Две недели - Роберт Александрович Балакшин
«Домой идти? Забираться в пустую, одинокую конуру? К друзьям податься? Опротивели все, осточертели. Не друзья — собутыльники, нет у него ни одного настоящего друга. Скоты, скоты все. Скотская собачья жизнь. Нет никого, кто бы, расставшись с ним, подумал, вспомнил о нем».
Обленившись, остыв душой, привыкнув с годами жить только своими побуждениями и привычками, с каким мучительным трудом человек открывает вдруг, что встретилась на пути его посланная неисповедимым жребием судьбы открытая, добрая и светлая душа, которая простит ему все, которая будет любить не за что-то, а только потому, что он есть.
Карташов шел по лужам, не замечая сторонившихся прохожих.
— Куда прешь?! — Встречный толчок в плечо остановил его.
Карташов поднял голову. Навалившись спиной на перила набережной, в куртке с бахромой по поясу, на него безразлично смотрела Клавка. Та, с веранды.
— Это мне, что ли? — спросил Карташов у стоявших рядом с Клавкой двух парней.
— Тебе, тебе. Дергай отсюда, — выпячивая нижнюю губу, говорил парень с огибавшими рот, каких Карташов терпеть не мог, усами.
— Неясно? — нехорошо улыбнувшись, сказал второй парень в очках. Можно пояснить, — и он играючи пошлепал Карташова по щеке.
Карташов, слегка покачиваясь, со скорбным, задумчивым выражением лица, прищурив левый глаз, долго смотрел на этих сосунков. А парни, уже забыв о нем, в два голоса плели Клавке какую-то чушь.
Карташов левой рукой мотнул с размаху парня в очках на железные перила набережной, схватил усатого за плечи, крутанул спиной к себе и, толкнув что было сил вперед, послал вдогонку пинок. Ноги парня не поспевали за туловищем, и после нескольких безуспешных попыток совладать с непослушным телом усатый, ссаживая в кровь ладони, полетел на дорогу.
— Пошли, Клава. Я вина куплю.
Клавка подхватила Карташова под руку.
Парни, обескураженные столь решительной и скорой расправой, опомнились не вдруг, и Карташов с Клавкой прошли порядочно, пока услыхали торопливую дробь настигавших их шагов. Клавка занервничала, заспешила, но Карташов не давал ей идти быстро.
— Отстаньте, ну, — обернувшись, сказала Клавка.
— Замри, курва, — оборвал ее дрожащий, прерывистый голос.
Карташов резко остановился. Усатый с исказившимся от злобы лицом сунул руку в карман. Карташов прыгнул к нему и, запнувшись за чью-то ногу, растянулся на асфальте. Встать он не успел. Его пнули снизу под грудь. Долгое, ужасное мгновение, когда все в нем остановилось, перешибленное этим пинком, он стоял на четвереньках. Страшным усилием воли Карташов все же поднялся, Парни били его со всех сторон, однако свалить его снова и скорей начать пинать никак не могли. Обливаясь кровью из разбитого носа, прижимая голову к груди, уворачиваясь, Карташов медленно восстанавливал дыхание. Усатый наконец вытащил из кармана вентиль водопроводного крана.
— Милиция!
От дивизиона дорожной милиции сюда бежало несколько человек в развевавшихся как крылья кителях.
Карташов левым крюком подцепил зарвавшегося очкастого и, набычившись, ринулся на усатого. На этот раз тот не отскочил, правда, вентилем он его все же двинул, но в ударе уже не было силы, да и пришелся он в грудь.
Забежав во двор, они с Клавкой спрыгнули в неглубокую траншею, пробежали по ней под забором и через другой двор, где в песочнице играли дети, петляя между поленниц и сараек, выбежали на другую улицу, далеко от набережной.
Клавка подвела Карташова к колонке и, отставив ноги, чтоб не забрызгать чулки, вымыла ему лицо.
Клавка жила в крупнопанельном доме. Три двери на лестничной площадке. Клавкина средняя. «Двухкомнатная, значит», — машинально подметил Карташов. Он около двух лет проработал на ДСК, сначала в формовочном цехе, потом на стройке, и хорошо знал планировку домов этой серии.
Дверь им открыла старуха.
— Бабка моя, — сказала сразу Клавка. — Старая, Ольга где?
— Уроки готовит, тише, — сказала похожая на мышку бабка.
— Нечего «тише», пусть привыкает. Да не копайся ты, ну! — Клавка ткнула Карташова длинным наманикюренным ногтем. — Иди в башмаках, старая затрет, все равно ей делать нечего.
А он решил развязать шнурок. В пятом классе учили они по истории, как какой-то там греческий царь не мог распутать узел и рассек его мечом. Надо же, царь! Он не распутал, а я распутаю! Нужно только очень, очень внимательно вникнуть, куда шнурок повернул, ведь, по сути дела, поворачивается-то он всякий раз вокруг самого себя. Потерпеть, и все выйдет. «А с Лизкой-то не вышло!» — вдруг тихонько шепнул ему чей-то голос.
— Заснул там, что ли, эй! — звала Клавка.
— Не вышло, так выйдет, — зло сказал он и, рванув, оборвал шнурок.
— Конечно, заснул, — сказала Клавка, входя в прихожую. — С кем это ты тут болтаешь? Вставай, вставай.
А он устал сегодня и от драки, и от всего. Какой длинный, сумасшедший день. Зачем еще вставать да куда-то идти, посидеть бы тут, подремать в уголке.
Дверь, за которой скрылась бабка, скрипнула, и в прихожей появилась девочка. Большая, в чистеньком платьице, в туфельках. Девочка внимательно осмотрела Карташова, взглянула на мать и пошла к бабушке.
— Куда? — вернула ее Клавка. — Как я тебя воспитываю?! Почему не здороваешься?
— Здравствуйте. — Девочка подошла к Карташову. — Это мой новый папа?
— Да, да, — хрипло захохотала Клавка, — поцелуй его.
Оля с беззастенчивостью попрошайки забралась на колени Карташова, поцеловала его в щеку, глянула на мать и, видя ее в том состоянии, когда она не злится по всякому поводу, а, наоборот, все разрешает, снова поцеловала Карташова, удивляясь, отчего же этот дядя не дает ей шоколадку.
Клавка говорила ему в магазине, когда он брал вино, чтобы он купил шоколадку. Карташов подумал, что она просит для себя, и покупать не стал.
— Фу, дядька, — сказала Оля, слезая с колен Карташова, и хлопнула его ладошкой по щеке. Клавка засмеялась.
— Оля, Олюшка, — шепотком звала ее из комнаты бабушка, но Оля не шла: если бабушка и рассердится, мать заступится.
— Фу, дядька! — Оля вновь подошла к Карташову и попятилась: Карташов плакал.
Очнувшись на миг, он увидел Олю, ее тонкие ручки, ножки в коричневых рубчатых колготках, губки, целовавшие его, и ему стало отчего-то тяжело и грустно. А глядя на Клавку, хохотавшую накрашенным ртом, он совсем не к месту вспомнил Лизу, как вышла она из сарая, над которым застыло большое, так удивившее его тогда облако.
13
У Клавки в квартире был натуральный шанхай: чуть не каждый вечер сюда закатывались компании пьяных парней и девок, и начинался гудеж. Снизу прибегали соседи, их встречали руганью и хохотом, и только при угрозе позвать милиционера ненадолго
