Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Но Железняк не ответил. Он стиснул ладони и повернулся ничком, крепко прижав всем телом руки, чтобы не вырвались, не изменили. А стук повторился снова. Только удары звучали теперь чаще и как будто раздражённо.

А потом всё затихло. Долго ждал Иван, не послышится ли ещё раз стук, хотелось постучать самому, но он сдержался.

Да, он с корнем вырвал из сердца эту любовь. Или, может, это ему только кажется? Нет! Никогда больше не ответит Иван на зовущий стук, хотя бы сердце его разорвалось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Алексей Михайлович Ковалёв работал в своём кабинете, когда секретарь сообщила, что пришёл начальник районного отделения милиции и хочет его видеть. Парторг недовольно поморщился. Савочкин звонил ещё вчера, и посещение его не могло принести ничего приятного.

— Просите, — сухо сказал парторг.

Секретарь вышла, и через мгновение старший лейтенант Савочкин появился в кабинете. Они не виделись со дня неприятного разговора. Начальник отделения за это время почти не изменился, только появилась ещё одна звёздочка на погоне, и, может, потому теперь в каждом его слове и движениях стало больше уверенности.

Поздоровавшись, старший лейтенант медленно опустился в кресло перед столом.

— Что хорошего? Или, вернее, какие неприятности вы принесли с собой на этот раз?

— Вы правы, — улыбнулся Савочкин, — мои деловые посещения никому не приносят радости.

— Что ж такое случилось? — стараясь быть весёлым и спокойным, спросил парторг. — Опять моего Петьку в криминальных делах обвинять будете? Должен вас разочаровать, он уже два месяца в пионерском лагере.

— Знаю, — очень серьёзно ответил Савочкин. — Может, это и спасло его от множества неприятностей.

— Я попросил бы вас не говорить загадками, — сухо сказал Ковалёв. — Извините, но у меня время ограничено…

— Да, видно, что оно у вас очень ограничено, — старший лейтенант не обратил никакого внимания на резкий тон, — настолько ограничено, что вы даже не можете уделить несколько минут, чтобы узнать, где бывает и что делает ваш сын. И это несмотря на то, что я предупреждал вас о наших подозрениях. Должен сказать, ваша жена интересуется воспитанием сына ещё меньше. Считается, что у парторга ЦК на Калиновском заводе должен быть образцовый сын. А о том, что этот образцовый сын чуть не оказался в воровской шайке, никто не хочет подумать.

Ковалёву стало холодно. Если бы у Савочкина не было точных данных, он никогда не решился бы говорить таким тоном.

— Факты? — Ковалёв насилу выговорил это слово. Во рту у него пересохло.

— На прошлой неделе мы изъяли целую шайку воров. Члены банды были разбросаны всюду — и в Славянске, и в Дружковке, и у нас. Они попались с поличным, и доказать их вину будет нетрудно…

— А при чём тут мой Пётр? — не вытерпел Ковалёв.

— Подождите, дойдём и до него. Мне очень неприятно, что среди них оказался и один из бывших наших лучших рабочих — Кирилл Сидоренко. Правда, должен сказать, его роль для меня не совсем ещё ясна.

Савочкин говорил не спеша, словно заново обдумывая всё дело. Круглое усталое лицо его было задумчивым и грустным.

— Воры вербовали себе помощников среди ребят. В прошлый раз, когда я приходил к вам, ребята играли в переправу оружия партизанскому отряду, и, конечно, никому из них и в голову не приходило, что так называемое «оружие» — самые обыкновенные папиросы из табачного киоска. Вот список мальчиков, которые оказались втянутыми в эту игру, и я очень прошу вас побеседовать с их родителями…

Он положил на стол лист бумаги. Ковалёв увидел: имя Андрея Железняка стояло вторым после Петра Ковалёва.

— У вас уже полная ясность в этом деле? — спросил парторг.

— Главаря шайки мы ещё не нашли, но к детям это отношения не имеет. Прошу вас обратить внимание на то, что серьёзно замешанным в этом деле оказался Андрей Железняк. Один из преступников, некий Кравчук, сам недалеко ушедший по возрасту от ребят, дал показания об его участии. Запутала мальчика родственница Железняков, живущая в Дружковке. Старый, нехитрый, но хорошо действующий приём: дала денег, а потом припугнула. Впрочем, с протоколами допроса вы можете ознакомиться. — Лейтенант помолчал, о чём-то глубоко задумавшись, и неожиданно другим, каким-то грустным и человечным голосом добавил: — Ну, Андрея Железняка мы решили не спрашивать, картина и так ясная, вы уж сами им займитесь. — И, опять переходя на официальный тон, сказал: — Прошу извинения, что отнял у вас столько времени.

Ковалёв тоже встал, вышел из-за стола, подошёл к старшему лейтенанту, и Савочкин увидал в глазах парторга боль и тревогу.

— Я хочу сказать вам большое спасибо, — произнёс Ковалёв, крепко пожимая широкую сильную руку. — Спасибо, и извините за ту нашу первую встречу. Для меня это урок, и хороший урок. Ещё раз благодарю.

Старший лейтенант Савочкин был готов к чему угодно, даже к повторению прошлогоднего разговора, только не к такому повороту. Он понял искренность чувств Ковалёва, но что сказать в таком случае, не знал. На язык шли какие-то официальные слова, явно непригодные в таком разговоре. Впрочем, молчать было невозможно, и совершенно растерявшийся Савочкин сказал:

— А я тот разговор и забыл совсем. Разрешите идти?

Они распрощались немного смущённо, но дружелюбно, даже подчёркнуто дружелюбно. Обоим воспоминание об этих встречах не принесёт радости. Дверь за старшим лейтенантом милиции закрылась, Ковалёв попросил к себе никого не пускать, положил на стол листочек бумаги со списком и задумался.

Вот перед ним одиннадцать имён мальчиков, Ковалёв не знает их всех, не видел, какие они, светлые или тёмные, длинноносые или курносые, но хорошо знает их родителей или родных. Первым в списке, как нарочно, стоит Пётр Ковалёв, его Петрик. Кто виноват, что это имя оказалось на листочке бумаги со штампом милиции? Будем говорить прямо: виноват в этом он, Алексей Михайлович Ковалёв, больше никто. И в том, что эти мальчики оказались в банде, есть тоже его доля вины.

Список на столе — это призыв к нему: проверь себя, погляди, где ты был невнимателен, в чём ты ошибаешься, помни, на какой пост поставила тебя партия. И не забудь: там, где не работаешь ты, обязательно начинает работать кто-то другой.

— Ну хорошо, — вслух сказал он, — о самокритике ещё не раз придётся подумать. Но что делать сейчас?

Он взглянул на список. Может, просто пригласить сюда, в кабинет, родителей всех этих ребят, которые попали в беду, — пусть старший лейтенант Савочкин доложит обо всём этом деле…

Вот и будет ещё одна «птичка» в графе проведённых мероприятий, заседаний и собраний, а какой толк из этого? Нет, тут надо действовать иначе. Он сам должен побывать в доме у каждого, присмотреться, как живут все эти люди — среди них ведь немало и коммунистов, — а потом все вместе они найдут правильный путь.

Но прежде надо навести порядок в собственном хозяйстве. Петрик хороший мальчик, только очень шустрый, энергии у него чересчур много, и не знает он, куда эту энергию приложить, а отец об этом не подумал. Но если ему объяснить, что скрывалось за этой интересной игрой и куда она могла его привести, когда поймёт, по краю какой пропасти прошёл он сам и его курносые друзья, то дело будет сделано. Надо только, чтобы он сам понял и, главное, чтобы всё понял его отец.

Ковалёв улыбнулся, отметив про себя, что приступ самокритики продолжается. Впрочем, улыбайся не улыбайся, а думать обо всём этом надо, и именно сейчас, пока не произошло большого несчастья.

От всех этих мыслей на сердце стало горько и беспокойно. Трещина прошла как раз там, где всё казалось наиболее крепким и надёжным.

Именно поэтому, когда вечером Алексей Михайлович постучал в дверь Железняка, настроение у него было самое скверное. Должно быть, никогда в жизни ему не приходилось быть в таком положении.

— Заходите, Алексей Михайлович, — весело встретил его Иван, открывая дверь. — Давно вы у нас не были! А я тут порядок навожу, мои из пионерлагеря возвращаются, так я сегодня аврал объявил. Садитесь на диван, тут уже чисто.

Он стоял перед Ковалёвым с тряпкой и щёткой в руках, улыбался приветливо и радостно.

— Одну минуточку, я сейчас орудия производства отнесу.

Иван исчез и чем-то загремел в кухне. Зажурчала вода. Он вернулся, вытирая мохнатым полотенцем покрасневшие руки.

— Всё должно блестеть! Хочу показать, как нужно чистоту наводить, — сказал он. — Вы осторожно, потому что тут…

— Ничего со мной не случится, — сказал парторг. — У нас не очень долгий разговор будет. Выслушай меня внимательно. Мне это говорить ещё неприятнее, чем тебе слушать. Прозевали мы с тобой очень опасное дело.

Улыбка исчезла с лица Ивана. Глаза стали насторожёнными, колючими. Чувство приближения опасности, которое почти развеялось утром и совсем исчезло на работе, теперь снова появилось и стало ясно ощутимым.