Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева
Он забросил портфель во двор и ушел из аула, не зная куда. Чем дальше он шел, тем больше вырастала в нем змея злобы, разливая яд по всему телу, грозя задушить его сердце.
Домой он вернулся только на рассвете и еще издали увидел мать, стоявшую на крыльце. Она ждала его. При виде матери у Мухтара заныло сердце, что-то вроде раскаяния проснулось в нем. Но когда он скользнул взглядом по ее круглой, расплывшейся фигуре, в нем снова вспыхнула злоба.
Увидев сына, мать заплакала. «Разве можно так зло шутить с материнским сердцем», — только и сказала она.
Но даже ее слезы не тронули Мухтара. Наоборот, они еще больше ожесточили его. Испытывая какое-то сладкое злорадство от своей жестокости, он отвернулся и молча закрылся в своей комнате.
Утром Мухтар не пошел в школу. Из окна с презрением и почти ненавистью он наблюдал за матерью. Вот, с трудом согнувшись, она подметает крыльцо. Вот, прижав к животу таз с бельем, проходит по двору. Вот, широко расставив ноги, которые сейчас кажутся Мухтару короткими и неприлично толстыми, стоит посреди двора, ссыпая корм курам. Вот, взяв ведро, выходит на улицу.
«Хоть бы уж никуда не ходила, — думает Мухтар. И вдруг его пронзает страшная мысль: ведь ребята, его одноклассники, тоже видят ее такой. Какой позор!»
Сегодня он не пошел в школу просто из чувства протеста, чтобы досадить родителям. Но теперь он понял, что не пойдет в школу никогда.
Зашел отец. Сурово взглянул на Мухтара.
— Что с тобой происходит?
Молчание.
— Где ты был вчера?
Молчание.
— Почему не в школе?
— Я не пойду больше в школу, — наконец проговорил Мухтар дрожащим голосом. — Там надо мной смеются.
И хотя никто пока не смеялся над ним, ему казалось, что он говорит чистую правду.
— Смеются? — нахмурился отец. — Кто смеется и почему? Ты что, струсил в бою? Или тебя поймали, когда ты сунул руку в чужой карман? Отвечай! Не-го-дяй! — Это слово отец произнес раздельно, отчетливо, сквозь зубы, словно дал сыну пощечину.
У Мухтара запрыгали губы от унижения, от обиды, от жалости к себе.
— Все равно уйду, — пролепетал он.
— Иди! — Отец сделал жест по направлению к двери. — Подумаешь, без него не взойдет солнце и не наступит день.
Так Мухтар ушел из родительского дома.
В армию его не взяли. На стройке не задержался. Завод показался шумным, грязным и скучным. Месяца два проболтался в Махачкале, без жилья, без определенной работы. Кто-то посоветовал пойти на курсы шоферов. С первых же дней занятия увлекли Мухтара. Так он стал шофером. Сначала на дряхлом грузовике. Потом ему доверили БелАЗ. Как самого лучшего друга, полюбил Мухтар этого бессловесного великана.
…Он встрепенулся. Теплые губы девочки что-то искали на его волосатой груди… Он приподнял полу пиджака, высвободил ее лицо. Девочка снова расплакалась. Плач ее был горестно-обиженным.
Женщина, задремавшая под шубой Мухтара, беспокойно подняла голову.
— Она плачет? Она голодная? Давай ее скорее сюда.
Женщина приняла девочку и стала расстегивать платье на груди, но что-то остановило ее. Она посмотрела на Мухтара робко и виновато.
«Стесняется», — сообразил Мухтар и отвернулся.
Занимался белый зимний рассвет. Тишина. Глубокая, глубокая, как в пропасти. Ни метели, ни ветра. Только океан чистейшего, белейшего снега. И Мухтар вошел в этот снег по самые плечи. Тут только он заметил, что на нем нет ни шубы, ни шапки. Только пиджак, надетый на голое тело. Но так прекрасен был этот тихий, светлый, снежный мир, что хотелось смотреть, дышать, жить и любить.
«Буду ждать семь понедельников, а на восьмой будет уже поздно», — услышал он тихий голос, который, казалось, был давно забыт, а на самом деле все время жил в нем и только молчал до поры.
«Так какой же сегодня день? Неужели понедельник? Ну конечно, понедельник. Уже не восьмой ли?»
Решение пришло мгновенно. Он сорвал примерзшую к машине лопату и стал разбрасывать снег. Свежий, легкий, еще совсем не примятый, он разлетался вокруг лебединым пухом, вздымался в небо искрящимся облаком, струился мельчайшими пылинками водопада…
«Доберусь до Гоцатли. Оставлю ее с ребенком в больнице. А сам поеду дальше. В полдень доберусь до места, выгружу столбы и обратно. Вечером буду в Махачкале. Лишь бы успеть. Лишь бы она ничего не сделала с моей девочкой».
Своего ребенка он представлял себе только девочкой, такой же, как та, которую всю ночь он согревал на своей груди. А может, это она согревала его? Может, потому ему и было так тепло?
Он спешил. Облака снега так и летели из-под лопаты. Ему стало жарко. Пиджак распахнулся. Пот струями стекал по голому телу. Наконец он поднял голову и обернулся назад, чтобы полюбоваться очищенной дорожкой. Она была гладкой и широкой. И там, в самом конце ее, далеко-далеко, стояла маленькая, засыпанная снегом машина. И сердце его забилось от страха за девочку, оставленную в этой машине. Ему захотелось скорее увидеть ее красное, сморщенное личико, услышать ее требовательный плач, почувствовать ее чистое дыхание. Он бросил лопату и побежал.
— Наконец-то. Я уже думала, с тобой что случилось! — выдохнула женщина, когда он рывком открыл дверцу кабины. Он стоял перед ней весь в снегу, в распахнутом пиджаке, под которым горела голая грудь, и она сказала испуганно:
— Ты замерз? Ты совсем раздетый! Ты простудишься. Возьми скорее шубу. Спасибо тебе за все.
— Я не замерз. Мне жарко, — улыбнулся он. — Я расчищал дорогу. Покажи мне свою девочку.
Женщина осторожно, как хрупкую драгоценность, передала ребенка Мухтару.
— Знаешь, она вылитый Садик, мой муж. И лоб, и губы, ну прямо маленький Садик. Только глаза какие — не знаю. Я еще не видела.
Девочка спала. У нее были темные бровки, три смешных волоска, прилипших к лобику, и губы, как надвое раздавленная спелая вишня.
— А как ты ее назовешь? — вдруг спросил Мухтар.
— Наверное, Бакшат. Так звали мать Садика. Тебе нравится?
— Угу. А если у меня будет дочь, я назову ее Аминат.
— Ты женат?
— Конечно.
— А дети есть?
— Ждем. Я женился этой весной.
«Женился»… — Мухтар невесело усмехнулся своей лжи.
…Да, это была весна. Вернувшись из района поздно вечером, он поставил машину в гараж и возвращался домой пешком. Спешить было некуда: ведь дома его никто не ждал. Мухтар с пренебрежением относился к сердечным делам. У него не было девушки. Да и друзей особых не было. Холостяцких компаний он избегал, так как не выпивал. Кроме того, его нелюдимость отталкивала от него людей.
Мухтар шел медленно, ни о чем не
