Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

Впервые с тех пор, как Надя вышла за Груздева, они разговаривали почти непринужденно.

— Не жалеете, что перевелись к нам? — Юрий все-таки называл ее на «вы», и, словно забыв о том, что пережила она после своего «перевода»: — Некоторые полагают, что переработка нефти — мужское дело, потому что здесь человек должен целиком отдаваться заводу, а женщине и в рабочее время мешают личные домашние заботы.

Надя вспыхнула, бросила с вызовом:

— Надеюсь, ты так не думаешь? Ведь и среди мужчин есть разгильдяи! А женщины на нашем заводе просто герои, и мне здесь очень интересно. Вот освою технологический процесс, изучу автоматику… Чтобы правильно проектировать, надо быть и хорошим прибористом.

Возле газоразливочной станции Надя вспомнила, как Алексей пояснял однажды экскурсантам: «Сухой газ — все равно что сухое вино: и то и другое отжато до предела; почти нет примесей».

«Алеша, дорогой, ты не сомневайся во мне! — сказала она мысленно. — Да разве я могу теперь хоть что-нибудь изменить в своей… в нашей жизни?!»

Она взглянула на Юрия — он шел рядом с нею, размахивая большими руками, долговязый, с упрямо сжатым ртом, — и улыбнулась ему дружески, хотя он не заметил того. «Нет, мальчишка, не только женщины бывают заняты во время работы домашними переживаниями!»

Он вдруг остановился, придержал Надю за локоть. Место было не очень подходящее для интимного разговора: по асфальту вереницей подходили автоцистерны, но где здесь найдешь спокойный уголок?

— Если бы вы сегодня после работы зашли к Дмитрию Степановичу… Он просил передать… и я очень прошу… — Курносое, толстогубое лицо Юрия залилось краской. — Юлька приехала из Светлогорска. Звонила… Поговорите с ней, отчитайте ее хорошенько. Мне неудобно с ней на эту тему… — Юрий покраснел еще сильнее, заторопился. — Вообще я не могу разговаривать с ней без раздражения. Она мне на нервы действует, а тут надо без крика. Придете? А?

— Хорошо. Приду.

Надя уже целую неделю не видела отца, поселившегося в новом доме, на одной площадке с Юрием Тризной, но встречаться с Юлией ей не хотелось, тем более не соблазняла попытка повлиять на нее. «Наверно, она сама не прочь прочитать мне нотацию».

Выполнив поручение в смежном цехе завода, Надя вернулась на свою установку.

Дежурные операторы докладывали ей, что требовалось по ходу дела. Она помогала устранять неполадки, звонила диспетчерам, следила за контрольными приборами.

В брюках и полупальто, стянутом поясом, с упрятанными под берет волосами, она ходила по рабочей площадке, но целый день «личное» отвлекало ее: то встречи с Ахмадшой воскресали в ее памяти, то овладевал помыслами Алексей Груздев. Странно: о муже думалось теперь больше как о деятеле, о директоре-новаторе, которым она гордилась, а другая, интимная сторона их отношений словно затушевывалась в ее сознании.

Закончив смену, Надя пошла к проходной. Свет короткого дня уже погас в черных осенних тучах. Холодный ветер теребил свисавшие с трубопроводов клочья стекловаты с отставшим кое-где асбоцементом, уныло свистел в ветвях оголенных тополей, стоявших строем вдоль проездов. В тумане еле вырисовывалась нарядно иллюминированная «этажерка» ближнего крекинга, мутно светились прожекторы на строящихся объектах, в цехах боролись с надвигающимся сумраком лампы-фонари на высоких опорах. Завод кипел жизнью в любое время.

Туман, пронизанный желтым и голубоватым светом, обострял ощущение беспокойства, сжигавшего молодую женщину в последние дни. Было ли то ожиданием новой встречи с Ахмадшой? Об этом она боялась подумать.

Прямо с завода, не заглядывая домой, она поехала к отцу.

Дмитрий Дронов, увидев дочь, весело ахнул, тут же на пороге расцеловал и ввел в квартиру за руку, точно маленькую.

— Совсем забросила старика! — шутливо пожаловался он, но, вспомнив, что муж Нади не моложе его, поспешил замять шутку. — Ишь ты какая подтянутая, сразу видно: прямо с завода!

Надя сняла пальто, но не успела его повесить, как, шумно рванув дверь, влетели Юрка с сестрой. Юлия заметно потускнела и похудела, но была по-прежнему развинченной, с нарочито небрежной прической и грубо накрашенным ртом. На ней красовался пестрый джемпер, перечеркнутый зигзагами не то черных молний, не то космических ракет, сверлящих оранжевый космос. Такая пылающая, длинноногая, в черных брюках, она обвила плечи Нади неожиданно вялыми руками.

— Смерть как соскучилась! Похоже, сто лет не виделись! Я думала, ты теперь стала настоящей гранд-дамой, а ничего подобного. — Она отстранила Надю, заглянула ей в лицо. — Нет, не расцвела! Но, пожалуй, еще моложе стала: бледненькая, трогательная. Наверно, этот зубр замучил тебя своей любовью.

Надя испуганно оглянулась на мужчин и, поведя плечами, высвободилась из рук Юлии.

— Я прямо с завода. Даже не умылась.

— Ну, конечно! К друзьям и в рабочем комбинезоне можно явиться! — съязвила Юлия. — Ладно уж, пойдемте на нашу половину. Мы там кое-что сообразили. Дмитрий Степанович, пожалуйте к нам в гости!

Юрка с расторопностью старого холостяка накрыл на стол и, пока Надя вела переговоры по телефону с дедом Матвеем, принес из кухни с помощью сестры термос, бутылку вина, закуски и прямо на сковороде разогретое жаркое.

После ужина Юлия сняла со стены гитару, взяв несколько аккордов, запела грубоватым, но приятным голосом:

Я встретил вас — и все былоеВ отжившем сердце ожило,Я вспомнил время золотое —И сердцу стало так тепло.

Она пела с чувством, казалось, не без умысла выбрав этот романс, словно знала о недавней встрече Нади с Ахмадшой и теперь дразнила ее.

Но лицо девушки было на редкость серьезно, даже скорбно, полузакрытые глаза блестели под бахромой наклеенных ресниц далеким зеленоватым светом. Похоже, совсем забыв о тех, кто был в комнате, она пропела последние слова романса, всеми пальцами рванула струны и, деланно засмеявшись, встала.

— Вот так-то, деточки!

— Как у тебя дела? — спросила Надя, когда мужчины вышли на площадку покурить, уселась в низком, в стиле модерн, мягком кресле, неизвестно откуда добытом Юрой, вытянула ноги и в каком-то изнеможении закрыла глаза.

— А тебя мои дела очень интересуют? — иронически ответила Юлия, окинув взглядом полулежавшую в кресле подружку детства.

Хороша, что и говорить! Блестящие золотые стружки кудрей без начеса пышным ворохом лежали над прекрасным лбом. Тонкое лицо и юная гладкая шея над воротником свитера отсвечивали нежной белизной. Сама Юлия старалась «взять оригинальностью». «Мужчину нужно ошеломить, заставить думать о себе, а потом из него хоть веревки вей», — уверяла она своих приятельниц.

— Дела в ажуре: все нормально! — удостоила она наконец ответом вопрос Нади. — В стройтресте мною дорожат, да, да, очень считаются. Конечно, история с компанией Валерки бросила какую-то тень, но в общем ерунда. Фельетонист, безуспешно крутившийся возле меня в этой компании, по злобе поместил в свою статейку мою фамилию. А ведь не произошло ничего особенного.

Надя удивленно открыла глаза, угольно-черные под тенью ресниц.

— А эта девушка, Бабетта?

— Ну погибла… И очень глупо! Я к ее смерти никакого отношения не имею: Валерий с ней уже расстался, когда мы познакомились. А мне с ним было весело! Только и всего! Почему я должна обкрадывать себя, отказываясь от развлечений?

— Не знаю, какое может быть веселье среди грязи! Мне Валерка представляется законченным подлецом. Вокруг него бесшабашный разгул…

— Однако такой разгул нравится молодежи! Девчонки со школьной скамьи бросаются в него, — ноздри Юлии раздулись, взгляд стал недобрым. — Твой Ахмадша тоже бывал в этой компании. Как же? — оживленно продолжала она, заметив нервное движение Нади. — Ездил с ребятами и девочками на волжское взморье. Купались, загорали, танцевали, и он успел-таки спутаться с Бабеттой, которую Валерка после того прогнал. Тут и загорелся сыр-бор.

— Неправда… — тихо, но твердо сказала Надя. — Это клевета! Если Ахмадшу не привлекла даже Энже Усманова, то мог ли он потянуться к распущенной девчонке?!

Юлия презрительно усмехнулась.

— Хорошенькая клевета! Когда Бабетту вытащили из-под поезда, то в кармане у нее нашли письмо к Низамову.

— Это не… — Надя вдруг умолкла и бессильно поникла в кресле.

— Что с тобой? — мгновенно подскочив, Юлия приподняла отяжелевшую голову подруги, подула ей в лицо, схватила графин с водой, обрызгала ее с ладони. — Как ты меня напугала! — сердито крикнула она, едва та очнулась. — Знала бы, что ты до сих пор любишь Низамова, промолчала бы лучше!..

Страх и стыд овладели Надей.

— Не болтай глупостей, я слышала о письме от Юрия. Просто очень устала сегодня, а ты про девушку, раздавленную поездом.