потолок.
Солдаты молча наблюдали, как носилки свернули в операционную. Все знали уже, что генерал был ранен осколком мины, когда находился на НП командира дивизии.
9
Лежа на операционном столе, командарм почти не испытывал боли, но чувство неловкости, почти смущения не покидало его. Посылая свои части в бой, он прикидывал обычно возможные потери в личном составе, стремясь уменьшить их. Но ему давно не приходило в голову, что он сам может оказаться убитым или раненным в сражении, начатом им. И не только потому, что его местопребывание было относительно безопасным, как требовала того целесообразность. Особое авторское отношение командарма к бою, который он давал, психологически делало его как бы неуязвимым.
По дороге в медсанбат генерал вспомнил, как он был ранен в первый раз, без малого сорок лет назад. Японская пуля свалила рядового Сергея Рябинина на улице маньчжурской деревни с мудреным, позабывшимся названием. И хотя сквозная рана в живот оказалась тяжелой, продержав Рябинина около полугода в госпитале, время смягчило память о ней. Потом Рябинин воевал много и счастливо. Под Перекопом он шел в атаку впереди своей бригады и остался невредим, штурмуя Турецкий вал. Надо же было случиться, чтобы его настигла немецкая мина именно теперь, за несколько часов до решительного наступления армии. Упав на землю, командующий почувствовал не испуг, а недоумение, словно действительно верил в то, что возраст и ответственность предохраняют от осколков. Потом на несколько минут он потерял сознание.
Сейчас он лежал голый на высоком столе, стыдясь своего грузного тела с седой растительностью на груди. Вокруг толпились врачи и сестры в чистых халатах; санитары держали над столом керосиновые лампы. Лица у всех были закрыты марлевыми повязками, и это смутно беспокоило генерала. Очутившись среди равно обезличенных, замаскированных людей, он ощутил вдруг непривычную неуверенность. Ему не нравилось также, что в комнате собралось слишком много народу, — он предпочел бы одного врача, если без этого нельзя было обойтись. И генерал хмуро поглядывал по сторонам красноватыми сощуренными глазами.
Один из хирургов, плотный плечистый человек с выпуклой грудью, кончил мыть руки и принялся обтирать их мокрой ваткой. Второй хирург был уже готов и стоял, подняв руки ладонями наружу, как будто молился. Поодаль переминался с ноги на ногу командир медсанбата — военврач Луконин.
«Ну, а он чего здесь торчит? Другого дела у него нет, что ли?» — рассердился Рябинин, но ничего не сказал.
— Сейчас, товарищ командующий! Сейчас начнем, — проговорил командир медсанбата, по-своему истолковав недовольный взгляд генерала.
— А я ничего... Не жалуюсь...
«Скорей бы действительно начинали», — подумал Рябинин. На тело свое он старался не смотреть, словно таким образом оно становилось менее заметным и для других.
— Подготовка рук отнимает много времени, — продолжал Луконин, желая, видимо, развлечь командарма. — У нас практикуется способ Спасокукоцкого — пятиминутное обмывание в горячем растворе аммиака.
— Аммиака? — удивился генерал.
— Именно так... Вслед за этим идет обтирание сухим полотенцем и потом — спиртом, также в течение пяти минут.
— Вот оно что... — сказал командующий, скосив глаза на хирурга, все еще старательно обтиравшего розовые руки с короткими сильными пальцами.
— Особенное внимание приходится обращать на область ногтей и подногтевых пространств... Тут уж мы не торопимся... — В голосе врача прозвучало наивное удовлетворение.
— Понимаю, — сказал командарм. «Напрасно не торопитесь», — едва не добавил он.
— Методики мы не меняем и во время большого наплыва раненых... В этих случаях особенно ярко выступают преимущества работы в резиновых перчатках... — Луконин подробно объяснил, в чем именно они заключаются, словно командующий находился не на столе в медсанбате, а обследовал свою санитарную часть.
— Так, так... — отвечал Рябинин, нетерпеливо слушая, тяготясь продолжительными приготовлениями.
Скоро должна была начаться атака на главном направлении, и командующий не представлял себе, как она произойдет без него. Не ощущая сильной боли, он надеялся уже, что сможет после перевязки вернуться на свой командный пункт. Самая рана казалась ему теперь только досадной помехой, если не чем-то почти конфузным в его положении. Все же он почувствовал волнение, когда первый хирург приказал снять бинт с его бедра.
— Дайте мне очки, — попросил Рябинин.
— Я бы не советовал... — осторожно возразил хирург.
— Нет уж... Давайте очки...
Генерал поспешно надел их и непроизвольно шумно вздохнул. Ногу его бережно приподняли, и сестра с невидимым лицом начала медленно скатывать марлю.
— Не больно, товарищ командующий? — осведомился Луконин.
— Да нет, — ответил генерал ворчливо, хотя жжение в бедре усилилось. Но на него сквозь щели в масках смотрело много глаз — внимательных, озабоченных, любопытствующих.
«Вот уставились на меня!» — подумал он с неудовольствием.
На бинте показалось пятнышко крови, и генерал, позабыв об окружающих, с интересом следил, как оно увеличивалось и темнело, повторяясь на каждом новом витке марлевой ленты. Вдруг под мокрой, почти черной ватой блеснуло что-то красное и живое. Рябинин приподнял голову, удивленно вглядываясь.
«Это не очень опасно? Как вы думаете, доктор?» — мгновенно сложился у него в голове тот же вопрос, что задавали сотни людей, лежавших на этом столе. Но рана его, зиявшая выше колена, ближе к внутренней стороне бедра, оказалась небольшой.
— Лежите, лежите! — сказал первый хирург резким, требовательным голосом.
И Рябинин с чувством облегчения опустился на подушку, удостоверившись, что с ним случилось далеко не самое худшее.
Хирурги негромко переговаривались, советуясь друг с другом, однако смысл их речей был недоступен командующему. Он слышал звучные латинские слова, полные таинственного значения, тщетно силясь уразуметь то, что скрывалось за ними. Первый хирург то и дело обращался к сестре, коротко требуя лекарство или инструмент, и женщина, загадочная, как все в комнате, быстро подавала странные предметы: изогнутые ножи, щипцы, причудливые ножницы. Их форма была такой же диковинной, как названия: пеан, кохер, корнцанг. Они сверкали в сильном свете нескольких ламп, их ловко брали пальцы в блестящих перчатках. И командарм, наблюдая за обоими врачами, окончательно успокоился. Подобно многим своим бойцам, перебывавшим здесь, он доверял им тем легче, чем меньше их понимал. Речь хирургов, изъяснявшихся на особом языке науки, звучала утешительно именно потому, что казалась необычной. Сам Рябинин начал учиться поздно, и хотя в старости не всегда и не во всем полагался на людей, его уважение к созданиям их труда и мысли осталось непоколебленным.
— Который час? — спросил вдруг генерал.
— Пять минут двенадцатого, — ответил командир медсанбата, посматривая на ручные часы. — То есть одиннадцать пять... — поправился он.
Командарм подумал, что до начала атаки осталось около трех часов и он действительно успеет вернуться на свой командный пункт. Он не видел теперь ничего, что могло бы помешать этому. К сожалению, он не сможет уже, вероятно, лично наблюдать за ходом боя, но, и лежа у себя на КП, он сумеет, думалось ему, управлять им. Следовало все же поторапливаться, так как сражение продолжалось и обстановка на фронте менялась ежечасно. Однако хирурги, вместо того чтобы сразу перевязать рану, все еще возились с ней. Их огромные вытянутые тени проносились по потолку, по стенам, завешанным простынями.
