Нина Карцин - Беспокойные сердца
Они дошли до операторной. Здесь Леонид простился с Мариной; он пошел за корреспондентом, а она открыла дверь, решив подождать Баталова и взять ключ от помещения.
В операторной ничто не изменилось за эти годы. Те же два дощатых стола, те же разнокалиберные табуретки и отполированные спецодеждой скамьи, и даже плакаты по технике безопасности, казалось, не сменялись за это время ни разу. Заметив на доске объявлений свежий листок приказа, Марина подошла. При чтении вся кровь бросилась ей в лицо, словно при ней оскорбили дорогого человека. И она обернулась на звук открывшейся двери с таким свирепым выражением, что вошедший Валентин Миронов даже приостановился.
— Что вы так хмуритесь? Здравствуйте, Марина. Я вас по всему цеху разыскиваю. Из лаборатории позвонили, чтобы мы оба пришли. Но чем вы так рассержены?
Марина с гримасой указала через плечо на приказ.
— Ах, вон что! Это Рассветов принимает воспитательные меры, чтобы не лез на рожон.
— И помогает? — с такой насмешкой спросила Марина, что сомнений не оставалось, на чьей стороне ее симпатии.
— Я и забыл, что вы самый горячий его адвокат. Но, Мариночка, он женат!
— Пóшло! — оборвала Марина.
Валентин всегда — и раньше — вызывал в ней безотчетное раздражение. То ли самоуверенность его была этому причиной, то ли изысканная внешность. Во всяком случае, все его попытки перейти на фамильярный тон не имели у нее успеха.
* * *В большой светлой комнате третьего этажа, которую занимала мартеновская группа лаборатории, было оживленно. Работники лаборатории, среди которых Марина увидела немало знакомых, собрались вокруг Виноградова, осаждая его десятками вопросов о самых различных вещах: и о новостях в научном мире, и о новых работах маститых ученых, и о новых проблемах металлургии.
Марину усадила за свой стол Женя Савельева, дочь директора завода, недавно окончившая институт. Была она высокой — в отца — и скорее походила на долговязого мальчишку и худобой, и короткой стрижкой, и угловатыми, размашистыми движениями.
Валентин расспрашивал об условиях, в которых приходится работать ученым, об оплате труда, об условиях жизни.
— Вот это я понимаю: можно заниматься научной деятельностью, — протянул он.
— По ту сторону забора трава всегда зеленее, — шуткой ответил Виноградов.
— А Валентину Игнатьевичу грех жаловаться, — вмешалась, Женя. — Он ведет самостоятельное исследование.
— Уж там исследование… — пренебрежительно пробормотал Валентин.
— Разочаровались и в нем? — засмеялась Женя. — Ну, прямо, вам не везет!
Валентин так нахмурился, что Женя сначала несколько оторопела, а потом спохватилась, поняв свою бестактность, и густо покраснела. Желая замять неловкость, сейчас же заговорила о другом:
— Дмитрий Алексеевич! Сделали бы вы нам сообщение о научной работе в металлургии, о нашем будущем! У нас скоро вечер молодежи, называется «Техника вчера, сегодня и завтра».
— Не знаю, сумею ли я… — заколебался Виноградов.
— А кому же тогда уметь? Кто же смотрит в будущее, если не ученые?! — так откровенно удивилась Женя, что Виноградову некуда было отступать.
Научных работников и Миронова позвали к Вустину. Он принял их в своем крошечном кабинете, заставленном книгами в тесно составленных шкафах. Когда все четверо разместились, Вустин, надев пенсне, заглянул в лежащую перед ним бумагу и сказал:
— Валентин Игнатьевич, мы решили выделить вас в помощь работникам Инчермета, как человека, уже имеющего опыт в исследовательской работе…
— А моя собственная работа? — вскинулся Валентин.
Виноградов подивился про себя: только что Миронов отзывался о своей работе совсем в ином тоне. И он спросил не без любопытства:
— Над чем вы работаете?
— Испытываю влияние новой экзотермической смеси на уменьшение обрези слитка.
— И хорошие результаты?
— Результаты многообещающие. Я надеялся в скором времени обобщить их в отдельную статью для журнала «Сталь».
— Давно занимаетесь исследованием?
— Месяца три. Нет, два с половиной.
— И уже считаете возможным говорить о результатах публично? Впрочем, у каждого своя методика.
Виноградов помолчал, побарабанил пальцами по краю стола, потом прибавил вопросительным тоном:
— Может быть, подберем другого товарища? Пусть и не столь опытного, но заинтересованного в работе.
— Видите ли, Виталий Павлович настоятельно рекомендовал Миронова.
— Виталий Павлович? — удивленно поднял голову Валентин. — Ну, если он считает это необходимым, то я, конечно, отложу на время свои дела.
Виноградов наклонился над своим блокнотом, но Марина успела заметить выражение досады, скользнувшее по его лицу.
Глава VI
Никакое предчувствие не подсказало Олесю Терновому, что этот день будет переломным в его жизни. С утра все шло на редкость благополучно. Плавки приняли без осложнений, из графика они не выходили, и можно было надеяться на спокойную смену. По привычке Терновой задержался у четвертой печи. Виктор командовал завалкой. Правда, получалось у него не так артистически, как у Калмыкова, но глядеть было приятно. Парень растет, набирается уменья. Вот только владеть собою не умеет. И потому другие сталевары частенько недоверчиво относятся даже к дельным предложениям Виктора — настолько за ним закрепилась слава несерьезного человека. Взять хотя бы это изменение завалки стружки. До сих пор никто не решится поддержать его, хотя опыт оказался удачным — и плавки короче стали, и качество лучше.
Заметил это, пожалуй, один Баталов и не без ехидства подколол:
— Гляди-ка, никак в передовики выбиваешься? Стружка-то у тебя в печи лучше блюмса плавится.
На что Виктор солидным басом ответил:
— А что ж? Пускай подвинутся. Сталевар Виктор Крылов идет!
У самого ж, наверно, от обиды кошки на сердце скребут. Смешной Виктор! Двадцать один человеку скоро, не урод — сколько девчонок заглядываются, а характер все еще, как у мальчишки. В последнее время солидность стал на себя напускать, улыбаться норовит одними уголками губ. А забудет — опять улыбка во все лицо, зубы так и сверкают…
Наблюдая за работой Виктора, Терновой не заметил, что сзади уже некоторое время стоят директор и главный инженер, и обернулся только тогда, когда Рассветов не выдержал и резко спросил:
— Кто позволил нарушать порядок завалки?
— Это согласовано с начальником цеха, — медленно ответил Терновой, стараясь быть как можно спокойнее, хотя уже один тон Рассветова подействовал на него, как удар кнута.
— Абсолютно ничего не знаю. Письменное разрешение есть?
— Нет.
— Так кто же дал вам право нарушать инструкцию? Или для вас законы не писаны?
В присутствии директора Рассветов сдерживался, но голос его то и дело срывался на крик. Терновой побледнел. Еще немного — и он ответил бы дерзостью, но вмешался Савельев.
— Погодите, Виталий Павлович. Очевидно, есть какая-то причина, почему они изменили порядок. Что вы скажете? — обратился он к Виктору.
Тот с готовностью, даже с горячностью стал объяснять, упирая на то, что ничего противозаконного они не делают, а стружка так лучше плавится, и плавки стали короче.
Рассветов раздраженно оглянулся в поисках человека, на котором можно было бы сорвать зло, но увидел только инженера лаборатории Миронова.
— Валентин Игнатьевич! — подозвал он его. — Это по вашей части. Разберитесь, проверьте, что дает этот… метод. Через неделю доложите.
И пошел дальше, недовольный тем, что не удалось как следует посчитаться с дерзким мастером. На ходу он ворчал:
— Сегодня мы одному спустим, завтра кто-то опять проявит инициативу, послезавтра третий — и вся технология пойдет кувырком. Я категорически против такой партизанщины.
Савельев спросил:
— Что вы имеете против Тернового? Я который раз слышу, что вы им недовольны. Знаете, комариными укусами можно до бешенства довести.
— Терновой слишком много мнит о себе. Воспитание будет ему только на пользу. Мало того, что он не уважает цеховые порядки, всюду сеет недовольство, он еще и руководство не признает и открыто агитирует против наших передовиков.
— Вот-вот, — скороговоркой вмешался Баталов. — Говорит, им условия особые создают.
— А может, в этом есть доля правды, а? Признавайтесь-ка начистоту. И не один Терновой говорит это.
— Да, Григорий Михайлович, кому же еще и помогать, как не самым лучшим нашим людям? — возмущенно воскликнул Баталов, чувствуя молчаливую поддержку Рассветова. — А Терновой и других мастеров баламутит, каждый себе по две машины на печь требует, да шихту — все только тяжеловес, да без заминки… Тьфу! Волю дай, так от одних конфликтов житья не будет!
— А вам спокойной жизни захотелось, Андрей Тихонович? — подозрительно-ласковым тоном промолвил директор. Баталов понял, что промахнулся. Он наскоро пробормотал что-то о делах и счел за благо исчезнуть.
