Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин
Боцман наш не снимает огромных сапог и берета с кокардой, отрастил бороду, но все равно не похож на настоящего боцмана. Слишком тонкие черты лица, и бородка совсем не боцманская, а узкая, мушкетерская. Где бы ни собралось больше трех человек, он тут как тут, компота ему не давай, дай потравить.
Ночью я вышел на палубу и долго стоял и смотрел, как работают добытчики. Разбушевавшееся море стонало и гудело, мириады брызг мелькали в лучах прожекторов, волны захлестывали палубу. Вне зоны, освещенной прожекторами, стояла плотная тьма. Добытчики в желтых резиновых костюмах, блестящих от воды, надвинув на глаза капюшоны, готовили трал. На мгновение вода накрывала их, а очередная волна пыталась сбить с ног, но они упорно продолжали свое дело, орудуя свайками, и знаками объяснялись друг с другом.
Ночью мы дрейфовали носом на волну, и только в пять утра немного стихло. Отдали трал.
Мне не спалось, я лежал и думал, вслушиваясь в бормотание моря, и сотни замыслов приходили мне в голову. Лена права: море может засосать человека. Именно этого она боялась, тут она как сговорилась с моим шефом. Иван Сергеевич даже спросил:
— Это один рейс, только один?
И если сейчас честно признаться, меня не тянет возвращаться в контору. Снова вплетаться в вязь заседаний. Спорить с финансистами. Цифры, цифры, цифры… И упреки начальника планового отдела, его лоснящаяся лысина, прищур через толстые стекла очков:
«Вы знаете, что нас сняли с кредитования? А почему? Модернизация! Купили семь новых дизелей! Нет, модернизация у меня здесь — в печенках!»
Жаль, что «Ямалу» тогда не достался новый дизель.
Все больше и больше судов стягивается в наш район. Пошла на нерест скумбрия. Замороженная в брикетах, покрытая тонким слоем глазури, она делается бледно-зеленой, и особенно ярко на этом фоне выделяются красные плавники.
Если вглядеться в линию горизонта, то везде видны расплывающиеся силуэты судов. Я насчитал около полусотни. Идем с тралами параллельными курсами.
Ночью забываешь, что ты в открытом море, кругом огни — белые, красные, голубые, мимо движутся освещенные дома-корабли. Рыба ловится хуже, поднимается к поверхности, рассеивается, становится подвижной.
А днем уже совсем ласково греет весеннее солнце. Свободные от вахты матросы бродят по палубе, собираются вместе, сидят на запасных тралах, говорят не спеша, лениво.
— Выползли, джигиты, — говорит трал-мастер, который не любит, когда на палубе торчат лишние люди. Яшка тоже радуется весне, вытянулся на солнышке возле моей каюты, поскуливает, забыл все страхи.
Сегодня воскресенье. На берегу люди разъехались в пригороды загорать, лежат на пляжах, бродят по рощам. У нас воскресенье не отличается от других дней. Если бы не календарь, я и не знал бы о нем, и не вспомнил даже. Выходных на промысле не бывает.
Что сейчас делает Лена? Скоро закончатся занятия в институте, через месяц она будет свободна. Как мы радовались на берегу выходным! В субботу у нее было, правда, несколько лабораторных, потом кружок, зато воскресенье было наше. Но даже если сложить воскресенья и все то время, что мы были вместе, не получится и двух месяцев. В первый год после свадьбы я жил в общежитии, а ей нельзя было бросить свою опытную станцию в рыбачьем поселке, и я каждую пятницу уезжал туда в пустых вагонах пригородных поездов.
Полосы леса и песчаных дюн. Низкорослые сосны и красные клены, солнечные поляны и просеки. Здесь, на косе у залива, по субботам я ждал ее.
Через просеку мимо ровных рядов сосен мы уходили с Леной к заливу. У колхозных рыбаков было время путины. Мы вглядывались в темноту, различали вдали слабые красные вспышки и слышали голоса, далеко разносившиеся над ночным заливом.
В начале июня вода в заливе была уже теплой, и поверхность ее в темноте казалась ровной и гладкой, как стекло, мы любили заплывать далеко — насколько хватало сил.
Десять дней мы простаивали, трюмы были забиты рыбой, а разгрузить ее было некуда. Настроение у команды упало. Дни бесполезного ожидания съедали наш вылов. Капитан бомбил управление радиограммами, писал длинные тексты жалоб и молча клал их на стол радисту.
Наша очередь на разгрузку была шестой, и никто не знал, на какую базу мы будем сдавать груз. «Орехово» должно было встать на выгрузку первым, но они еще немного тралили, а у нас было забито буквально все, рыба даже в морозильных аппаратах.
На промсовете, когда капитан стал требовать первую очередь, ему отказали.
— Надо было раньше соображать, — пробурчал Ковров, — видите, баз нет. Дали бы сводку больше, как на «Орехово» сделали. Там не такие чистюли. Сообщили, что под завязку груза, и долавливают помалу.
— Я не собираюсь завышать сводки! Кого обманывать! — сказал капитан.
— Чистеньким хотите быть, учили вас долго, — не успокаивался старпом.
— Я прошу вас освободить рубку и использовать время простоя для палубных работ, — тихо и выделяя каждое слово, сказал капитан.
Вечером сообщили, что к нам полным ходом идет рефрижератор «Актюбинск», но выгрузка в лучшем случае будет после второго мая.
Майские праздники прошли спокойно, работы не было, судно дрейфовало. И на других судах прекратили тралить. В пять часов вечера весь наш экипаж разместился в салоне за праздничным столом.
Капитан и первый помощник сказали речи, выступили матросы во главе с боцманом, устроившие судовой КВН, а поздно вечером стармех утащил меня в каюту капитана.
— Заждался я вас, — сказал капитан. На нем был отутюженный черный костюм.
Мы выпили втроем, а потом пришел первый помощник. Пить он отказался наотрез, взял апельсин и стал аккуратно очищать кожуру ножиком. После шума салона здесь было необычно тихо. Качки тоже почти не чувствовалось. На море опускалась безветренная ночь. Капитан открыл иллюминатор и, вглядываясь в темноту, сказал:
— Роскошная ночь, это просто подарок нам на праздник!
— Только бы спокойно все прошло, — сказал первый помощник.
— Все будет в порядке, за своих парней я ручаюсь, — сказал стармех.
Мы сидели в креслах, обитых бархатом, и мне казалось, что я вдруг очутился на берегу, попал в гости к какому-то старому другу и хозяин рад гостю и настолько деликатен, что не пристает ни с какими расспросами. Разговор шел медленно, так, почти ни о чем. Но потом повернулся к делам промысла, и капитан, который раньше вообще не произносил больше трех фраз сразу, сказал:
— Баз нет, хоть плачь, а каждый день мы должны давать плановые тонны вылова. Их никто нам не снимет. Как будем наверстывать? За всех приходится думать самому. Ковров все наперекор — обижен! Рефмеханик все пытается показать,
