Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Терентий особенно не возражал. Снёс надоевший ему чемодан на пристань в камеру хранения. Сходил в редакцию, где у него приняли зарисовку «босоножек». Там же он внимательно просмотрел подшивку губернских газет. Времени оставалось ещё достаточно, чтобы сходить в краеведческий музей.
Через два часа он вышел из музея, полный впечатлениями. Уставшие от времени часы на соборной колокольне тонким, протяжным звоном пробили время. Под золочёной главой высоченной колокольни, на чёрном циферблате стрелки показывали четыре часа.
Чеботарёв свернул на соборный мост. На углу набережной и улицы Чернышевского — внушительное старинное трёхэтажное здание с множеством труб. На вывеске крупными буквами — «СОВПАРТШКОЛА». Как не зайти в этот дом, не справиться об учёбе, о которой Терентий давно думает. Девушка-делопроизводитель, вместо ответа Терентию, показала на доску с объявлениями:
— Читайте, тут всё написано.
Набор учащихся на первый курс совпартшколы назначен с 1 сентября. Условия приёма соответствовали кандидатуре Терентия. «Обязательно попаду! — уверенно и радостно подумал он. — Стипендия шесть рублей в месяц, харчи и учебники готовые, только знай учись! Нужна командировка укома партии, ну, тут, надо полагать, Пилатов устроит…».
Размышляя так, Терентий вышел из здания совпартшколы и незаметно по пыльной улице Чернышевского дошёл до каланчи, свернул в Кривой переулок. Здесь он разыскал по приметам домик, в котором жил Сталин, и на несколько минут остановился перед его окнами. Зелёный плющ облепил углы и простенки домика. Хозяйка квартиры, заметив стоявшего в раздумье Терентия, выглянула в окно:
— Полюбуйтесь, гражданин, на нашу хатку и запомните: домик невелик, а дела в нём делались большие…
— Слышал, слышал, хозяюшка, потому я и загляделся на ваш домик. Может разрешите зайти на минутку?
— Пожалуйста, к нам люди нередко заходят.
Терентий переступил порог. Небольшая комната. Над столом в углу — портрет вождя. Сталин в сером френче, кожаной фуражке. Пристальный взгляд. Тонкие черты лица. Таким он был в годы гражданской войны. У стены дощатые нары, около печки на скамейке железное ведро с медным ковшом, табуретка, Обстановка скромная.
При одной мысли, что в этом скромном помещении жил Сталин, Чеботарёва охватило волнение: «Здесь, в ссылке, в годы царизма, вот в этой самой комнатушке, выходящей единственным окном на двор, жил, думал и работал Сталин!.. Верный помощник Ленина и продолжатель его дела!.. Отдыхал он на этих жёстких нарах, сидел у этого окна, облокотясь на подоконник…». Терентий мысленно представлял себе жизнь великого и простого человека. Две-три минуты, привалившись к косяку, он простоял в раздумье; от волнения Терентий забыл даже снять кепку. Спохватился, спускаясь по узенькой и низкой лестнице, ведущей во двор. Грядки с подсолнухами и цветущим маком окружали заветный домик. Терентий остановился, чтобы осмотреть заветный дворик.
Приветливая хозяйка, провожая его, ласково спросила:
— Что мало побыли у нас, молодец хороший?..
— Мало побыл, но о многом подумал, — ответил Чеботарёв и спросил хозяйку:
— А долго ли он жил здесь?
— Недолго. Всего несколько дней он жил тут. Отсюда вот, через этот дворик в позднюю пору и бежал из вологодской ссылки в Питер, к рабочим…
В шестом часу Афанасий Додонов возвращался из Артельсоюза домой. Для гостя он нес в бумажном свёртке закуски и две бутылки пива. Увидев Терентия, заговорил издали:
— Ага, ты уже здесь. Пойдём, буду знакомить с моей семьёй. Семья — это, батенька, очень большое и важное дело. У меня с младенчества и до взрослых лет, как тебе известно, не было родных. После революция только обзавёлся женой, — говорил Додонов, поднимаясь по лестнице во второй этаж деревянного дома, где их приветливо встретила высокая, средних лет, белокурая с весёлыми глазами круглолицая женщина.
— Будьте знакомы, моя жёнушка Павла Павловна, никак не забудешь её имя и отчество. А это мои детки — «додонята».
Обращаясь к жене, Афанасий сказал:
— Паша, вот тот самый Чеботарёв Терёша, про которого я тебе говорил не раз.
— Ах, вот оно что! А я думала — кто тут под окнами ходит? К соседке напротив заходил в сталинский домик. Очень приятно. Садитесь, гостем будете…
Павла Павловна стала быстро убирать разбросанные на полу игрушки. Дети были маленькие: старшему всего лет шесть; он что-то мастерил кухонным ножом. Младшему не больше года; в короткой рубашонке малыш ползал по полу и ладошкой растирал собственную лужу.
— Из этого художник получится, — улыбаясь, заметил Додонов, глядя на меньшого ребёнка. — Что ты наделал? Паша, возьми, вымой его, да смени рубашонку.
— Ой, беда — не ребёнок, — проговорила скороговоркой Павла Павловна, хватая с пола сынишку. — Под ним море, а с ним горе…
Чеботарёву не надо было спрашивать Афоню, чья да откуда родом у него жена. С двух-трёх слов он определил: «Своя землячка-вологжанка, — окает и прибаутки отпускает».
На улице и в комнате было жарко. Угощаться чаем в такую пору — не велико удовольствие. Поэтому Афанасий сбросил с себя пиджак, оставшись в безрукавой майке, подсел к столу и раскупорил обе бутылки пива. Колбаса, сыр и белый хлеб появились на тарелках.
— Чем богат, тем и рад. Прошу угощаться, — Додонов протянул волосатую руку, украшенную татуировкой, к стакану пива, — ну, Терентий Иванович, давай за нашу встречу, за всё хорошее на белом свете…
— Не пьянства ради, а ради встречи, так и быть…
Выпили по бутылке пива. Разговорились. Сначала воспоминания. Потом Терентий в подробностях рассказал, как он, уволенный из читальни, ушёл бурлачить на баржах, как потом определился к Пашке Косарёву и чуть было не пошёл с ним по скользкому пути. Додонов выслушал о проделках Косарёва, посмеялся, но потом сказал серьёзно:
— Это же усовершенствованный зимогор нэповского периода! И ты за него ухватился! С таким типом можно далеко пойти, если тюрьма не задержит. А до Ленинграда ты зря не дошёл. Хоть бы посмотрел, что представляет собою колыбель Октябрьской революции! Ну, да твоё время не уйдёт, наглядишься. Насчёт Совпартшколы — это хорошо: через два года сам себя не узнаешь. Там тебе и политэкономия, и история классовой борьбы, и много чего другого будет для твоего общего развития. Самое главное — изучать труды Ленина и Сталина, следить за текущей политикой и уметь сочетать учёбу с практикой жизни. Совпартшкола определит твой жизненный путь, это факт!..
Афанасий Додонов, работая в Артельсоюзе инструктором, в вечернее время учился на политических курсах, занимался самообразованием, об этом свидетельствовала этажерка, набитая книгами, брошюрами, журналами «Коминтерн» и «Большевик» и множеством исписанных тетрадей — конспектов.
— Я более чем на месяц отстал от жизни, — признался Чеботарёв, — на баржах там газет нет, журналов тоже. Были с собой две-три книги, их перечитал — и всё.
