Иван Слободчиков - Большие Поляны
Так они дошли до дома Тетеркина — большого пятистенника с новой тесовой крышей, сели на лавочку у ворот.
— А надо бы нас спросить сперва, кого мы желаем в председатели, а потом рекомендовать. Тогда не пришлось бы краснеть за свое начальство. — Сняв кепку, Тетеркин склонил лысину к Векшину. — Слышали новость?
— Какую?
— Председатель-то наш... Жену спровадил в город, а сам к другой.
— Не может быть, — отшатнулся Векшин. — Брехня!
— Ничего не брехня. Заехал вчера на ферму, доярки коров пошли доить, а он посадил Васькову на мотоцикл — да в кусты. Жена дежурной была, сказывает, Грунька лишь в полночь на ферму заявилась. Вся в сене, юбка измятая...
— Интересно! — хохотнул Векшин, вспомнив, что и впрямь с фермы заезжал к нему вчера Уфимцев, и поздно — они с женой спать ложились. — Вот чего не ожидал так не ожидал я от Егора.
Тетеркину почудилось, что Векшин обрадовался новости. Он надел кепку, нахмурился, проговорил строго:
— Моральное разложение, Петр Ильич. Пятно на весь колхоз... Пресечь вам это дело надо.
— А как пресечешь? Уфимцев отказаться может — на месте преступления не пойман. А про жену твою скажет, что врет, — свидетелей нету у ней.
— А вот как: во-первых, Васькову эту с должности убрать. Учетчик там есть, бригадир часто наезжает, зачем еще заведующая? Транжирить трудодни?
«Верно мыслит», — подумал Векшин. И тут слоено озарило его: «А Груньку — в доярки!» Вот в выход из положения, доярка будет взамен заболевшей Феклы. Тогда и жену перестанут беспокоить... «Молодец Тетеркин!» И он с уважением посмотрел на его длинный подбородок, на тонко сжатые губы.
— А во-вторых, насчет Уфимцева — сообщить куда следует. Предупредить, так сказать, чтобы были в курсе дела, — продолжал Тетеркин, поощренный вниманием Векшина. — Потом вас же обвинят, что скрывали, не сигнализировали.
— Ты думаешь? — спросил Векшин. — Пожалуй, не стоит.
Но это было сказано таким тоном, что больше походило на согласие.
По улице шли коровы, и одна из них — рыжая, комолая, с большими, как лопухи, ушами, подошла к воротам и требовательно замычала. Тетеркин встал, открыл калитку, корова прошла, обдав Векшина теплом.
Он тоже встал, сказал Тетеркину:
— Если будет у тебя что новенького — заходи, поговорим, посоветуемся. А о сегодняшнем разговоре — никому.
— Само собой, — ответил Тетеркин.
Векшин подал ему руку и пошел к своему дому.
Жены дома не было, видимо, осталась ночевать в Колташах. Кошка, сидевшая на крыльце, увидев его, стала громко мяукать, тереться о косяк двери. Он впустил ее, вошел сам, сел за стол я задумался...
Утром, придя в контору, он нашел председателя во дворе. Тот собрался с Поповым ехать в шалашовскую бригаду и перед выездом, присев на корточки, что-то подкручивал в мотоцикле. Попов стоял рядом, наблюдал за ним.
— Ну как с выбраковкой? — спросил Уфимцев.
— Двадцать три коровы списали, — ответил Векшин и полез в сумку, вытащил сложенный лист бумаги, развернул его. — Самых никуда негодных... Вот акт.
— Ну что ж, нормальный отход. Тем более давно выбраковки не было.
— Не утвердит управление акта, Георгий Арсентьевич, — сказал Попов. — Есть строгое предписание не сокращать стадо коров. Только при наличии сверхпланового поголовья разрешается выбраковка.
— Новое дело! — возмутился Векшин. — Ты посмотри, каких мы отобрали. От них сроду молока не было, что их жалеть?
— Я не возражаю, Петр Ильич, чего ты на меня? — засмеялся Попов. — Я — за. Только предупреждаю, что инструкция такая есть.
Уфимцев перестал ковыряться в мотоцикле, задумался.
— Тогда вот что, — сказал он, — не высылай пока акта. Попытаюсь сперва поговорить с Пастуховым, с начальником управления... А отбракованных коров сегодня же отправьте в лес, в нагульный гурт.
— Ладно, сделаю, — с готовностью ответил Векшин.
Он все время всматривался в Уфимцева, будто искал внешнего подтверждения вчерашнему сообщению Тетеркина, но Уфимцев был, как всегда, нетороплив, спокоен, ничего особенного в нем не замечалось. «Сейчас я тебя проверю».
— Говорил я тут кое с кем... с народом, — начал Векшин издалека. — Высказывают мнение, лишняя у нас должность заведующей молочной фермой. Есть бригадир, есть учетчик...
— Вот это умно тебе подсказали, — перебил Попов. — Я хотя и не зоотехник, не мое это дело, но тоже думаю, лишняя там Васькова.
Уфимцев, казалось, не слышал их слов. Он поднялся, сдвинул кепку на затылок, обошел мотоцикл, держа наготове ключи, словно выискивал, что еще можно подтянуть, подвинтить. Векшин внимательно наблюдал за ним. Наконец Уфимцев отвел глаза от мотоцикла, переступил с ноги на ногу и стал складывать инструмент в багажник.
— Ну что же, раз вы оба согласны с этим, я не против умных предложений. Только следует оформить решением правления.
— Оформить решение — это дело плевое, всегда успеется, — обрадовался Векшин. — Тут другое дело: раз договорились, надо в жизнь проводить... Может, тебе самому неудобно, я сегодня же скажу Васьковой, пусть переходит в доярки.
Ох, и хитро подошел к вопросу о Васьковой Векшин, подпустил шпильку председателю, пусть почувствует, что он знает кое-что о его похождениях.
И впрямь, Уфимцев уставился на Векшина, видимо понял, на что тот намекал.
— Почему неудобно? — спросил он. — Ты ли, я ли — один черт! Но доярок теперь хватит, поголовье коров — сократили.
— Извиняюсь, я об этом не подумал, — Векшин коротко посмеялся. — Не сумлевайся, найдем Груньке место, в телятник или еще куда, подменной дояркой... Пусть поработает физически, баба здоровая, чтобы дурь в мозги не лезла.
5
В Шалашах стояли такие же деревянные дома, как и в Больших Полянах; многие из них были с заколоченными окнами, у ворот и вокруг фундаментов росла двухметровая крапива.
Увидев пустующие дома, Уфимцев вспомнил о своем срубе, к которому он так и не удосужился нанять плотников. Прошло десять дней со времени отъезда жены, а он так и не выполнил данного ей обещания. «Надо выбрать время, съездить... Сегодня не смогу, придется задержаться в Шалашах, давно не был. Завтра некогда, приедет представитель «Сельхозтехники» проверять готовность уборочных машин. Может, послезавтра?»
Возле огромного самоваровского дома под зеленой крышей, где размещалась теперь начальная школа, стояла большая, потемневшая от времени изба, рубленная из толстых сосновых плах.
— Ты бывал у бригадира в дому? — спросил Уфимцев Попова.
— Нет, не приходилось, — ответил тот.
Уфимцев подвернул к тесовым воротам, за которыми виднелся сарай под соломенной крышей, за сараем — три березы с пустыми грачиными гнездами.
Когда мотоцикл остановился, над воротами, над забором вдруг появились лохматые ребячьи головы. Они с любопытством глядели на Уфимцева и Попова, вцепившись руками в доски, и мигом исчезли, как только те пошли к воротам.
Ребятишек во дворе не оказалось. Попов осмотрелся и увидел их под сараем, — они, как воробьи, облепили старую телегу без колес и поблескивали оттуда глазенками.
В избе за столом сидела немолодая уже женщина и трое детей-погодков: два мальчика и девочка. На непокрытом столе лежал нарезанный ломтиками хлеб, стояли чугунок, крынка, деревянная солонка, стакан и две синих кружки.
Женщина была в заношенном ситцевом платье и, по-старомодному, в пестром кокошнике, под которым плоско лежали ее тощие косы. Ответив на приветствие, скупо улыбнувшись Уфимцеву, она плеснула из крынки молока в кружки, в стакан, придвинула их детям. Потом вынула из чугунка несколько картофелин, быстро очистила от кожуры, насыпала из солонки три кучки соли и сказала:
— Ешьте. Нечего по сторонам зыркать.
Дети взяли по куску хлеба, по картофелине, обмакнули в соль и принялись есть.
— Не скажете, куда уехал Гурьян Терентьевич? — спросил хозяйку Уфимцев.
— Не знаю. Разве он сказывается? — ответила она и вдруг звонко шлепнула по лбу самого маленького — мальчишку лет трех, курносого, большелобого, опрокинувшего кружку.
Мальчишка был очень похож на Гурьяна, и, глядя на него, Попов вспомнил озабоченное лицо Анны Ивановны Стенниковой и ее реплику в свой адрес: «Помолчи, Алеша!» Неожиданная догадка поразила его. Он торопливо спросил хозяйку, хотя заранее знал ее ответ:
— А во дворе тоже ваши дети?
— Которые мои, — ответила она.
Когда вышли из избы, ребята, окружавшие мотоцикл, бросились врассыпную, но далеко не убежали, остались наблюдать, как Уфимцев заводил мотоцикл.
— Поедем на сенокос, может, там он, — предложил Уфимцев.
Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем.
— Как он с такой семьей размещается в своей избе? — прервав молчание, спросил Попов. — А что если разрешить Гурьяну занять один пустующий дом?
— Ты не знаешь Гурьяна, — крикнул Уфимцев. — Не пойдет он из своей избы в чужую. Предлагали ему... Разве в новую, собственным горбом заработанную.
