Илья Штемлер - Таксопарк
Женщине, возможно, стало легче. Она все сильнее сгибала ноги, помогая…
— Когда же?.. Боже ты мой, — стонала она.
— Родился, родился, — тупо и радостно приговаривал Сергачев. — Ну и дела, мать твою за ноги… Родился!
Он уже держал в руках этого маленького человечка, скользкого, красненького… орущего. Тоненько-тоненько.
— Поори ты мне, поори, — лепетал Борька. — Поори…
— Так. Спокойно. Я его держу, а ты пуповину перережь. Только сперва перевязать надо чем-нибудь. Шнурком как-то негигиенично.
Борька торопливо разорвал платок и перевязал тоненькую, похожую на жилку ниточку.
Все! Отрезать уже было несложно.
— Заверните его, заверните, — шептала женщина. — Простудится, упаси бог. В халат мой заверните.
— И верно: парень… Как это она углядела? — удивился Борька.
— Углядела, значит, — ухмыльнулся Сергачев. Превозмогая боль, женщина, тяжело ворочаясь, сбросила халат и осталась в рубашке…
Борька поднял голову, словно принюхиваясь, повел носом.
— Едут, что ли?
В просеке мелькнул силуэт автомобиля и тут же, следом, другого, белого, со вспыхивающим факелом на крыше…
Трое мужчин стояли у машины, хохотали и хлопали друг друга по спине. «Скорая» только что уехала.
Надо было привести себя в порядок…
— Ну что? В «Парус»? — Сергачев прилаживал спинку сиденья, предварительно отмыв ее бензином. — Успеете!
Борька сунул руки в карманы.
— Ну их к черту! Чтобы я когда-нибудь еще… Да пропади они пропадом. В монастырь уйду.
Вовка поднял с земли пустую бутылку и швырнул ее в кусты.
— Эх, водку сгубили.
3Секретарь партбюро таксопарка Антон Ефимович Фомин — крупный мужчина со скуластым лицом и тонкими усиками, — опершись локтями о стол, рассматривал список, только что присланный из пятой колонны.
«Успели все же, догнали», — с досадой подумал Фомин и, вздохнув, перевел взгляд на календарь. До начала отпуска оставалось три дня… Он достал красный фломастер и принялся аккуратно помечать птичками первые фамилии. За этим занятием его и застал Тарутин.
— Только собрался к вам с этим списком. Вохта прислал. На получение новых таксомоторов, — произнес Фомин навстречу директору.
Он бросил фломастер и поднялся, расправляя плечи, обтянутые черной шоферской курткой. Бывший таксист, он работал секретарем партбюро уже второй год, после того как болезнь позвоночника, нередко донимающая водителей, вспомнила и о нем. Да так, что, бывало, не встать и не сесть от острой боли. Пришлось оставить руль…
Через три дня Фомин уезжал на лечение, в клинику. Замдиректора по коммерческой части Цыбульский с помощью своих сверхмощных связей достал путевку в какой-то институт санаторного типа на Северном Кавказе.
— Я записал пробег автомобилей тех, кто стоит в начале списка. Пожалуйста! — Фомин протянул Тарутину блокнот. — У каждого из них отличная машина, за полтораста тысяч километров не перевалила. А уже претендуют на новую. Безобразие!.. И вообще, этот «архангел» много себе позволяет.
Тарутин мельком взглянул в блокнот.
— Кто же стоит в начале списка?
— Сплошь начальнички: три члена цехкома, два общественных инспектора. Сватья и зятья паркового руководства.
— Хорошо, хорошо, Антон Ефимович, не горячитесь, — улыбнулся Тарутин. — Скрючит вас, до санатория не доберетесь.
По существующим правилам новые таксомоторы предоставляются водителям со стажем работы более года, не имеющим дисциплинарных взысканий, замечаний и жалоб со стороны пассажиров, выполняющим план и норму телефонных заказов. И, конечно, если автомобиль исчерпал свои материальные ресурсы. Список очередности получения нового таксомотора составлялся руководством колонны и передавался на утверждение «треугольнику»: директору, секретарю партбюро и председателю местного комитета. Это был один из самых щепетильных вопросов. Те же члены цехкома или общественные инспектора отдавали много личного времени общественной работе, можно сказать, все свободное время отдавали парку. Не мыкаться же им еще и с ремонтом своей «лохматки», все верно. Лучших надо поощрять. Другие закончат свой рабочий день, вернутся домой и чаи гоняют из рюмочек…
— Все понятно, — Фомин ткнул пальцем в список. — Но надо и совесть иметь, верно? В других колоннах список как список. Все по закону. Например, в первой колонне, у Сучкова…
— Зато у Вохты передовая колонна. По всем показателям.
Темные глаза Тарутина смотрели серьезно и внимательно.
— Передовая! — Фомин вскинул руки. — Черт знает что… Среднесписочная численность людей у Сучкова меньше, чем у Вохты. Как же ему везти план? В колхозе — сучковские водители, на военных сборах — опять же сучковцы, потому что у Сучкова в колонне одна молодежь. Вот Сучков, тихоня, и отдувается. А лавры все Вохте…
Фомин, забывшись, резко повернулся, и на скуластом его лице отразилась боль. Он завел руку за спину и надавил сжатым кулаком позвоночник. Некоторое время стоял неподвижно…
— А все почему? — произнес он тише и кивнул на вохтовский список. — Кто первым красуется? Зять нашего кадровика. И график у этого зятька королевский: выезд в десять, возврат в двадцать четыре. Сливки собирает. Вот кадровик и старается. Стучится, скажем, в парк опытный водитель, кадровик его Вохте посылает. А Сучкову — зеленую молодежь… Инженер по труду тоже помалкивает, его племянник у Вохты пасется.
— Ну а вы, партком? Или кадровая политика не ваша забота?
— Я? Что я! Сколько раз предупреждал кадровика. Притихнет, потом опять за свое. Сидит себе за бетонной дверью, как в доте. Смешно! Не таксопарк, а сверхсекретный завод. Форсу нагоняет… Когда он умудрился такую дверь поставить, ума не приложу…
— Детская причина, Антон Ефимович, — перебил Тарутин. — Для такого крепыша, как вы, даже наивная причина — бетонная дверь. А уж если мы вдвоем с вами поднатужимся? А, Антон Ефимович?
Тарутин засмеялся и повернул лицо к Фомину. И Фомин рассмеялся. Тонкая ниточка его усов повторяла движение верхней губы.
— Мне врачи запретили напрягаться.
— Подождем. Вернетесь из отпуска, попробуем… Кстати, кто остается вместо вас?
— Григорьев Петр Кузьмич. Не совсем удобно — День он на линии. Но человек порядочный.
Тарутин взял со стола список, пробежал глазами фамилии.
— Перепечатайте наоборот: тех, кто внизу, поставьте в начало. Сошлитесь на меня.
— Так я и сделаю! — оживился Фомин. — В конце концов, общественная работа — это обязанности, а не права. — Но в следующее мгновение Фомин сник и вздохнул. — Только как бы нам всех этих общественников не разогнать. Многие только и держатся на привилегии да поблажке.
Он ухватился за подлокотники кресла и осторожно сел.
Тарутин встал, подошел к Фомину.
— Вот еще что, парторг… Вы в курсе? Драка была в парке. Чернышев Валерий, из новичков, в больницу попал. Такая история.
— Знаю, Андрей Александрович, с утра ко мне комсомольский лидер ввалился, сообщил, — вздохнул Фомин. — Кому-то дорогу перебежал паренек… Вернусь из отпуска, выйдет из больницы парень…
Но что он мог поделать, Фомин? Тут впору милиции разбираться. Это понимал Тарутин. У каждого свой круг обязанностей. И от подмены ничего хорошего не получится, опыт показывает… Правда, людей в парке Фомин знает лучше, чем Тарутин. Он и ближе к ним — как-никак бывший водитель, да и работает в парке не один год…
— Я расспрашивал ребят, — хмурился Фомин. — Толку мало. Не знают они. Видно, дело касалось Валеры да того типа, кто его зашиб… Трудный участок достался нам, Андрей Александрович… Но в одном убежден — умалчивать нельзя. А что умалчивать-то? В газетах иной раз такой фактик вскроют, что руками разведешь. Живой организм — всякие бактерии есть. Жизнь! Понятное дело. А кто умолчать старается да делает вид, что все в порядке, тот больше о кресле своем печется, чем о деле, я вам точно говорю…
Тарутин остановился в дверях.
— Да. Заговорился тут, чуть было не забыл. Поезжайте вместо меня в ГАИ, у семерых вчера права отобрали. Разберитесь. А вообще безобразие: чуть что, отбирают права, моду взяли. Главное, по пустякам.
Фомин насупился.
— Не люблю в ГАИ ездить. Смотрят на тебя и не замечают. Унизительно. В каждом видят жулика.
— Надо, Антон Ефимович. Ребята слоняются без работы.
— А как же диспетчерское совещание? — вспомнил Фомин и обрадовался.
— Поезжайте в ГАИ. Это важнее. И постарайтесь попасть к начальству. А то чем меньше шишка, тем больше спеси.
Большинство машин было на линии, и асфальт просторного двора, покрытый свежими и давними пятнами масла, выглядел словно узорный паркет.
Тарутин отошел от окна и присел на подлокотник кресла.
