Виктор Шевелов - Те, кого мы любим – живут
Ответ последовал прямой и резкий: Наташа удивлялась, как он мог о ней так подумать. Ведь она поступает точно так же, как поступил бы он сам. Это веление ее сердца, и уклониться от него она не может. В глубине души Андрей не мог не согласиться с разумностью ее доводов. Он понял и другое: поступи она иначе, согласись с ним, она бы утратила в его глазах какую-то долю обаяния. Сам он, выведенный из строя, не мог отомстить тем, кто искалечил его жизнь, сеял смерть, принудил людей в тылу испытывать лишения и нужду. Наташа несла там, на фронте, двойную тяжесть, борясь и исполняя свой и его долг. Поэтому для Андрея был праздником день, когда он получил от нее сообщение о том, что ее наградили орденом. Он поднял на ноги весь медицинский персонал, товарищей по палате. Его чувство разделяли — поздравляли, пожимали руки. Казалось, не она, а он получил награду.
Фотография Наташи стояла на тумбочке, и Андрей видел ее точно живую, вот с этим, так памятным ему росчерком круто изогнутых бровей, с продолговатым, чуть-чуть раскосым разрезом карих глаз. Он вслух беседовал с ней, брал в руки, переставлял с места на место, засыпал шутливыми вопросами, сам отвечал на них, от души смеялся; удивляясь ее остроумию. В ту ночь он уснул с фотографией на груди.
Было это ранней весной, когда первое пробуждение природы сладко будоражит сердце и хмелем кружит голову. Летом, а затем осенью вновь пришли веста о новых награждениях Наташи. С наступающими войсками она находилась где-то на Украине. Письма от нее стали приходить с перерывами. Андрей нервничал, клял судьбу, докторов, которые, по его глубокому убеждению, медленно лечили. И как-то написал ей полное горечи и сомнений письмо. Наташа незамедлила прислать ответ, журила его, приказывала быть разумным человеком: для нее во всем мире существует только он.
Здоровье постепенно восстанавливалось. Андрей уже ходил по палате, даже прогуливался во дворе. Настроение поднялось: он надеялся скоро вернуться в строй, наверстать упущенное, навсегда избавиться от бремени беспомощности и надоевшего ему однообразия. Переписка с Наташей возобновилась с новой силой. Они знали каждый шаг друг друга, делились всем, что вскипало в груди, к чему тянуло, звало. Наташа не хуже самого Андрея могла рассказать о его соседях, врачах, заботливой няне и о многих других подробностях жизни ее близкого друга.
За месяц до полного выздоровления Андрея в Свердловск из фронтового госпиталя прибыл капитан Крайнев. Он попал в палату к Андрею. Увидев на тумбочке фотографию Наташи, капитан авторитетно изрек:
— Красива. Романтик за такую жизнь отдаст. Особенно этот монгольский тип глаз. Сильно.
Одногодки Щербатов и Крайнев почти ничего не имели между собою общего. Андрей в сравнении с капитаном казался юнцом. И не столько по внешнему облику, сколько по взглядам и убеждениям. Прожив сравнительно немного, Крайнев испытал за три жизни. Семь раз ранен, на каких только не перебывал фронтах, служил командиром взвода, разведчиком, десантником и некоторое время — адъютантом у генерала. Был он к тому же и незаурядным рассказчиком анекдотов. Люди к нему буквально липли. Относясь беспечно к жизни, он никогда ни на что не жаловался и, пожалуй, не страдал. Популярным человеком капитан стал и в госпитале. О нем заговорили, выдумывали много небылиц, передавали из уст в уста его остроумные анекдоты. Он был красив, отличался атлетическим сложением.
Андрей крепко подружился с капитаном, рассказывая ему о Наташе, читал ее письма. Капитан умел слушать. Но в заключение обычно повторял:
— Не осуди, женщине — не верю.
— Фома! — смеялся Андрей и с жаром принимался доказывать. — Они приносят нам жизнь, оберегают и украшают ее…
— У всех влюбленных — песня на один мотив.
VСрок лечения кончался. Андрей торопился выписаться, уже укладывал в крохотный чемодан свои немудреные пожитки, перечитывал и упаковывал драгоценные письма. И чем ближе подкрадывалось расставание с привычной, надоевшей ему обстановкой, тем сильнее покалывало и учащеннее билось сердце. Привычка — вторая натура, переломить ее трудно, покидать же обжитое — еще труднее. Капитан Крайнев, поглядывая на товарища, шутил, сравнивал его с разведчиком, рвущимся на передний край, к опасности, — суетится, летит к новой буре, будто и в самом деле в ней найдет себе успокоение. Он как будто собирался равнодушно расстаться с Андреем. «Что ж, попутный ветер в спину», — говорил он ему. В душе же скорбел, как никогда. Он еще ни к кому не привязывался так крепко. Полюбил он Андрея за его откровенность и чистоту чувств. Плачущий в душе всегда смеется на людях. Что-то подобное творилось и с Крайневым. Скупой на похвалы, он готов был щедро излить их Андрею. Общаясь с ним, он стал чувствовать себя как-то обновленнее, сам того не подозревая, стал более добрыми глазами смотреть на мир.
От Наташи в самый канун отъезда Андрей получил письмо. Читали вместе с капитаном. «Третьего дня, — писала она, — мы форсировали Днепр — эту хмурую, тяжелую реку. Я представлена к правительственной награде. К какой? Боюсь говорить. Встретимся — узнаешь. Ты везде, всегда со мной…»
Капитан помрачнел, долго, сидел, задумавшись, густые брови сошлись у переносицы, глаза заволокло грустью. Он смотрел куда-то мимо счастливого Андрея, безучастно слушал его восторженные комментарии письма.
— Что, друг, приуныл? — ткнул в плечо капитана Андрей.
— Была у моего генерала (разжаловали, правда, его, и поделом) полевая жена, — проронил с насмешкой Крайнев. — Варей звали ее. Тоже, кстати, врач. Она тоже получила два ордена…
Андрей вскочил со скамьи, скомкал в руке письмо, губы его посинели.
— Как ты смеешь? Подлец! — и наотмашь ударил Крайнева по лицу.
Крайнев, не дрогнув, сидел неподвижно, только побледнел; на лице багровел след от пощечины.
— Благодари судьбу, что был мне другом, — выдавил он из себя. Поднялся и, пристально глядя на Андрея, добавил: — Вторично обжигаюсь на людях: первый раз — на женщине, теперь — на мужчине. — И, резко повернувшись, вышел.
Спустя два дня уехал Андрей на фронт. Но что с ним произошло? Его будто подменили. Он ненавидел капитана, презирал себя, тревожно думал о Наташе. Грязные руки прикоснулись к святому чувству. Остальное дорисовало болезненное воображение. Он спрашивал себя: по-прежнему ли любит Наташу? Отвечал утвердительно и в то же время сознавал — что-то надломилось в его груди.
В Москве Щербатов попросился на Первый Белорусский фронт. Наташа была на Третьем Украинском. Дороги разошлись. Андрей знал, что поступает безрассудно, противоестественно. Скоро Наташа совсем потерялась из виду. Но думать о ней он не переставал, надеясь на какой-то случай, который должен был все восстановить, вернуть его жизнь в прежнее русло. Однажды, уже прибыв к месту назначения, он написал Наташе по старому адресу. Ответа не последовало. Успокаивая и утешая себя, он старался рассеяться, заслонить прошлое, но тупая боль поселилась в нем и не покидала его. Боясь самого себя, через полтора года Андрей женился на медицинской сестре — милой простой девушке и, кажется, полюбил ее. Кажется?.. Нет, он любил свою жену, но уже не той любовью, какую испытывал к Наташе.
О ней ему ничего не было известно. Время к тому же выветрило, стерло в памяти много былых замет. Встретились они через шесть лет случайно. Стояла зима, порошила метель, воздух был бел и мир — задумчив. Наташа мало изменилась, только стала как будто красивее. Ее чуть-чуть монгольские с искоркой глаза по-прежнему смотрели приветливо. В пышных волосах поблескивала седина — след прошлого: в числе первой небольшой группы смельчаков Наташа перебралась на западный берег Днепра. Отбросив санитарную сумку, на клочке отвоеванной береговой земли легла за пулемет, вызвала на себя огонь…
— И ты мог, смел обо мне так подумать! — с горечью спросила она у Андрея, когда он, оправдываясь, проговорил что-то невнятное. — А впрочем… — Наташа помолчала. — Да… ты не любил. Прощай, Андрей.
С тех пор минуло много времени, и он ничего не слыхал о ней. А вчера к нему на прием зашла незнакомая женщина и передала конверт… То было письмо от нее. Наташа просила помочь определиться на работу ее подруге. В конце письма — приписка:
«На всякий случай, предупреждая твой вопрос, заданный хотя бы из вежливости, несколько слов скажу о себе. Работаю главным врачом городской больницы, недавно мне присвоено звание заслуженного врача республики, второй год замужем. Если ты помнишь меня, то поймешь, что это все, что надо было для моего счастья…»
Андрей молча курил. Мне было грустно.
Когда светит солнце
Над селом лениво курились дымки. У печек-времянок хлопотали вернувшиеся с поля хозяйки; тут же вертелись чумазые малыши в ожидании ужина. По склону холма в село, пыля, скатывалась отара овец. Было слышно, как в разнобой тренькали самодельные колокольцы, подвязанные к шеям овечек; раздавался хриплый лай собаки. Солнце почти коснулось вершины холма. Деревья и степь в преддверии сумеречной дремоты присмирели. Пахло сухой землей, сладким дымком и пылью.
