Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
И за плетеным забором увидела Павла согнутую фигуру Марии. Молча и неподвижно сидела Мария под яблоней, сидела, сжав руками виски. И неподвижный лунный свет бледно лежал на ее лице.
Из дома пришел голос Афанасия:
— Павла!
И тут не пошевелилась Мария.
Наутро, длинно ругнувшись, пошел пастух с колотушкой по деревне в третий раз.
Загулявшая деревня не хотела просыпаться.
Павла додаивала корову. Корова любопытно косила на нее темным овальным глазом.
— Вот и все, моя хорошая, вот и все, красавушка, — приговаривала Павла. — А как зовут-то тебя, я и не знаю. Хочешь, Красавушкой буду звать? Ну, чего смотришь, милая, ну, чего? На-ка хлебушка, сольцой тебе посыпала… Вкусно? — Ласково потрепала, подтолкнула из хлева: — Иди, иди!
Понесла молоко в дом, процедила.
В другой комнате Афанасий сидел за столом, макал ученическую ручку в пузырек с чернилами, медленно писал.
— Чего там сочиняешь-то? — спросила Павла.
— Иди сюда… Подпиши, — отозвался Афанасий.
— Чего подписать, Афоня?
— Заявление, — ответил Афанасий. — В район поеду, отдам. Чтоб на работу тебя не ждали.
— Да как же так сразу? — спросила Павла, останавливаясь около и вытирая руки о фартук.
— Дела и здесь хватит, — сказал Афанасий. — Давай по-быстрому, а то Мишка-шельмец без меня укатит.
Павла и нахмурилась, и улыбнулась одновременно.
— Распоряжаешься уже? — не очень протестуя, спросила она у Афанасия.
Ей нравилось, что он распоряжается. Не она сама о себе заботится, а муж заботится о ней. Чудно. Непривычно. Приятно.
— Дорога на семьдесят верст тянется. Не будешь за столько на работу ездить, — солидно доказывал Афанасий.
— Не буду, пожалуй, — согласилась Павла.
Обмакнула перо в пузырек, долго примерялась, заметила волосок на пере, сняла его двумя пальцами и подписала заявление высокими буквами.
Афанасий забрал бумагу, направился к двери.
— Подожди-ка, — остановила его Павла. — Дай сюда.
Взяла у него заявление, расправила сгибы и пониже своей прежней подписи — Соколова — крупно вывела новую: Шестибратова.
Афанасий следил из-за ее плеча, улыбался. И она с улыбкой повернулась к нему. Он прижал ее голову к себе, осторожно, чтобы волосы не цеплялись за его заусеницы, погладил. И подумал про стервеца Мишку, который ни за что не станет ждать.
Павла откинула голову и посмотрела на него.
Он засмущался, заторопился:
— Мишка этот, пропади он пропадом…
И быстро ушел.
Его уже не было, а Павла смотрела на дверь и улыбалась.
Потом подумала, как много дел ждет ее рук, и эта мысль тоже обрадовала ее.
Она заставила в печное нутро огромные чугуны, разожгла огонь, вынесла корм свиньям, почесала у обеих за ухом, насыпала зерна курам, набрала охапку дров и увидела на крыше рыжего кота.
— Чего, шельмец? — спросила у него Павла.
Кот сверкнул зеленым глазом, ничуть не веря Павле, промолчал, остался на крыше.
— Вот я тебя! — посмеиваясь, сказала Павла.
Кот пренебрежительно вздрогнул кончиком хвоста.
Павла отнесла дрова домой и снова вышла и заметила у калитки виноватую морду Жучки. Жучка скулила от волнения — и войти хотела, и войти не решалась.
— Ты чья? — спросила у нее Павла, подходя ближе.
Нет уж, лучше улизнуть, испугалась Жучка.
— Стой, стой! — сказала ей Павла, сама останавливаясь. — Ты же есть хочешь… Подожди.
Жучка заглянула Павле в лицо и деликатно села у калитки. Павла вынесла миску с едой.
— Иди сюда… Иди, не бойся.
Жучка, доверившись голосу, подошла.
— Что же ты? — сказала Павла. — Хозяина не имеешь? Без хозяина плохо, собачья жизнь без хозяина… Ешь, ешь!
Павла погладила Жучку. Жучка, оторвавшись от еды, лизнула Павле руку.
И опять дела, множество, бесконечность, круговерть радостных для Павлы домашних дел.
А утро было хорошее и солнечное, и никогда раньше не было такого хорошего и солнечного утра.
У дома остановился грузовик. Мишка-шофер выскочил из кабины, принял от Афанасия большую коробку.
— Эх, жаль! — сказал Мишка.
— Чего это тебе жаль? — спросил Афанасий, вылезая из машины.
— А то мне жаль, — ответствовал Мишка, опуская коробку на землю, — что довожусь тебе, дядя Афанасий, родней, магарыч с тебя содрать нет возможности.
— С других сдерешь! — засмеялся Афанасий.
— Ха, другие! Другие из-за пятака жмутся, — скривился Мишка, — а ты бы сегодня явно пятерку отвалил.
— Ты, Мишка, прохиндей, я давно заметил. Держи!
— Неужели красненькая? — вытаращил глаза Мишка. — Ах, моя ладушка! — И быстро влез в кабину, боясь, как бы дядюшка не опамятовался.
Со двора подошла Павла. Мишка ей из кабины — улыбка до ушей:
— С покупкой вас, тетенька! И наше вам нижайшее!
Рванул грузовичок, только пыль тетеньке под нос.
— Вот черт неумытый! — больше для порядка и для того, чтобы не сразу взглянуть на Павлу, обругал Мишку Афанасий.
— Да ты что привез-то, Афоня? — спросила Павла.
— Что приказано, то и привез, — равнодушно вроде ответил Афанасий. — Подкати мне тачку, там за сараем лежит.
Павла торопливо пошла за тачкой, а Афанасий подхватил коробку и скорехонько в дом. Водрузил на стол, вспорол коробку ножом, выдвинул на середину телевизор.
Павла вошла, остановилась в дверях.
— Вот, — сказал ей Афанасий. — Купил, значит.
— Телевизор… Я-то, дура, сказала, а ты и побежал… Шутила я тогда, Афанасий, — виновато проговорила Павла.
— А пусть и у нас, как у людей, — сказал Афанасий. — Пусть уж, Павла, и у нас…
