Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
Днем Ракохруст не выдержал и поинтересовался будто бы невзначай:
— Ты про что ночью трепался? Про какого это Фокина-музыканта?
— А твое какое собачье дело? — насмешливо и спокойно спросил Кулибаба.
— Дурак, — разозлился Пашка. — Недоносок старой коровы, вот ты кто.
— Сам дурак и сам недоносок, — сказал Кулибаба.
Он вообще взял привычку отвечать Ракохрусту его же руганью, чем окончательно выводил Пашку из себя.
— Смотри, я вот скажу фельдфебелю, что ты комсомольский билет бережешь!
— Скажи. Он тебе еще пару костей на обед подбросит.
— Заткнись, дерьмо собачье!
— Сам дерьмо, сволочь продажная!
Пашка по-всячески грозил Кулибабе, но донести на него боялся. Кто их знает, этих немцев, почему они цацкаются с красноармейцем. Пускать в ход кулаки Пашка тоже не осмеливался. Ребята и так смотрели на него косо, чего доброго, устроят темную.
Как-то в сарай пришла группа офицеров. У Пашки екнуло сердце — немцы были навеселе. Перестреляют еще по пьяной лавочке, ради развлечения. Им не жалко — пригонят для работы новых.
Среди летчиков выделялся высокий майор в лакированных сапогах, с крестом на мундире. Верх фуражки туго натянут на обод. У майора было волевое с крупными чертами лицо и седые виски. Пашка бегом принес ему табуретку, смахнул рукавом пыль. Майор сел, положив на колени стек.
— Где переводчик?
— Тут я, — выдвинулся из-за кучи сена хмурый, осыпанный трухой Кулибаба.
Подошел и перед самым носом лощеного немца принялся отряхивать гимнастерку. Тот поморщился, спросил насмешливо, но с любопытством.
— Ты и есть герой?
— Герои там, — показал Кулибаба на восток. — А тут пленные.
— Ты убил двадцать наших солдат?
— А я не считал. Когда стреляешь из пулемета, трудно считать.
— Где ты изучал немецкий язык?
— В школе.
— Не ври. В школе учат мало.
— Мне помогала мать.
— Она немка?
— Нет. Она библиотекарь.
— Кем были твои родители, когда в России был царь?
— Вы что, допрашиваете меня?
— Нет, это просто беседа, — ухмыльнулся майор. — Это просто маленький урок психологии.
— На уроках обычно говорят «вы», — сказал Кулибаба.
— О, если вы такой щепетильный, я согласен. Итак, ваши родители?
— Отец был землемером, а мать училась в гимназии.
— Значит, вы из привилегированного сословия? Поэтому большевики не разрешили вам сделаться офицером?
Кулибаба засмеялся. Перевел вопрос красноармейцам, и те тоже повеселели.
— У вас очень смутное представление о нашей стране, господин майор. Никто не мог запретить мне стать командиром. Ведь я сам большевик. Но я хотел быть библиографом.
Майор смотрел серьёзно и удивленно.
— Вы большевик?
— Я комсомолец, как и многие мои товарищи. А это одно и то же.
— Вы состоите в Коммунистической партии?
— Пока еще нет. — Кулибабу раздражала бестолковость майора, не знающего простых вещей. — Формально я не в партии. Был еще молод. Но если останусь жив, обязательно вступлю.
— О, вы один из молодых фанатиков. Таких немного.
— Мы все такие.
— И этот тоже? — кивнул майор на Ракохруста.
Тот сразу вытянул руки по швам. У Кулибабы в усмешке скривились губы.
— Это просто урод. Он служит вам, а вы же сами презираете его.
Майор помолчал, поигрывая стеком. Потом сказал:
— Мы умеем ценить храбрость. Но храбрость должна быть разумной. Меня удивляет, почему ваши солдаты еще сопротивляются. Ведь ясно, что война вами проиграна.
— Война еще только начинается. А потом, интересно, как поступите вы, когда Красная Армия подойдет к Берлину?
— Этого не случится.
— Нет, так будет, — упрямо сказал Кулибаба.
Майор достал карту.
— Смотрите, немецкая армия стоит возле Москвы. Русские дивизии продолжают отступать. А до Берлина далеко, очень далеко…
— Все равно мы победим.
— Но чем? — майор начинал сердиться. — На какой территории?
— Ваша карта очень мала. За Москвой есть Волга, потом Урал, потом Сибирь. Еще есть Средняя Азия и Дальний Восток.
— Вы упрямый мальчишка, — недовольно произнес майор и поднялся. — Хорошо, что вы молоды… У вас будет достаточно времени, чтобы изменить убеждения.
Майор ушел в сопровождении офицеров. Кулибаба, опустившись на сено, провел рукой по мокрому лбу.
— Устал, ребята. Даже в жар бросило.
— Ты чего это с ним про меня говорил? — спросил Ракохруст.
— Объяснил, какая ты шкура.
— Врешь!
— Какой смысл мне врать. Я ему правду сказал.
— А он что?
— А он ответил, что такие шкуры им как раз и нужны.
Красноармейцы засмеялись.
— Чего ржете? — взбеленился Пашка. — Вы у меня доиграетесь! Нечего этого трепача слушать. Интеллигент дохлый. Мразь одна — плюнуть и растоптать.
— Сам трепач и сам мразь, — ответил Кулибаба.
И снова Пашка не решился ударить его. Было в этом пареньке что-то непонятное Ракохрусту. Он привык уважать физическую силу. А в Кулибабе он подсознательно угадывал нечто более крепкое, какой-то внутренний стержень, сломить который Пашка не мог.
Они долго еще переругивались: Ракохруст злобно и горячо, а Кулибаба неохотно, будто по обязанности. Потом к ним в сарай пришел фельдфебель. Бросил Кулибабе толстую пачку газет, сказал, что прислал их господин майор и велел прочитать всем.
— Пропаганду принесли, — объявил Кулибаба, когда фельдфебель захлопнул за собой дверь. — Берите, кому на курево надо.
— Я те дам на курево! Прочитаете — и мне сдадите! — распорядился Пашка.
Газеты были выпущены на русском языке белоэмигрантской организацией в Берлине. Каждый номер — на тридцати двух страницах, словно журнал. Чего только там не было: сводки с фронтов, фотографии гитлеровцев, полуголые женщины, статьи о гибели коммунизма, объявления, роман о смелых немецких парашютистах, печатавшийся с продолжением.
Читали с интересом и непреходящим удивлением. Было что-то нереальное в этой газете, веяло от нее плесенью далекого прошлого, будто выпущена была еще до революции. На целых четырех страницах обсуждался вопрос о создании нового «русского правительства». Совершенно серьезным тоном газета прочила в премьер-министры А. Ф. Керенского, и от этой серьезности дело выглядело еще более комичным.
— Значит, живой он? А я думал, что давно в гробу сгнил! — удивился Кулибаба.
— Ребята, ребята, тут вот портрет и целая статья про него. Все прописано: сколько времени гуляет и что за обедом ест… Ого, он, оказывается, в Америке живет! Как же он с Германией связь держит?
— Братцы, сюда гляньте! — закричал длинноногий красноармеец. — Ха! Вот это дело! В Берлине акционерное общество создали по разработке полезных ископаемых Урала… Это у нас на Урале-то, а? В Свердловск привезти такую газету, вот смеху-то было бы!
— Тише, дьяволы горластые! — ругался Ракохруст, глядя на развеселившихся красноармейцев.
Очень, очень одиноким почувствовал он себя. Чтобы разогнать тоску, вышел из сарая. Часовой, сидевший на бревне, узнал его. Пашка жестом попросил разрешения сесть. Немец кивнул. Достал из кармана пачку сигарет, закурил. Пересчитал оставшиеся в пачке, поколебавшись, вытащил одну и дал Ракохрусту.
Немецкие летчики жили на широкую ногу. Занимали лучшие дома. Обеды им готовили по заказу. Не переводились у них голландский сыр, шоколад, шпроты, вина и коньяки. И еще капризничали — в столовой били тарелки, если не нравилось что-нибудь. Ходили они сытые и довольные. Лишь иногда, если не прилетали с бомбежки один-два самолета, веселье ненадолго стихало. С тех пор как фронт подвинулся к Десне, самолеты с заданий не возвращались все чаще. Но немцы были уверены, что это последние схватки. Уверен был в этом и Ракохруст. Он надеялся проболтаться в рабочей команде до конца войны. Потом немцы учтут, конечно, его заслуги… Но нелепый случай расстроил все его планы.
Полк далеко продвинулся на восток. Боеприпасы для него доставляли из самой Германии. Часто бывали перебои. А однажды бомб не привезли вообще: поезд был спущен под откос где-то около Минска. Количество боевых вылетов сократилось до минимума. Рабочая команда двое суток отдыхала. А потом немцы придумали выход. С деревообделочного завода привезли чурки и колеса для телег. Все это грузили в самолеты вместо бомб. Вечером, возвратившись с задания, немцы долго пили вино в столовой. Оттуда доносились взрывы хохота.
На следующий день комендант послал Ракохруста с десятком пленных за бочками. Их свезли к отхожему месту. Задыхаясь от вони, пленные вычерпывали яму. Когда бочки были полны, немцы заставили закупорить их, а потом обмыть водой из пожарных шлангов. И только когда бочки подвезли к бомбардировщикам, красноармейцы поняли, в чем дело. Кулибаба бросил на землю брезентовые рукавицы и сказал коменданту:
