Все случилось летом - Эвалд Вилкс
— Да ведь другого выхода нет, кроме как… удержаться, — мягко вставил судья. — Поймите, есть вещи, которых никто не поднесет вам готовыми на блюдечке. Где ваша воля, ваше желание утвердиться по другую сторону черты?
— Не решаюсь возразить… Да и нечего мне возразить. Но послушайте: у меня растет сын, была жена… Говорю «была», потому что развелась со мной. В один из «антрактов» я им выстроил домик, они обеспечены, однако сын не знает, кто я такой и существую ли вообще на свете. Иной раз схожу, полюбуюсь им издали… И чем дальше, чем острее чувствую одиночество, тем чаще мысли мои там… с ними. Так что же, прийти и рассказать все сыну про себя? На них бросить тень своего прошлого? По какому праву? У меня есть сестра, ученая женщина, и вот ведь ирония судьбы! — замужем за районным прокурором, у них трое детей. Может, к ним на житье попроситься? Будут рады, прямо-таки запляшут от счастья — отыскался-де пропащий братец, родственничек дорогой! Как бы вы поступили на моем месте? Поднялась бы нога переступить их порог?
— Пожалуй, нет, — подумав, ответил судья.
— Но ведь мне надо где-то жить.
Это был крик души. Сумеет ли сдержаться или даст волю слезам? Нет, сдержался. Вдохнул поглубже, откашлялся в кулак…
— Я понятия не имею, что такое вольный труд. Всегда работал по принуждению, под присмотром. В последний раз отбывая заключение, фактически руководил столярной мастерской. Они там были без меня как без рук. План везде выполнять надо… вот этот письменный стол — наша продукция. Я сразу обратил внимание. Да. Как-то встречаю на улице начальника тюрьмы, его теперь перевели на другую работу…
Судья кивнул, он знал об этом переводе.
— И мы с ним встретились как старые знакомые, говорили на равных. А здесь, на мебельном комбинате, я всего-навсего подсобный рабочий, да и то косятся, как бы я у них политуру не выпил… А заработки? Курам на смех… Вот так начинается моя вольная жизнь… Но и там есть отличные люди, это точно! Работает там…
Винда назвал фамилию известного спортсмена, недавно вернувшегося с победами из-за рубежа, — о нем Силаву не раз приходилось читать в газетах.
— Подошел ко мне и говорит: «Хочу тебе помочь. У меня в Бергуциеме — улица Вимба, тринадцать, выстроен дом. Там же на участке домишко поменьше, так — хибарка, но для одного вполне сойдет. В той хибарке я и сам ютился, пока строил дом. Озеро Юглас под боком, добираться проще простого — на первом автобусе до конца… Так вот, можешь купить у меня домишко. Много с тебя не возьму: двести рублей задатку, остальное — когда на ноги встанешь. И хоть сегодня перебирайся!» Дал он мне сроку до завтрашнего дня, не то домик продаст другому. Что делать? Сунулся к Амалии, а у нее, как назло, мать в деревне померла. Говорят, вернется не раньше чем через неделю… Да, я же не сказал, кто такая Амалия! Познакомился с нею весной, когда из заключения вернулся. В Пурвуциеме у нее дом с теплицами… Овощи на продажу выращивает, сама целыми днями пропадает на базаре. Я там у нее день и ночь вкалывал… Но, в общем, баба честная. Правда, денег на руки не давала, на мое имя в сберкассу клала. А книжку под замком держала… И все равно невмоготу стало. Как-то утром проснулся, гляжу, лежит Амалия, расплылась на тахте, меня на самый краешек спихнула, волосы растрепаны, рот разинула — храпит вовсю. Было бы хоть какое-то чувство к ней, а так… Тошно стало! На цыпочках вышел, за дверью надел башмаки. Куда глаза глядят — только прочь! А как бы вы на моем месте поступили?
Судья про себя ухмыльнулся и, чтобы скрыть рвавшуюся наружу улыбку, как бы невзначай прикрыл ладонью рот. Однако для Винды не прошла незамеченной эта хитрость, его лицо тоже просветлело, и он продолжал совсем уже по-дружески:
— Но Амалия добрая баба, отходчивая. Как-то встретил ее, спрашивает, что за книжкой не являюсь, двести рублей, мол, деньги немалые… Еще бы! Как бы сейчас пригодились! Но откуда ж было знать, что с ее матерью случится такое… Вот досада! Плакал мой домишко в Бергуциеме…
В соседней квартире неожиданно заиграла музыка. Там поставили последнюю пластинку Раймонда Паула, должно быть, только что из магазина. Силав знал своего соседа, тот был человек шумливый — громко разговаривал, громко смеялся, приемник и проигрыватель запускал на всю катушку, так что стены ходуном ходили. Артур Винда прислушался.
— Музыка помогает уяснить человеку, чистый он или… грязный, — сказал Винда безо всякой связи с предыдущим. — Больно сознавать, что становишься все грязнее.
За стеной отзвучала «Лесная яблоня», но ее тут же поставили во второй раз. Наверное, сосед в этой песне нашел что-то созвучное душе.
— Про бокс я уже рассказывал, — негромко продолжал Винда. — Он доставил мне не только радость, но и — что делать! — немало неприятностей… Было еще одно увлечение: танцы. Я даже курсы окончил. Да, да, уж поверьте… Ночлег обычно зарабатывал себе танцами… На танцах знакомился с тоскующими женщинами. Стоит ли об этом рассказывать? А почему бы и нет? Знакомство знакомству рознь, иной раз хочется руки воздеть к небу и в голос кричать… Позавчера зашел в ресторан — куда мне еще идти? — сел в сторонке, что-то заказал для приличия. Поодаль сидела пара — женщина лет тридцати и мужчина. Похоже, оба скучают, говорить вроде не о чем. Один раз поймал на себе ее взгляд, потом еще… Чувствую, что спутник ее — человек случайный, может, товарищ по работе, пришел за компанию. Я пригласил незнакомку потанцевать… перекинулись несколькими фразами. Мне показалось, что женщина не из тех, что ищут легких приключений, нет, она из того, другого мира, который я с детства видел в кино. Чистая… как рассвет. Боже ты мой! «Вы много страдали», — говорит
