Уходящее поколение - Валентин Николаевич Астров
— Вот уж действительно двойничество под рыцарским забралом! — изумился я. — Стало быть, «пропадай, моя телега, все четыре колеса»?..
Подходил троллейбус, мы с Володей попрощались.
Его последние слова о «храбрости по ту сторону отчаяния» меня взбудоражили. У этих экзистенциалистов поистине ум за разум зашел: подавай им заранее ответ, кто возьмет верх, разум или безумие! А если разум — это мы сами, люди, все вместе взятые, не желающие погибать? Что тогда?.. Если в океане мировой бесконечности и неизвестности нет у нас другого компаса, кроме науки, а наука приводит нас к твердому убеждению в реальной возможности для нас одержать верх над невежеством и корыстью ядерных безумцев?..
Человеку свойственно пугаться неизвестного. Страх перед смертью порождал мифы о загробной жизни. Корень всяческих страхов — в невежестве, в незнании! Зато в знании — корень бесстрашия. Счастье мое, что я еще мальчишкой разорвал с мифологией, предпочтя ей «Книгу» науки, которую «нельзя дочитать до конца», и основанные на ней убеждения».
Утром в день Октябрьского праздника позвонил Долинов. В интернате, где его сняли с поста директора, распущены разновозрастные отряды, сожжены комплекты стенного «Огонька».
— Что?! — прокричал Пересветов в трубку. Он был ошарашен. — Откуда вы это знаете?
— Из двух источников. Об отрядах от учительницы, а про комплекты от уборщицы, я ее вчера случайно встретил на улице.
— Сжечь плоды вашего восемнадцатилетнего труда? Этого быть не может!.. Ну, распустили отряды, может быть, некому там продолжать вашу экспериментальную работу, но ведь она главным образом зафиксирована в еженедельной ученической газете… У меня остались выписки из отдельных номеров, я хотел еще кое-что просмотреть в них для повести, значит, я уже не сумею этого сделать?.. Да нет, я не верю, — кому могли помешать комплекты? Неужели уж пары шкафов для них не нашлось? Может быть, уборщица спутала что-нибудь? Сама она сжигала?..
— Говорит, не она, но будто бы сжигали… Все ли сожгли, не знаю. Я бы сходил справился, но мне неудобно…
— Так я сразу же после праздников туда съезжу! Не может быть, чтоб сожгли, ведь это фашисты сжигали памятники письменности, а тут педагоги в своей школе… да еще не в захолустье каком-нибудь, а в Москве!
— Съездите, пожалуйста, Константин Андреевич, узнайте. Я бы сам, да неудобно мне. Учительница хочет уйти из интерната, я ей не советовал. Нельзя бросать ребяток, с которыми столько лет жили… Со мной дело другое, я не сам ушел.
— Обязательно съезжу, не беспокойтесь!..
Вечером Пересветов сидел у себя за секретером, перепечатывая черновые отрывки. Из-за аритмии, которую в этот день он не сумел унять, поостерегся ехать с Аришей к ее сыну и внуку на праздничный вечер. Там из окон тоже будет виден салют. То-то разгорятся Антошины глазенки!
Может быть, все-таки к ним съездить? Константин взглянул на часы: поздно, через полчаса прогремит первый из шестидесяти орудийных залпов.
Он вышел из кабинета в холл и включил телевизор. В нараставшем шуме послышался глуховатый голос, обрывки речи. В блеснувшем свете возникло лицо военного с подстриженными усами, большими светлыми глазами и открытым, с залысинами лбом. Пересветов недавно видел этого генерала на экране и тогда же опознал в нем артиллериста, которого встретил в первых числах октября сорок первого года при отходе ополченского полка на восток. Хоть он и постарел, все же несомненно он. Фамилию диктор не называет, может, в конце передачи скажут.
Передача сменилась перечислением участников — ровесников нашей революции, и в их числе значился генерал артиллерии Сергей Сергеевич Обо… Обозерский!..
Константин подскочил в кресле и тут же сел, хватаясь за подлокотники кресла, из-за укола в сердце. Сергей Сергеевич! Так это же сын Сережи, родившийся в дни свержения монархии, названный в честь отца! Как же это Костя мог не узнать его сразу, ведь и лицо, и голос почти те же самые!..
Так вот с кем сводит его судьба! Ну теперь-то они обязательно встретятся!
Оконная рама в столовой дрогнула от удара воздушной волны. Начинался салют. Костя с усилием поднялся на ноги. «Ничего! — говорил он себе, слабо улыбаясь. — От радости не умирают». Перешел в столовую и присел на стул возле окна.
Снова дрогнула рама, а вслед за тем правая половина неба полыхнула ярко-оранжевым заревом, освещая внизу под окном многочисленные группы людей между разбросанными по снежному покрову парка, бывшего пустыря, оголенными деревьями. В отдалении ясно виднелась лишь нижняя часть здания МГУ, залитого снизу светом прожекторов, а верхушку огромного сооружения словно кто срезал гигантскими ножницами, ее совсем не было видно из-за тумана.
Зарево потухало: вонзавшихся в небо ракет он не увидел, подумал, что засмотрелся на людей внизу. Но вот над берегом Москвы-реки мелькнул очередной дробный огонек артиллерийского залпа, ровно через три секунды сотряслась рама, опять стало светло, как днем, но там, где обычно взвивались и рассыпались огненные букеты всех цветов радуги, он не увидел ничего, кроме подрагивающего разноцветным пламенем седого неба. «Вот так туманище!» — сказал он себе.
Толпившиеся внизу люди раз за разом то возникали в сиянии снега и небес, то погружались в сумеречный лиловый полумрак. За парком, у перекрестка Университетского и Вернадского проспектов длинной лентой остановились машины. Все смотрели салют, и все, вероятно, досадовали на туман, скрывающий от глаз самое красивое зрелище, ради которого они сейчас здесь.
Не дожидаясь конца салюта, Костя отошел от окна к телефону, чтобы поздравить Аришу и ее родных; ей посоветовал при возвращении домой не выходить из метро в центре города: на 111-й автобус там сейчас трудно сесть, лучше ехать до метро «Университет», оттуда дойти пешком. Она обещала выехать, как только салют кончится. У них там тумана нет, все любуются зрелищем.
Только что он положил трубку, позвонил с Ленинградского проспекта сын. Он, Кэт и Саша с женой встречали праздник у Наташи. Обменявшись поздравлениями, Константин вернулся к окну и сидел, следя, как вспыхивают и гаснут величественные небеса и снеги.
Последний залп не успел отгреметь, как снова зазвонил телефон. Жена Флёнушкина Мария Степановна прерывающимся голосом, плача сообщала, что несколько часов тому назад в больнице, куда его увезли на машине «скорой помощи», скончался Сандрик…
У Кости вырвался стон. Маша начала что-то объяснять, но язык ей не повиновался. В трубке послышались отбойные гудки. Костя машинально положил ее рядом с телефонным аппаратом на столик и опустился в кресло. Сердце билось неровно, сильными ударами.
Отбойные гудки продолжали звучать, но он их не слышал. «Всех нас со временем Харон на лодке переправит
