Лидия Вакуловская - Улица вдоль океана
— Да нет, я почти есть не хочу, — ответил Барыгин и предложил — Давай присядем, председатель, расскажешь своя новости…
И вот сидят они вдвоем на камне под обрывом. Барыгин слушает, устремив глаза на облитый солнцем океан, а Калянто рассказывает и смотрит прямо на носки своих мокрых сморщенных торбасов. И получается, что дела в колхозе идут лучше не надо: приплод в стадах растет здоровый, крепкий, оленей после отела намного прибавилось, моржей и нерп настреляли столько, что в леднике уже не хватает места. Амурские лисицы растут, не болеют. Моржовое мясо пожирают за милую душу. На будущий год от чернобурок хорошего дохода можно ждать…
Барыгин смотрит на зеленоватый океан, слушает Калянто и думает о том, скажет или не скажет председатель о седьмой бригаде, о падеже оленей, о бригадире Акачу. Ему самому хочется спросить о седьмой бригаде, вопрос так и вертится на языке, но он подавляет это желание и говорит о другом.
— А в «Красном луче» беда: не выживают черно-бурые. Третий год завозим, и гибнут. Председатель наотрез отказывается новых брать. Ферма прекрасная пустует. В сто пятьдесят тысяч одно строительство обошлось. В чем дело, не поймем.
— Ты наш фельдшер Павлов спрашивай: он важный секрет знает, — отвечает Калянто. — Он трава в тундре рвал, больным лисицам давал. Как поели десять дней — бегать начали. Трава витамин большой держит. Весна была — вся школа этот трава собирала, лисиц кормили.
— Да ну?! — удивляется Барыгин. — А что за трава?
— Такой мелкий листочек, — подняв крохотный камушек, показывает Калянто. — Как зовут, не знаю. Ты фельдшер спрашивай, он этот витамин придумал. Пускай брошюра пишет, всем колхозам посылать можно.
— Обязательно спрошу Павлова, может, в самом деле трава лечебная.
Барыгин твердо помнил, что в отчетной сводке колхоза по отелу ни о каком падеже оленей, тем более массовом, не упоминалось. Он сам просматривал сводки всех хозяйств перед тем, как отправить сводные данные в облисполком, и, судя по сводке, отел в Медвежьих Сопках прошел хорошо.
«Скрыли, конечно. Калянто скрыл. Вот тебе и лучший председатель!»
Калянто умолк и сидел, по-прежнему сосредоточенно разглядывая носки сморщенных торбасов.
— Что замолчал, председатель? — повернулся к нему Барыгин.
— Что говорить могу? — развел руками Калянто. — Все новости тебе сказал.
«Нет, брат, не все, — подумал Барыгин, и вдруг решил: — Ладно, я тоже сейчас не скажу. Посмотрю ваши бухгалтерские книги, потом поговорим.»
Барыгин встал.
— Ну, раз новости все, пойдем и мы поработаем. Неудобно сидеть, когда другие потеют, — сказал он, снимая пиджак. — В воду не пойду — сапоги промокнут, а нагружать тачки смогу.
— Это можно, — ответил Калянто, трудно поднимаясь с камня.
Только теперь он почувствовал, до чего устал: ноги задубели — не выпрямишь, мышцы в плечах свело, ноют кисти рук. А кроме всего, Калянто хотелось спать. Как-никак, а за последние трое суток поспать ему пришлось часов шесть, не больше. Каждую ночь выходили на охоту, потом разгрузка, разделка, — и опять готовь вельботы, чисть карабины, точи гарпуны, собирайся в океан.
Барыгин положил на землю портфель, бросил на него пальто и пиджак, придавил сверху камушком и широким, крупным шагом пошел к вельботам, закатывая на ходу рукава теплого свитера, в котором издавна ездил в командировки.
За ним, переваливаясь как утка, устало, брел Калянто, цепляясь носками торбасов за гальку.
9
Они сидели на крыльце у Нутенеут — Рыпель, Ким и сама Нутенеут. Из дома доносилось пьяное всхлипывание и крики Еттувье, требовавшего, чтоб его, развязали.
Все получилось неладно: не застав дома отца, Рыпель зашел к Нутенеут узнать, куда мог деться Коравье и не случилось ли с ним какой беды. Услышав от Нутенеут, что она недавно видела Коравье, он успокоился и остался у нее обедать. Нутенеут не только была соседкой отца, Рыпель с ней когда-то учился в школе колхозных кадров. Еттувье достал к обеду флягу со спиртом. С этого все и началось. Подвыпивший уже Еттувье после первой рюмки совсем захмелел, после третьей начал крошить посуду на столе. Рыпель пригрозил отправить его в милицию. Тогда Еттувье бросился на него, пришлось отбиваться. Нежданно подоспевший Ким помог связать буяна…
Наконец причитания в доме стихли.
— Он теперь долго спать будет, — сказала Нутенеут, вытирая мокрые глаза.
Рыпель и Ким ничего не ответили ей. А что отвечать?
Рыпель понимал, что напрасно задержался у Нутенеут и ввязался в драку с Еттувье. Как работнику райисполкома, в драку ему ввязываться не следовало.
Нутенеут понимала, что ее семейная тайна, которую она так старательно прятала в стенах своего дома, теперь уже ни для кого не тайна. Но, как ни странно, сейчас ей было все безразлично. Она даже знала, что ответит Барыгину, если он спросит о муже: «Да, — ответит она, — он пьет и дерется. Клуб у него запущен, аппаратура грязная, фильмы показывает когда захочет. Если хотите, переведите меня в другое село, если хотите — снимите с председателя сельсовета. Я уеду и с Еттувье жить не буду. Устала, больше не могу».
Ким же понимал все случившееся по-своему. Он видел, что солнце все острее косит лучи, день идет к вечеру, приближается собрание, а Еттувье спит связанный, и неизвестно, как быть с радиолой, которая должна созвать народ. Потом будет лекция, а после лекции ему надо отправляться в бригаду. Он и так уже сидит в селе два дня, и в эти дни кто-то из пастухов недосыпает, стережет вместо него оленей. Никто, конечно, ему ничего не скажет: пастухи сами послали его в село за новыми книжками, но задерживаться ему дальше никак нельзя.
— Еттувье будить надо, развязать надо. Пускай радиолу ставит, — решительно сказал Ким.
— Какую радиолу? — не понял Рыпель.
— На собрание людей звать. Я так всем говорил, — объяснил Ким.
— Не надо, — сказала Нутенеут. — Я ключ от клуба возьму, сама радиолу включу.
— Умеешь? — недоверчиво покосился на нее Ким.
— Умею.
— Пускай спит, — решил Рыпель, — Я тоже с радиолой справлюсь.
— Тоже умеешь? — снова удивился Ким.
— Я все умею, — усмехнулся Рыпель. И добавил: — Надо нам, пожалуй, к Барыгину идти.
— Как с таким глазом покажусь? — грустно спросила Нутенеут.
— У тебя бинт есть? Завяжи глаз, никто не догадается, — посоветовал Рыпель.
Нутенеут поднялась и пошла в дом…
— Так, значит, — решительно сказал Ким и тоже поднялся. — Я литературу в доме оставил, забрать надо.
Он тут же вернулся и снова уселся на крыльце, положив на колени кухлянку и книжки.
— Что у тебя за книга? — поинтересовался Рыпель.
— Пастухам читать буду, — солидно сообщил Ким, — Ночью в бригаду идти надо, нельзя задерживаться.
Рыпель взял одну книжку, удивленно спросил Кима:
— Ты что, физику им читаешь?
— Все читаю.
— Ну и как, понимают? — улыбнулся Рыпель.
— Почему не понимают? — недовольно ответил Ким, уловив в голосе Рыпеля насмешку. — Думаешь, ты один хорошо понимаешь, другие плохо понимают?
— Думаю, ты сам в них ничего не понимаешь, — сказал Рыпель и спросил: — Ты сколько классов окончил?
— Зачем мне классы кончать? Я скоро в армию пойду, там классы кончать буду…
— Эх, Ким, Ким! — вздохнул Рыпель — Хороший ты парень, только учиться тебе надо. У вас ведь красная яранга есть, учитель в тундре живет. Бывает он в вашей бригаде?
— Учитель пускай ребят учит, — возразил Ким — Как он может всех учить?
— Всем учиться не обязательно. Например, старикам. А тебе надо.
— Мне тоже не надо, я сам больше учитель знаю, — обиделся Ким. — Твой учитель приедет — его мало слушают, я книжку принесу — все пастухи слушают. Три дня читаю — слушают, десять читаю — слушают.
— Да-а… — Рыпель задумался, потом сказал: — Я поговорю в районе, у нас там курсы есть, двухгодичные, вроде школы для взрослых. Общежитие дают, питание бесплатно. Поедешь на курсы?
— Можно ехать, — подумав, согласился Ким.
Они шли по улице к центру села. С берега возвращался народ. Женщины, несли на плечах завернутое в нерпичьи шкуры мясо, мужчины — руль-моторы, весла, гарпуны, пустые канистры. Все здоровались с Нутенеут и многие участливо спрашивали:
— Ты почему глаз завязала?
— Что у тебя с глазом случилось?
— Это меня овод покусал, когда утром на работу шла, — объясняла Нутенеут.
Так она отвечала тем, кто, по ее мнению, не знал истинной причины, зачем ей потребовалось перевязать глаз. Увидев же идущую навстречу вместе с матерью и отцом Лидочку Ротваль, Нутенеут резко свернула в сторону, словно неожиданно решила зайти в дом, мимо которого проходила. Но было поздно. Лидочка Ротваль крикнула ей:
— Эй, Нутенеут, зачем убегаешь? Скажи лучше, почему на берег, не пришла? Почему твой Еттувье дома сидит? Может, вы работать на разделке не умеете?
