Альберт Беляев - Чайки садятся на воду
А мне жаль, что все это уже позади; мне жаль расставаться с кораблем, с моими товарищами по рейсу, с редкими, крохотными островками, к которым ближе чем на две мили судно подойти не может; жаль этого хмурого низкого неба; мне жаль расставаться с Арктикой…
На толстое стекло иллюминатора начали опускаться лохматые хлопья снега. Одиночные пушистые снежинки робко касались стекла и тут же пропадали, превращаясь в тонкую струйку воды. Но снег повалил гуще, и вот уже все стекло оказалось залепленным толстым слоем. Ну что ж, до свиданья, Арктика! До следующего лета!
КРУТАЯ ВОЛНА
Все лето дул холодный, резкий норд-ост. Кончался сентябрь, а льды в бухте так и не разошлись. От ветра ледяные поля крошились и с треском лопались. Повсюду громоздились бесформенные груды торосов.
На берегу бухты стояла невысокая худенькая девушка с кроткими голубыми глазами и долго смотрела на ледяной хаос. Потом она грустно вздохнула и поднялась на пригорок. Там стоял маленький домик с радиомачтой. А через час она торопливо бежала вниз, где у самого берега бухты зябко жались к земле три рубленых домика полярной станции. Рывком распахнув дверь, девушка вбежала в столовую зимовки, или, как ее называют, кают-компанию. Здесь обычно проводили свое свободное время зимовщики. И сейчас в просторной комнате сидели две пары шахматистов. Начальник станции Тимофей Иванович Крылов, пожилой, плотный мужчина с большими залысинами на лбу и с крупным рябоватым лицом, сидел в кресле и задумчиво посасывал потухшую трубку. Несколько болельщиков молча следили за игрой.
Девушка обвела всех сияющими глазами и воскликнула:
— Товарищи! Слушайте, какую я радиограмму приняла сейчас с Диксона! — И, четко выговаривая слова, она торжественно прочитала: — «Вам вышел ледокольный пароход «Прончищев» точка примите меры разгрузке максимально короткий срок точка».
Шахматисты на мгновенье подняли головы, равнодушно посмотрели вокруг и снова склонились над досками. Метеоролог Петя Заиграев, коренастый парень лет двадцати пяти, с толстыми добрыми губами и сонным взглядом сероватых глаз, подошел, взял из рук девушки синенькую полоску радиограммы, прочитал вслух еще раз и вернул обратно.
— Сколько уж таких «грамм» ты приняла за лето? — спросил он.
Девушка непонимающе смотрела на него.
— Это пятая. Но при чем здесь прежние?
— А при том. Этот тоже потолкается во льдах, да и назад. А мы тут должны нервную систему себе расстраивать ожиданием.
— Но это же «Прончищев»!
— Ну и что?
— «Прончищев» пробьется! — упрямо повторила девушка.
— Ты так уверена?
В сонных глазах метеоролога мелькнула живая искорка. Он повернулся к сидевшим в комнате зимовщикам и, подмигнув, внушительно произнес:
— Слышали? «Прончищев» пробьется! А почему? А-а… ну то-то!
Все засмеялись.
Девушка покраснела и, сердито взглянув на метеоролога, сказала:
— Как не стыдно тебе, Петр! Вовсе не поэтому, а потому, что у «Прончищева» ледовая обшивка.
— Вот я и говорю… ледовая обшивка… только сидит она в машине парохода, — Заиграев дружелюбно подмигнул девушке.
Тимофей Иванович подозвал ее и взял радиограмму.
— Похоже на то, что действительно пробьется, — спокойно сказал он и посмотрел искоса на девушку. — Небось рада?
Девушка смущенно потупила глаза.
Все жители этого крохотного островка, затерянного в холодных просторах Карского моря, знали, что на «Прончищеве» плавает третьим механиком Евгений Цесарский. Таня Маслова, радистка полярной станции, познакомилась с ним летом прошлого года на борту «Прончищева», когда ехала сюда, на зимовку. Всю зиму на остров шли от Цесарского длинные телеграммы. На зимовке любили подшучивать над их «телеграфной» любовью. Особенно допекал Таню метеоролог Петя Заиграев. Когда долго не было телеграмм от Цесарского, он успокаивал Таню.
— Ты не горюй, — говорил он с серьезным видом. — Ваша любовь самая дорогая — шутка ли, каждое слово стоит три копейки! Просто парень всю зарплату уже пустил в эфир, а теперь сидит, сухари жует и ждет получки.
Таня смеялась вместе со всеми и не обижалась.
После радиограммы на станции поднялось радостное оживление. Зимовщики пачками писали письма, ремонтировали спуск к морю, очищали от порожней тары склады. Но прошли сутки, вторые, третьи, а парохода все не было. На пятый день радиограмма сообщила, что «Прончищев» застрял во льдах недалеко от острова.
Теперь все зависело от ветра. А он, не ослабевая, дул и дул от норд-оста.
С надеждой и тоской смотрела Таня на ледяные поля, медленно плывшие с севера. Заиграев каждый день грозился бросить свою «проклятую» профессию, из-за которой, мол, его не любят девушки, и обещал Тане:
— Вот погоди, я сделаю тебе такую погодку, что пальчики оближешь. И твой «Прончищев», как по Черному морю, пройдет сюда.
Таня лишь вздыхала в ответ.
И вдруг ветер сменился. За одну ночь он круто зашел к юго-западу и задул порывистыми шквалами, сотрясая стекла в окнах домов зимовки.
Бухта начала постепенно очищаться ото льда.
«Прончищев» пришел на десятые сутки ночью. На острове не спали. Все толпились на берегу и поздравляли друг друга с прибытием первого и, как видно, последнего в этой навигации судна.
Пароход стал на якорь милях в трех от берега: далеко выступающая в море отмель не позволяла подойти ближе.
На берегу стихли.
Вскоре донеслось глухое рокотание мотора, и к острову пристал небольшой катер. На берег выпрыгнул капитан «Прончищева» — Иван Семенович Антуфьев, еще не старый, сухощавый мужчина, с коротенькой прямой трубкой во рту. Он озабоченно поздоровался с зимовщиками, отвел Тимофея Ивановича в сторону и негромко сказал:
— Полчаса назад я получил штормовое предупреждение. Циклон от норд-веста, как обещают, придет сюда часов через пять-шесть.
Тимофей Иванович сразу посерьезнел и деловито спросил:
— Как думаете поступить?
Капитан помолчал и, взглянув в глаза начальника зимовки, спокойно ответил:
— У меня на борту шестьдесят тонн груза для вас. Больше пароходов не будет. Надо успеть.
И они начали обсуждать детали предстоящей работы.
Вслед за капитаном на берег спрыгнул с катера моторист. Петя Заиграев лукаво взглянул на стоявшую поодаль Таню и провозгласил:
— Главному корреспонденту острова наш пламенный привет! Ребята, это же Женя Цесарский, райская птичка залетела к нам!
Лицо механика расплылось в улыбке. Его окружили и по команде Заиграева принялись качать под общие возгласы и смех.
— Будет вам, медведи белые! Все кости растрясете! — кричал довольный Цесарский. Вырвавшись из цепких рук зимовщиков, он увидел Таню и бросился к ней.
— Таня! — Схватив ее руку, он оглянулся на ребят и вдруг, решившись, обнял девушку.
Кругом притворно закашляли и завистливо завздыхали.
Таня неловко высвободилась из объятий Цесарского и укоризненно сказала:
— Женя, неудобно, видят же все.
— Ну и пусть видят! — пылко воскликнул Цесарский.
Подошли капитан и начальник зимовки. Тимофей Иванович внимательно оглядел всех и сказал:
— Положение таково, что нельзя терять ни минуты. Начнем разгрузку. На нашей шлюпке пойдут Заиграев, Афонин и Кибирев. Капитан обещает спустить свой вельбот и помочь в разгрузке. Шлюпки будут ходить на буксире у катера. Есть вопросы?
— Есть! — воскликнула Таня. — Разрешите мне быть на катере во время разгрузки.
Тимофей Иванович повернулся к капитану:
— Как, Иван Семенович, разрешим? Только, чур, чтобы твой механик не увез с собой нашу Таню.
*Катер со шлюпкой на буксире быстро бежал к стоявшему на рейде «Прончищеву». Волны неспешно катились из открытого океана. Катер то взбирался на вершину гребня, то вдруг рывком скатывался к подножию следующего вала. Шлюпка в точности повторяла его маневры.
— А ты, как заправдашняя морячка, не боишься качки. Молодец, Танюша! — повернувшись от штурвала, ласково проговорил Цесарский.
Таня сидела на задней банке и, крепко вцепившись в низкие бортовые релинги, с радостным изумлением смотрела на бесконечные, свинцового цвета волны, которые мерно вздымали и опускали катер.
Улыбнувшись Цесарскому, она сказала:
— Ой, что ты! Я трусиха. А моря боюсь больше всего. Как подумаю, что под нами такая глубина, так голова кружится и скорей на берег хочется, — она засмеялась. — Я, наверное, никогда бы не смогла стать морячкой.
— А женой моряка? — игриво спросил Цесарский.
— Не знаю, — смущенно ответила Таня.
Цесарский перешел на шепот:
— Уедем, Танюша. Я так истосковался. И мама ждет нашей свадьбы, все уже приготовила. Что тебе этот остров? Ты и так уже второй год на нем сидишь. А я не могу больше без тебя.
