Альберт Беляев - Чайки садятся на воду
— А женой моряка? — игриво спросил Цесарский.
— Не знаю, — смущенно ответила Таня.
Цесарский перешел на шепот:
— Уедем, Танюша. Я так истосковался. И мама ждет нашей свадьбы, все уже приготовила. Что тебе этот остров? Ты и так уже второй год на нем сидишь. А я не могу больше без тебя.
Таня покачала головой.
— Нет, Женя. Еще год надо работать здесь. Ведь я договор подписала. На меня надеются, а я вдруг…
Она замолчала, а затем, прижавшись лбом к его плечу, тихо закончила:
— Не надо об этом, Женечка. Мне ведь тоже нелегко.
Цесарский осторожно прижался щекой к ее голове. Со шлюпки тотчас донеслись крики и свист. Трое сидевших там ребят шутливо махали кулаками и кричали:
— Эй, полундра!
Таня отпрянула. Цесарский добродушно рассмеялся:
— Вот черти, следят за нами, — и, повернувшись, весело крикнул: — Больше не будем, ладно уж! — и снова стал сосредоточенно смотреть вперед.
Таня озабоченно произнесла:
— Смотри, какая большая зыбь. Трудно будет груз из шлюпок на берег переносить. Достанется ребятам нынче.
Цесарский усмехнулся.
— Ничего, наши помогут. Что тут трудного? Помокнуть, конечно, нам придется. На каждой зимовке так. Главное, погода чтоб не подвела. Если заштормит, груза вам не видать.
Таня пристально посмотрела на него.
— Не говори так. Нам эти припасы очень нужны.
— Постараемся, конечно. Мы-то не боимся шторма, но капитан судном рисковать не будет, он сразу — вира якорь — и курс на Диксон.
Цесарский круто развернул катер и плавно подошел к борту «Прончищева».
Тотчас же началась погрузка.
В обратный путь катер тащил за собой две тяжело нагруженные шлюпки. Корма катера низко осела, и догонявшие его волны нередко заплескивались внутрь. Цесарский не умолкая рассказывал Тане смешные морские истории. Девушка слушала, весело смеялась и время от времени принималась ковшом вычерпывать воду.
Метрах в ста от берега тяжелые шлюпки сели на мель. Цесарский выключил мотор, и катер, как поплавок, закачался на волнах.
Таня испуганно вскрикнула:
— Что же теперь делать? Женя, что ты сидишь, надо предпринять что-нибудь, надо снимать их с мели.
Цесарский посмотрел на Таню и рассмеялся.
— Не волнуйся, Танюша, ребята уже предприняли все, что нужно.
Таня оглянулась и увидела, как от шлюпки к острову один за одним потянулись почти по пояс в воде ребята. Каждый нес на плече тяжелый мешок. Последним осторожно сошел в воду Заиграев. Он помахал Тане рукой, крикнул:
— Чур, не целоваться! — и тяжело двинулся к острову. Догонявшие его волны с шумом набрасывались на спину и быстро убегали вперед. Заиграев крепко держал обеими руками мешок на плече и, пошатываясь, медленно брел к берегу. Таня ахнула:
— Что они делают, сумасшедшие! У Заиграева только что ангина была. Опять сляжет. Боже мой, надо немедленно остановить их!
Цесарский посмотрел вслед ребятам и спокойно сказал:
— Ничего с ними не случится. Они делают то, что им и положено делать.
Он быстро пересел к Тане и обнял ее за талию. Таня вздрогнула и отвела его руки.
— Нет, нет. Я не могу так. Мне стыдно.
Цесарский обиженно отвернулся.
— Ты напрасно расстраиваешься. Им за это деньги платят.
Таня укоризненно посмотрела на него:
— Женя!
Цесарский шутливо поднял обе руки вверх:
— Молчу, молчу! Я пошутил, Таня, больше не буду.
Почти целый час заняло перетаскивание мешков на берег. Начальник зимовки долго смотрел, как посиневшие от холода зимовщики и матросы упрямо шагали по пояс в ледяной воде с тяжелыми мешками на плечах. Затем он молча ушел, но спустя несколько минут вернулся, держа в руках бутылку со спиртом и эмалированную кружку.
Спирт согрел ребят. Они весело расселись в подтащенные теперь к самому берегу порожние шлюпки, и катер снова повел свой поезд на рейд, к густо дымившему «Прончищеву».
*Шторм начался гораздо раньше, чем предсказывали синоптики. Сначала потянулись в бухту редкие льдины, затем стремительно понеслись по небу низко нависшие над морем, темные, тяжелые облака.
Катер вел от «Прончищева» последнюю шлюпку с грузом, когда внезапно налетел норд-вестовый ветер и закрутил на воде белые гребешки. Резкими, сильными порывами ветер набрасывался на катер, словно пытался вывернуть его из воды.
Побледневшая Таня широко открытыми глазами смотрела вокруг, ладонью заслоняясь от непрерывного потока соленых брызг. Одежда вмиг стала мокрой. Цесарский сжался в комок и молча смотрел на подкатывавшиеся валы. Катер упорно шел вперед, переваливаясь на крутых пенистых волнах. На длинном буксире сзади тяжело колыхалась шлюпка. Трое ребят сидели там на мешках, тесно прижавшись друг к другу.
Таня повернулась к шлюпке:
— Э-эй! Живы там?
Со шлюпки донеслось:
— А-а! — Шквалистые порывы ветра и грохочущий шум беспорядочно сталкивающихся волн заглушали звуки. Таня так и не смогла ничего разобрать. Она опять крикнула:
— Держитесь!
Тяжелая волна ударила в катер и с шумом перехлестнула через борт. Катер накренился, заметно осел кормой и, сделав зигзаг, снова вернулся на курс. Цесарский испуганно оглянулся.
— Вычерпывай скорей! Захлестнет нас!
Таня схватила тяжелый ковш и взялась за работу. Но не успела она вычерпать и половину набравшейся в катер воды, как ударила новая волна. Не обращая внимания на пронизывающий ветер и ледяную воду, Таня черпала и черпала ковшом. От холода и усталости руки окаменели и стали словно чужими — тяжелыми и непослушными.
— Женя, далеко еще до берега? — жалобно спросила она, с трудом пытаясь уложить в гнездо выпавший оттуда тяжелый аварийный топор.
— Если бы одни, так давно бы на берегу были, — отрывисто, с какой-то злобной усмешкой отозвался Цесарский. — Эта шаланда угробит нас. Ей-то ничего не сделается. Черт меня дернул полезть в этот рейс.
— Женя!
— Что Женя? Что Женя? Видишь, вон заряд идет, если не успеем удрать от него, нам придется хлебнуть воды из-за этой шаланды.
— Но там же люди, как ты можешь так?
— Знаю, что люди. Я тоже человек. Могли бы и сами на веслах добраться, а теперь и мы из-за них рискуем.
О борт застучали первые крупные снежинки. А через минуту все вокруг скрылось в непроницаемой снежной пелене. В наступившей темноте взвыл ветер и глухо зарокотало море.
— Женя, мне страшно! — воскликнула Таня и прижалась к его спине. Но Цесарский вдруг приподнялся, резко шатнулся в сторону и быстро закрутил штурвал. Катер медленно покатился влево, и в тот же миг Таня увидела, как рядом с бортом катера неторопливо проплыла вся изъеденная водой, тяжелая зеленоватая льдина. Цесарский оглянулся на Таню и зло прохрипел:
— Видела? Вот тебе и люди твои. Напоролись бы на нее, и капут сразу.
Неожиданно, словно схваченное чьей-то могучей рукой, суденышко замерло на месте, низко осев кормой. Тонко взвыл мотор, что-то с треском лопнуло, и катер стремительно прыгнул вперед, зарываясь носом в воду. Волна тяжело опрокинулась на ветровое стекло, и катер до половины наполнился водой. Мотор чихнул несколько раз, а затем заглох. С кормы беспомощно свисал обрывок буксира. В наступившей тишине лишь жестко хлестал по стеклу снежный заряд.
Перепуганная Таня без устали вычерпывала воду. Цесарский несколько мгновений сидел, дико озираясь, затем схватил пожарное ведро и бросился помогать Тане. Хрипло дыша, он непрерывно бормотал:
— Говорил, не надо было идти… Черт бы их всех побрал!.. Конец теперь…
Таня с недоумением посмотрела на его побелевшее лицо, трясущиеся губы и тревожно спросила:
— Что с тобой, Женя? Что ты говоришь?
Цесарский вдруг выпрямился, с размаху бросил ведро на дно катера и истерически закричал:
— Из-за паршивых мешков с мукой я пропадать должен, да?! Я еще жить хочу, понятно вам или нет? Будьте вы прокляты все!
Он с размаху сел на дно катера прямо в ледяную воду и закрыл лицо руками.
Страх охватил Таню. Она бросилась к Цесарскому и, силясь разнять его руки, плача и целуя его, торопливо и несвязно уговаривала:
— Женечка, милый, возьми себя в руки! Ну! Будь же мужчиной, Женя! Я всю воду сейчас вычерпаю, ты только мотор, мотор чини, Женя. Ты слышишь, мотор скорее чини, ведь потонем мы! И они потонут!
Цесарский медленно поднял голову и вяло спросил:
— Кто… они?
— Да ребята же! Ведь шлюпку оторвало!
— А-а… — равнодушно протянул Цесарский и снова опустил голову.
Но Таня энергично тормошила Цесарского. То ласково уговаривая, то угрожая, она заставила его подняться. Цесарский с трудом перелез через банку и начал ковыряться в моторе.
В белом мраке тяжко гудело встревоженное море, и черные волны хищно набрасывались на беспомощное суденышко. Но Тане некогда было смотреть вокруг. Она без устали работала черпаком и что-то громко кричала, стараясь подбодрить струсившего не на шутку механика.
